Когда мои родители потеряли интерес к церкви, мне и моим братьям тоже стало легче выражать полное отсутствие интереса к этой теме. Утром в воскресенье я просто исчезал из дома, как и все мои братья, и мы не возвращались, пока точно не понимали, что месса закончилась. Мои родители не были религиозными людьми. Дома у нас не было распятий и святой воды. Если кому и нравились причудливые иконы и религиозные символы, так это мне. В них есть что-то загадочное, вампирское, готическое, таинственное – и оно может не на шутку увлечь тебя.
Священник, с которым мы были знакомы, был арестован за контрабанду оружия. Он был симпатичным парнем, жиголо и был постоянно окружен милыми домохозяйками.
«Приветствую вас, миссис О’Бриен. Могу я быть чем-нибудь вам полезным?» Маленький грязный сноб! Я был рад, когда его арестовали. Мне кажется, с ирландскими священниками такое случается сплошь и рядом. Они занимались контрабандой оружия весьма часто, чтобы войти в контакт с авторитетными парнями. Это не сказки, это правда – они на полном серьезе имеют склонность к такому виду криминального поведения, не столько по политическим причинам, сколько из желания быть среди группы влиятельных ребят. «Может быть, я и священник, но стрелять я могу не хуже, чем другие!» Они что-то вроде Джимми Сваггерта[4]. Проповедуют одно, живут по-другому. В пабе они перепьют любого, но я ни разу не видел, чтобы хоть один священник заплатил за пинту пива. Иногда я слышал, как они заходились в приступах ярости, начинали клясться и громогласно рассказывать о панталонах какой-нибудь миссис Броди.
Оборот оружия был обычным явлением среди священников, которые путешествовали между Англией и Ирландией. Их можно было увидеть бегающими по ирландским улочкам в попытках собрать разные вещи «для друзей с севера». Нельзя было позволять им втягивать тебя в это дерьмо. Это напоминало битву двух мафий – Ирландская республиканская армия[5] против Ассоциации обороны Ольстера[6] и наоборот. Обе эти группировки занимались вымогательством, рэкетом и бесконечно стращали местных жителей. Как только британская армия покинула пределы Ирландии, они начали бегать по домам, приставлять пушки к головам людей и говорить: «Пожертвуйте добровольно в наш благотворительный фонд!» и так далее. Настоящая вилла Аль Капоне. У меня были друзья по обе стороны баррикад. Проблемы на территории Северной Ирландии были ужасными, и лишь невежество тех, кто проживал за ее пределами, является причиной того, почему эти проблемы не прекращаются. Здесь вовлечены политика, интерес и выгода: ирландцы должны воевать друг с другом, тогда у британцев все будет хорошо. Британское правительство ничего и никогда не делает без причины. Они не дают Ирландии стать промышленной территорией. Как вам такая фантастическая теория? Если ирландцы продолжат убивать друг друга, то никакие возможности развития не будут им нужны. У большинства протестантов шотландские предки, что непосредственно подтверждает их кельтские корни.
Все мы часть одной и той же гребаной расы. Нельзя принимать чью-то сторону. Нельзя оправдывать убийство людей или закладку бомб на парковках и в магазинах. Я еще ни разу не видел, чтобы насилие решило хотя бы одну проблему. История всегда возвращается к тому, с чего начинается. Ты либо ассимилируешься, либо исчезаешь с лица земли, причем и ты, и твой враг.
Культура – это мошенничество. Мы уже почти в двадцать первом столетии – кому она нужна? Культура – это то, что развивали и на что опирались люди, потому что боялись богов и демонов.
Люди использовали культуру как защиту от метафизических явлений. Печально, что мировая культура – это глиняные горшки и заскорузлые народные песни. Эти вещи так далеки от реальной жизни. Современный человек не может принять то, что предлагает культура. Кому нужны эти внешние атрибуты? Культура – это свод правил, и она идет рука об руку с милым религиозным невежеством.
В школе я был абсолютно неприметным человеком. Я не доставлял никому никаких неудобств, пока мне не исполнилось одиннадцать или двенадцать. Я досыта натерпелся издевательств. Все это было так себе. Я на самом деле не боец.
Я не люблю насилие, поэтому был легкой добычей. Мне нравилось читать, изучать разные вещи. Но тот метод, которым нам преподавали различные дисциплины, казался мне глупым и смешным. Если я пробовал делать что-то сам, школа этому всячески препятствовала, а я противился школе. Например, мне не нравилось, как преподавали английскую литературу. Учитель постоянно пытался нам сказать, что имел в виду тот или иной автор. Я выдвигал свое предположение, но нет. Автор совсем не это имел в виду. То, что я говорил, было неправильным, а если я вдруг осмеливался возразить, меня записывали в баламуты. Одно исходило из другого. Если тот факт, что ты задаешь вопросы, делает тебя баламутом, тогда да, я баламут. Так-то именно школьные учителя направили меня на этот путь. И я стал задавать вопросы еще настойчивее. Я старался срывать уроки настолько яростно, насколько возможно. Я задавал самые разные вопросы, особенно на занятиях по религии. Все, что там рассказывали, я находил оскорбительным. Они не учили нас вере, но навязывали свои доктрины и промывали мозги.
Возраст между одиннадцатью и тринадцатью годами – это период перехода из начальной школы в среднюю. Начало средней школы было для меня адом, поскольку мальчики постарше без конца дразнили младших. Я принес в жертву школе два года своей жизни, прежде чем научился маневрировать в таких условиях. Я решил, что наилучший способ справиться с проблемой – это применять чувство юмора. Я не мог найти другого выхода. Пока я не окончил начальную школу, меня без конца дразнили. Именно тогда я стал одиночкой. Мне было крайне тяжело вписаться в коллектив. Люди меня просто не запоминали. Боже, это был кошмар, это было так тяжко, но разве не все дети проходят через это? Ты нескладный. Ты беззащитный. Ты наивный, и дети постарше знают это, потому что они сами прошли через то же самое.
Они прекрасно знают, что сделать, чтобы обидеть тебя, досадить. И это не просто удар по носу, все куда изощреннее.
На тебя давят, тебе говорят, что ты не в тему, ты не вписываешься.
Дети в этом возрасте очень консервативны. Все они стремились быть одинаковыми и выступать против всех, кто не мог стать частью их группы. Я уверен, что учителя максимально этому способствовали. К счастью, средняя школа не продолжилась для меня слишком долго. Я тогда был как церковная мышь. Внутри я буквально кипел, оставалось только подождать, когда же бомба взорвется.
Я выбился из стада, когда мне было четырнадцать или пятнадцать лет. Тогда я и взорвался. К тому моменту я уже достаточно нахлебался школьного дерьма. Учителя сатанели от меня, потому что я мог побороть их изощренными методами. Я умел манипулировать их злобой, они приходили в бешенство, когда я смотрел на них не моргая в течение всего занятия. Это доводило их до белого каления. Отличная забава. Другие дети в классе – те, с которыми я играл, – были очень впечатлены таким моим поведением. Внезапно ты возглавляешь все и вся. А оттуда, сверху, можно уже сидеть и просто хихикать.
Я никогда не дружил со спортом. Я делал все возможное, лишь бы не посещать ни одно спортивное занятие. Я заболевал.
Я исчезал. У меня не было нужной формы, что было действительно веской причиной, поскольку требовалась одинаковая форма на теннис, футбол или крикет. Бедность отрезала путь к этим благам. И это было отличным оправданием.
«Я не могу себе позволить этого».
«Ну что ж, посиди на скамейке!»
«Урааа!»
Затем учителя стали умнее, это проявилось, когда мы вдруг массово устроили акцию протеста против участия в соревнованиях.
