Трубка, лежащая на столе, снова пропиликала Моцарта.

— Все в порядке? — это был незабываемый предупредительно-вежливый голос Симона Давидовича. — Только не называйте меня по имени! — предупредил он.

— А я думал, вы ничего не боитесь, — в этот момент я сказал то, что думал.

— Ничего не боятся только сумасшедшие…

— И мертвые, — поторопился добавить я.

— Мертвые боятся забвения, — философски рассудил Симон Давидович.

— Значит, я из тех, кто ничего не боится. Благодаря вам, я уже и сумасшедший, и с забвением у меня тоже все в порядке.

— Именно с этим мы надеемся в ближайшем будущем разобраться. Я думаю, вы не будете возражать, если вашей памятью займутся ведущие врачи мира?

— Я думал, моя память нужна только мне.

— Может быть, и так. Но вы добросовестным трудом заслужили хороший отдых. Возможно, там, где вы будете отдыхать, вам и придется выполнить еще одно задание, но об этом пока говорить не стоит. Главное, выполните инструкции, которые вам сегодня сообщили. Даже если сейчас вас еще терзают какие-либо сомнения на наш счет, очень скоро, Никита Васильевич, вы сможете убедиться, что мы не только слов, но и людей на ветер не бросаем. Вы, кстати, высококвалифицированный специалист…

Как-то всё просто получалось. Для кого в этой стране были написаны законы? Кого можно арестовывать, а кого нельзя? За украденный рубль человек мается по зонам несколько лет, укравший миллионы отмахивается от прокуроров, как от комаров. Убийцы свободно разгуливают по улицам городов. В том числе и я… Было похоже, что неписаные законы действовали вернее и надежнее, чем законы писаные. Словно все в одночасье приняли какие-то жесткие правила игры. Кому-то они позволяли сказочно обогащаться, кому-то выживать, кому-то лезть в политику, кому-то спиваться и умирать от наркотиков. Взять каждого в отдельности, и он выскажет ту или иную долю недовольства как писаными, так и неписаными законами, но уже через минуту будет как заговоренный играть по правилам, покрикивая на партнеров, а то и постреливая в их сторону, чтоб не нарушали тех самых правил. Спящее царство. Кому и в какое место его нужно поцеловать, чтобы в одно прекрасное утро все проснулись подобревшими и немного озадаченными: что мы делали все это время?

Денис Карлович появился ранним утром, когда в решетчатое окно камеры резаными лучами прорвалось мороженое январское солнце. Наблюдать за ними было огромным удовольствием. Лишенные ослепительной поддержки снега, они были розовыми, а внутри пучка света происходила какая-то мини-галактическая жизнь, сталкивались и клубились туманы, мириадами миров перемещались звездочки пыли.

— Красиво, — определил мое любованье адвокат, — но у нас нет времени для естественнонаучных наблюдений в условиях СИЗО. Нас ждут великие свершения, как говорил Остап Бендер.

— Полный рот золотых зубов и бассейн кефира, — добавил я.

— Ого, а мне говорили, что у вас полный провал памяти!

— Книги помню, а многие и заново перечитал. В больнице.

В камеру заглянула краснолицая голова Лёхи Лебедева:

— Оп-с, — сказала она, — если вам тут, братва, понравилось, я скажу майору, чтоб не ждал вас на выходе. А вообще-то погодите, на коня нужно принять.

Он пулей метнулся к столу и достал из кармана знакомую плоскую бутылочку. В его руках она напоминала аналог неразменной монеты — этакая невыпиваемая емкость. Денис Карлович откровенно поморщился, но Лебедев, видимо, на него и не рассчитывал. Отпив из горла, он протянул чекушку мне:

— Причастись, братан, может, больше не свидимся.

— Да уж, лучше бы не надо, — улыбнулся я и отпил пару глотков.

Денис Карлович осуждающе покачал головой.

— Пока в этой стране пьют с утра, благополучия ей не видать, — сказал он.

— Главное, детей делать на трезвую голову, а то из них потом адвокаты вырастают, — огрызнулся Лёха.

— Между прочим, — задержался в дверях Денис Карлович, — Ленин был адвокат, Горбачев — юрист.

— Во-во! А я о чем?! — полетело нам вслед.

— Что с них спрашивать, если у них президенты в нетрезвом виде немецкими оркестрами дирижируют, — бурчал адвокат сквозь тюремные коридоры.

— А что, и такое было? — спросил я.

— И не такое было.

Процедура выхода на свет божий не заняла много времени. Я, не глядя, расписался в нескольких бумагах, сгреб в охапку свои вещи, подметив, что среди них нет не только связки ключей, но и документов. Потом мы прошли через довольно просторный двор, через КПП и наконец вышли на свободу. Петерса поджидала за воротами иномарка, но меня он предупредил сразу:

— Простите, Никита Васильевич, у меня дела, подвезти не смогу, — хитро как-то глянул при этом. Мол, моя работа сделана, а ты как знаешь.

Я сухо поблагодарил его, он так же сухо заметил, что за такие деньги всегда пожалуйста. Его безлицый водитель передал ему через открытое стекло плотный конверт. А он вручил его мне.

— Гонорар. Ваш.

На удивление, в конверте оказались не доллары, а другая валюта. Разбираться с ее достоинством и географической принадлежностью было некогда, и я, не глядя, сунул конверт в карман. Адвокат опять недовольно покачал головой и, уже устроившись на переднем сиденье, протянул мне в окно сторублевую купюру:

— Это вам на такси. Здесь полно частников. Справа автобусная остановка. Только руку подымите… — и умчался по своим многочисленным и не очень чистым делам.

Такси действительно долго ловить не пришлось. Я даже не успел вскинуть руку, как у самых ног притормозил потрепанный «жигуленок». Только наклонившись к дверце, я увидел за рулем Болотова.

— Прыгай быстрее, мужик, полтинник — и едем, куда скажешь, — веко у него едва заметно дернулось, как самый банальный намек на конспирацию.

Снова он заговорил, отъехав метров триста:

— Вот теперь и поболтать можно, у этой старушки все жучки вместе с кузовом заржавели, а дальнобойные микрофоны на тебя ставить слишком жирно. Как дела, братан?

— Слушай, Вань, я все никак не могу понять, бандиты братаны, менты братаны, а остальные кто?

— Электорат, — хохотнул Болотов. — Ну так как дела?

— У меня голова кружится от обилия внимания к моей персоне. Кстати, паспорт не вы взяли?

— Нет, только ключи. Значит, готовься в дальние страны.

— В смысле?

— Ну если у освобождаемого под подписку о невыезде некие сверхъестественные силы позаимствовали паспорт, значит, скоро его отправят за бугор поправлять здоровье.

— И деньги… Вот…

— Шиллинги австрийские. Страна — перевалочный пункт.

— Что с Ритой?

— Никита, мы аккуратно проверяли, дома чисто, никаких намеков на хоть какую-то долю насилия. Думаю, твои хозяева готовят тебе сюрприз. Пока не пори горячку…

— А с ключами?

— Роем. Вот только бы знать где… У тебя по этому поводу никаких соображений?

— Тут не соображения, а память требуется. А с нею у меня — сам знаешь.

— Да уж, вредная тетка, профурсетка!

— Куда тебя?

— Сам знаешь.

— Думал, может, новую вводную дали.

— До пяти вечера время еще есть. Вот только боюсь там встретить одного дурно пахнущего человека. Кстати, прощупай его. Зовут Максим Валерьянович, бывший завбазой. Работает на некого Симона Давидовича, который знает слово «сим-сим», и все двери, включая тюремные, по его приказу открываются. Думаю, он и кремлевские кабинеты ногой открывает. Больше ничего добавить не могу. Найти бы еще Двадцать Седьмого… Куда они его отправили? И Немого.

— Что за Немой?

— Достойный стрелок. Чистильщик по призванию. Жил в Сочи, на Мамайке. Проверь… Зовут Андрей Викторович. Но он, как и я, в списках живых не числится.

— Хорошо. Хотя в твоих кроссвордах даже квадратиков для букв не предусмотрено. Полная темнота.

— С Симоном Давидовичем еще Леня приходил. Типичный браток, но, вероятно, из легализовавшихся…

— Ого, ты уже и в этих делах рубишь?!

— Тут хочешь — не хочешь… А еще попробуй узнать что-нибудь о человеке по фамилии Черноморец. Он может находиться где-нибудь в горячей точке в качестве эксперта или командира какого-либо спецподразделения.