— Сюда и в другие места, где она выступает, — признался я.

Проглотив комок в горле, я посмотрел, как женщина раскачивается над нами, и мне впервые захотелось, чтобы она посмотрела вниз, на меня.

Мой голос был не громче шепота, когда я сказал:

— Это моя мать.

Комментарий к

На этом моменте мое обещание - «никогда не плакать над книгами», - пошло к чертям собачьим!

========== Часть 23 ==========

Глеб

Кэтрин молчала, но я чувствовал, что она ждёт, пока заговорю я. Выжав сцепление и переключившись на шестую передачу, я набрал воздуха в грудь и начал:

— Ей было восемнадцать, когда она меня родила. Несмотря на то что тогда мать употребляла наркотики и алкоголь, я родился здоровым. Но она меня бросила, — я провёл рукой по волосам, представив себя младенцем. Плачущим. Беспомощным. — Она оставила меня в больнице. Никаких родовых сертификатов заполнено не было, поэтому персонал не знал, кто мой отец, пока он сам не нашёл меня через пару лет, — лучше бы этого не случилось. — Ему не сразу удалось получить опеку надо мной, пришлось сделать тест на отцовство и все такое. А вот она вообще ушла ни разу не оглянулась.

— Ты не можешь этого знать, Глеб. Уверена, что ей в то время было очень нелегко, — сказала Кэтрин, стараясь подбодрить меня.

Но меня не нужно было подбадривать. Я не чувствовал боли. Ни из-за того, что потерял мать, которой у меня никогда не было. Ни из-за того, что лишился отца, которого ненавидел. Наверное, мне просто хотелось, чтобы меня признали.

— Я её не виню, — сказал я. — В конце концов, кто знает, как с ней обошёлся мой отец? Она унесла от него ноги. Сделала то, что должна была. Она счастливая и успешная, живет той жизнью, которой хочет. Не злоупотребляет ничем. В прекрасной форме. Я обрадовался, узнав, что у неё все хорошо.

Я был счастлив знать, что у моей матери - женщины, которая дала мне жизнь, - не было проблем. Заслуживала она того или нет, я все равно не мог пройти мимо.

— Но она меня не искала, — добавил я. — Это мне точно известно.

Если бы она захотела, то могла бы найти. Черт, мои данные в базе могли конкурировать с информацией о президенте. Всю мою жизнь задокументировали, зашифровали и сохранили. Так бывает, когда растёшь в системе опеки.

— А что Кирилл говорит? — спросила Кэтрин.

— Кирилл не знает, Адиль - единственный, кому я рассказал.

Я посмотрел на неё и увидел замешательство в глазах. Она отвела взгляд. С Адилем было проще разговаривать, и, когда мне нужно было с кем-то поделиться, я делал выбор в его пользу.

— По мнению Кирилла, все что угодно может мне навредить. Он не хочет, чтобы я о чем-то волновался, с чем-то боролся, не хочет, чтобы я был несчастен. Увидев её, он бы решил, что мне лучше держаться от неё подальше, — наряд, обстановка, подвешивание… — Именно так он думал насчёт тебя, — поддразнил я её, ухмыльнувшись.

— Насчёт меня?

Я кивнул.

— Ты же знаешь, что я запал на тебя ещё в старших классах. Но я никогда тебя не домогался. Не задумывалась, почему?

— Домогался, — засмеялась она. — Ты постоянно флиртовал со мной.

Я снисходительно усмехнулся.

— Детка, если бы я тебя домогался, ты бы стала моей ещё тогда, — я протянул руку и погладил её по бедру. — Просто Кирилл считал, что я слишком сумасброден для Эмили Картер. Он думал, что через какое-то время ты придёшь в чувство и кинешь меня.

Улыбка осветила её лицо, и, отстегнув ремень безопасности, она наклонилась к моему уху. Мои глаза едва не закрылись, когда она поцеловала меня в шею, и я силой удержал их открытыми, пытаясь сосредоточиться на дороге.

— Значит, он мне не доверял? — прошептала она. Её дыхание щекотало мою кожу. Я сжал руль.

— Хочешь сказать, он был неправ? — пошутил я.

— Хочу сказать, что меня бесит, когда мне говорят, кто я, — она приблизила своё лицо к моему и быстро поцеловала меня в щеку. Я был разочарован. — Поезжай в «Чёрную Деб», хорошо?

Тату-салон, в который ходил Кирилл?

— Зачем? — спросил я.

— Просто поезжай.

Въехав в город, я припарковался у обочины напротив салона. Внутри горел свет, но табличка с надписью «открыто» была перевёрнута другой стороной.

Я повернулся к Кэтрин, чтобы сообщить ей об этом, но она уже хлопнула дверью и обходила машину спереди, держа в руках свою чёрную тетрадь.

Черт. Я покачал головой, гадая, что вообще происходит. Она хочет сделать татуировку? Прямо сейчас?

И все же поспешил вылезти из машины. Перебежав дорогу, вошёл вслед за Кэтрин в салон и сразу заметил Алекс - мастера, к которому ходил Кирилл. Она сидела, склонившись над набросками, и жевала бутерброд.

Подняв глаза и увидев Кэтрин, Алекс перестала жевать.

— Можешь найти для меня время? — спросила Кэтрин.

Алекс перевела взгляд на меня, вероятно, надеясь услышать какие-то объяснения.

Мы были знакомы. Я приходил сюда вместе с Кириллом, и Алекс несколько лет подряд пыталась убедить меня что-нибудь нарисовать. «С татуировками ты будешь ещё сексуальнее, парень», — говорила она. Собственно, ради этого люди и делали татуировки. Кэтрин, должно быть, набила свои крылья ангела здесь, потому как на местности ориентировалась отлично.

Алекс поднесла бутерброд ко рту и язвительно - что было для неё характерно - произнесла:

— Там вроде как табличка на двери - «закрыто», верно?

Кэтрин, пролистав свою тетрадь, вырвала лист и протянула его Алекс.

— Я хочу вот такую. Здесь, — она потёрла внутреннюю сторону запястья, где был шрам. — Пожалуйста, — добавила, снимая часы.

Я подошёл ближе и, встав рядом с Алекс, посмотрел на набросок, сделанный Кэтрин. Это был текст. Надпись жирными чёрными буквами затейливым шрифтом: Non Domini.

— Что это означает? — спросил я.

— Это на латыни. «Хозяев нет».

Кэтрин посмотрела мне в глаза, и между нами промелькнула искра понимания.

Ни матерей. Ни отцов. Ни надзирателей. Ни хозяев.

Мне нравилось. Вырвав листок из рук у Алекс, я уселся в её кресло.

— Я первый.

Улыбка расползлась по лицу Кэтрин.

— Ты? — спросила она, и глаза у неё загорелись. — Ты хочешь сделать татуировку?

Я выгнул бровь.

— Если ты сейчас начнёшь раздувать.. — предостерёг я.

Она вскинула руки.

— Нет-нет. Я просто не хочу, чтобы ты принимал поспешные решения, из-за которых наутро будешь плакать.

— Да, ясно. Но мне нравятся эти слова, — пояснил я. — В тему.

По правде говоря, они были мне очень близки и не вызывали отторжения. И я действительно был не против подобного напоминания на собственном теле - впервые в жизни.

— Хорошо, — кивнула Кэтрин.

Подойдя ко мне и поцеловав в губы, она бросила свой блокнот мне на колени.

— Я в туалет. Вернусь через минуту.

Она ушла, сомкнув руки за спиной, чтобы юбка не задиралась при ходьбе.

Я беззвучно рассмеялся и принял расслабленную позу.

— Она мне нравится, — тихо сказала Алекс, закатив рукав моей футболки и начав очищать кожу на левом бицепсе.

— Рад, что ты одобряешь, — пробормотал я. А потом опустил взгляд. — Эй, она же вроде хотела сделать татуировку на запястье. Зачем ты очищаешь мне руку?

— Она хочет себе сделать на запястье. У тебя будет на бицепсе.

Я закатил глаза. У меня было такое чувство, словно со мной говорит мама Кирилла.

— Вот ты стерва. Удивлён, что ты ещё при делах.

Она фыркнула.

— Тебе понравится, и ты сюда ещё вернёшься.

— Возможно, — согласился я, просто чтобы она замолчала.

Положив ладонь на тетрадь Кэтрин, лежавшую у меня на коленях, я стал пролистывать тетрадь в поисках других эскизов для татуировок. Дневник раскрылся на том месте, где была прикреплена ручка, и я увидел запись.

Закрой. Закрой тетрадь.

Я собирался закрыть.

Я хотел закрыть.

Но не закрыл.

Дорогая Эмили!

Однажды я где-то вычитала, что для женщины будет лучше, если ей разобьют сердце. До тех пор она не сумеет узнать себя по-настоящему. Она не знает, что такое боль, ведь лишь в любви может понять, каково это - найти то единственное, что даёт воздух, а потом потерять. Пройдя это, она все сможет вынести. Сколько бы ни было у неё расставаний впоследствии, она полагается на себя и идёт дальше.