– Понял! – кивнул Загоруйко и побежал к саням.

– Готовьте обе операционные! – приказал Михаил оставшимся врачам. – Первая для меня с Иваном Александровичем, во второй будет работать Николай Семенович. Ассистента он выберет сам. Я займусь сортировкой. За дело, господа! Время не ждет!

Врачи загомонили и разбежались исполнять. А Михаил направился к саням. «Поганое это дело – сортировка раненых, – говорил Валериан. – В этот миг ты решаешь, кому жить, а кому умереть. Можно бросить силы на спасение самого тяжелого, но за время, которое ты ему уделишь, умрут трое других. Приходится решать. Такого не пожелаешь даже врагу…»

Михаил вздохнул и склонился над раненым в ближней телеге. Он командир медсанбата, и это его долг – сортировать…

После посещения меня императрицей началась движуха, как пишут в интернете. Для начала меня посетили портные и сапожники, которые сняли мерки. Назавтра принесли мундиры – для повседневной носки и парадный, и две пары сапог. К ним прилагались соответствующие шинели, фуражки и даже барашковая зимняя шапка с синим верхом и позолоченным двуглавым орлом на тулье – неизвестный благодетель позаботился. Повседневный мундир украшали узкие серебряные погоны с двумя просветами без звездочек, но с императорским вензелем. Меня повысили в чине на одну ступень. Теперь я коллежский советник, который равен пехотному полковнику. Неплохая карьера менее чем за год! Парадный мундир украшали эполеты – тоже серебряные, а также мои ордена и знак военного лекаря, который мне вручили еще в Минске. Здесь его носят с гордостью. Оказалось, вещи прибыли в Москву вместе со мной, но держали их в отдалении от хозяина. Наверное, чтобы не сбежал…

Следом за портными и обувщиками прибыл секретарь императрицы. Он передал мне высочайшее повеление привести себя в порядок и явиться пред августейшие очи для представления по случаю возведения меня в новую должность и присвоения чина. Смотрел секретарь без приязни – видимо, недоумевал: с чего удостоился милости хам и возмутитель спокойствия? Просвещать его я не стал – обойдется. Облачился в мундир и отправился следом. Императрица приняла меня в кабинете. Кроме нее, присутствовали Ольга и знакомый мне лейб-медик Горецкий. Я произнес положенные слова, получил из августейших ручек жалованную грамоту и пожелания трудиться на благо России. В ответ прозвучали заверения новоиспеченного придворного, что не пожалеет сил. Тем аудиенция и завершилась.

Из кабинета мы вышли вместе с Горецким, Ольга задержалась у матери.

– Позвольте поздравить, – сказал лейб-медик в коридоре. – Поверьте: сердечно рад. Вы заслужили эту милость, как никто другой. Вы гениальный хирург и чудотворец, чему сам свидетель. Заверяю, что не вижу в вас соперника. У нас разные задачи. Мне сообщили, что вы займетесь внедрением в медицинскую практику новшеств. Если потребуется моя помощь, обращайтесь без стеснения.

– Благодарю, Афанасий Петрович, – я протянул ему руку, которую Горецкий с энтузиазмом пожал. – Мы все трудимся на благо России.

Пафос, но здесь к этому привыкли.

– Императрица поручила мне познакомить вас с жизнью двора, – продолжил Горецкий. – С правилами поведения, церемониалом, обычаями и прочим. Не возражаете?

Мудро. Без проводника я набью тут шишек и посуды.

– Буду благодарен.

– Для начала предлагаю осмотреть дом, который ее императорское величество пожаловало вам за излечение наследницы. Здоровье позволяет вам совершить поездку? – Он посмотрел на мой лоб. Вчера я снял швы, но багрово-фиолетовый шрам выглядел жутковато. Обзавелся украшением…

– Не беспокойтесь, Афанасий Петрович! Чувствую себя неплохо.

– Тогда едем! Нас ждут.

Ехать оказалось недалеко – в Охотный Ряд. Там наш автомобиль притормозил у высоких кованых ворот. Шофер нажал на клаксон, и створки их поползли в стороны. «Руссо-балт» вкатился внутрь и замер у крыльца. Мы с Горецким вышли на мощеный булыжником двор – его успели отчистить от снега, и я осмотрелся. А неплохо. Довольно просторный двор, окруженный кирпичной оградой, конюшня, каретный сарай, какие-то хозяйственные постройки. Все сложено из красного кирпича и крыто железом. Дом двухэтажный, с колоннами у входа. Оштукатуренные и окрашенные стены, высокие окна с частыми переплетами.

На ступеньках обнаружились встречающие: двое мужчин и женщина. Все в летах, но не старые. Одеты прилично. Мужчины в сапогах, причем у одного они с высокими голенищами с заправленными в них штанами, у второго из-под брюк выглядывали узконосые головки. На женщине платье до пола. Одежда здесь показатель социального статуса, и по виду встречавших видно – слуги из хорошего дома.

– Это ваш хозяин, – представил меня Горецкий. – Лейб-хирург государыни-императрицы, коллежский советник Валериан Витольдович Довнар-Подляский.

– Здравствуйте, ваше высокоблагородие! – вразнобой ответили слуги и поклонились.

– Это Никодим, – Горецкий кивнул в сторону высокого, худощавого мужчину с проседью в пышных бакенбардах. Это у него брюки были поверх сапог. – Он камердинер и управляющий хозяйством. Это Ахмет, – лейб-медик указал на полноватого мужчину в белом переднике с раскосыми глазами на круглом лице. – Дворник. Агафья – кухарка. Выезда у вас пока нет, поэтому конюх и кучер отсутствуют. Понадобятся – найдем. А сейчас идемте смотреть дом.

И мы пошли. Заглянули в спальню, кабинет, библиотеку, столовую, кухню, комнаты для прислуги, посетили дровяной и каретный сараи. Последний был пуст – зачем держать выезд, если нет хозяина? Роскошью дом не поражал, но это по местным меркам. В моем мире этот особняк посчитали бы дворцом. Паркетные полы, дубовые панели в коридорах, в кабинете и в библиотеке, штофные обои в остальных комнатах. Мебель сделана по индивидуальному заказу. Сколько стоил бы такой особняк в моем мире, лучше не думать. Меня б за него убили. Центр столицы, до Кремля рукой подать! Как сообщил Горецкий, дом принадлежал придворному генералу, который скончался, не оставив наследников. Выморочное имущество перешло в казну, откуда его и пожаловали попаданцу. И вот зачем такая громадина одному? Да и содержать дорого, жалованья не хватит.

– Не беспокойтесь, Валериан Витольдович! – улыбнулся Горецкий когда я поделился сомнениями. – Лейб-хирургу помимо жалованья полагаются квартирные и прочие выплаты. Государыня знает, что вы не богаты и отдала соответствующее распоряжение министру двора. Я отвезу вас к казначею, который выдаст потребную сумму. Денег хватит. Если, конечно, не тратить их на певичек или актрис.

Он лукаво посмотрел на меня.

– Окститесь, Афанасий Петрович! – отмахнулся я. – Какие певички? Да меня за них закопают!

– Ее императорское высочество не простит, – согласился Горецкий.

Знает? А чему удивляться? Об отношениях цесаревны и новоиспеченного лейб-хирурга не знают разве что крысы в подвалах Кремля. Хотя и за них не поручусь.

– Неплохо бы перекусить, – заметил Горецкий. – Я проголодался. А вы, Валериан Витольдович?

– Слона бы съел! Есть тут неподалеку приличный ресторан?

– Найдем, – заверил Горецкий.

– Я угощаю.

– Позвольте вам этого не позволить. Плачу я. Считаю своим долгом.

– Вы мне ничего не должны.

– Ошибаетесь. За излечение ее императорского высочества пожалован в тайные советники[10] и поместьем в курских землях. Если б не вы, меня бы ждала отставка и забвение. Понимаете?

Я кивнул. Сурово тут у них.

– Долги я привык платить. Обед – мелочь. Вы можете рассчитывать на меня и в других, более важных делах.

Похоже на предложение дружбы. Хотя почему бы и нет? Горецкий, похоже, нормальный человек, добро помнит. Понятно, что со мной ему дружить выгодно. Представители императорской фамилии тоже болеют, хороший врач пригодится. А если учесть, что новоиспеченный лейб-хирург может стать женихом Ольги…

– И вы на меня рассчитывайте, Афанасий Петрович!

– Благодарю! – он горячо пожал мне руку. – А сейчас – в ресторан?..