Теперь их называли «Нестеровы», хотя они не были женаты. И никогда не будут. Ник боится чужих детей, тем более мальчиков. Он не стал сегодня на нее долго сердиться. Он очень быстро ее простил «за причиненные неудобства». А Таня так измучилась, что враз рассыпалась от мутной усталости. Очень скоро она уснула, но так же внезапно проснулась, обнаружив себя прижавшейся к теплой мятой сонной щеке мужа. Он, слава богу, спал, хотя сон у него был раздражительно чуткий. А Таня вдруг с неожиданной ясностью вспомнила события этого вечера и ночи. Вот клуб пустеет, в буфете прибираются Кира с Ленкой, а потом Ленца отчаливает – даже не зная, насколько предусмотрительным был ее своевременный уход, – вот Таня болтает с Давидом о… боже, Малика! Та женщина, что умерла из-за Штопина. Которого теперь настигла месть… Быть может, ларчик открывается так просто! Об этом Таня ничего не сказала следователю. С какой стати! В любом случае она на стороне Рашида. Кажется, так звали мужа Малики, который пропал. И теперь объявился?! Затем, чтобы свершилась справедливость.

Следователь – низкорослый Бисмарк с прямоугольным лицом. Таня, конечно, знала, что основная миссия полицейского ведомства – сотворение гигантской карательно-канцелярской кухни, но такого вдохновенного творца отчетности надо еще поискать! Ко времени его приезда, правда, Николай уже продиктовал своей супруге непреложные принципы общения с органами власти: давать как можно более скупые свидетельские показания и ничего не подписывать. Но не подписать, конечно, не получилось. Все подпишут, а Таня – нет? Бог с ним, речь не об этом. Именно в тот момент ужаса у Тани в голове сложилась галерея образов, увиденных за «скандинавский» вечер. Конечно, знала она не всех. Но описать смогла бы. А к тем, кто не попался в ее поле зрения, у нее выстроился ряд вопросов. Например, к сотрудникам – когда ушли дежурные по библиотеке сверху… Вот за этими самыми дежурствами Таня никогда не следила. Всем этим мудреным распорядком переработок и отгулов ведала Ляля. Светлая и беспомощная. Так, но вчера дежурить не могла, она в пестрой мозаике вечеринки запечатлелась, она была со всеми. И плакала. Нора? Нет, она не могла дежурить – она же главный специалист по зарубежной литературе. Точнее, она библиограф, но со скандинавами у нее какие-то особые отношения… Впрочем, Нора в памяти не всплывает. Или у Тани не идеальная память, как она привыкла считать? Она обожала производить впечатление воспроизведением укромных эпизодов двадцатилетней давности, обволакивать паутинчатым кружевом деталей… но одно дело мирная жизнь, другое дело – жуткий форс-мажор.

Господи, к чему ломать голову, когда есть фотограф. Шустрый малый, который снимает почти на каждом мероприятии в «Грине». Он делает и видеосъемку, надо срочно с ним связаться. Вообще все это обычно делает Бэлла. Ей и шевелиться для подобных мелочей не нужно – птицы удачи сами слетаются к ее кормушке. Нынешний фотограф у нее в фаворе – зовут его Егор, он молод и амбициозен, но без утомительного гонора и никогда не подводит. Ценный кадр. И ведь, скорее всего, после убийства он слиняет… зачем ему пятнать себя дурной славой клуба «Грин». Однако фотографов много, а «Грин» один! Нет, глупости, это только Бэлла считает свое детище уникально породистым и неповторимым по определению… Стоп, неужели зерна сомнений Ника начали прорастать и Таня теперь злится на отпускную и великолепную…

Клубок раздумий в клочья распотрошил звонок. Звонил Давид!

– Татьяна, простите меня, но я вынужден был вам позвонить. Меня допрашивали. Я только что из отделения. По-моему, они решили повесить убийство на меня. Я ничего не понимаю… ведь пока даже нет четкой версии, как это произошло. Орудие убийства не выяснено. Штопина кто-то ударил в висок. Знаете, мне почему-то неудобно называть его по фамилии – ведь я его совсем не знал.

– Тебе повезло! – вырвалась у Тани неуместная фраза.

– Так вот я хочу сказать на случай, если меня заметут…

– Глупости, никто тебя не заметет. Тебя не имеют права задерживать без предъявления обвинения более чем на трое суток!

– Вспомните, в какой стране мы живем. К тому же у меня липовая временная регистрация и я лицо подозрительной национальности. Удобный кандидат для обвинения. Я звоню, чтобы предупредить – судя по всему, расследование будет формальным. Либо сделают меня козлом отпущения, либо… в общем, пока я на свободе и прошу вас обратить внимание на тот факт, что убить могли тростью. Наверно, не простой, особенной, с тяжелым наконечником – я не знаю. Но помню только, что последними с вечера уходила компания, которая что-то говорила о потерянной трости… Понимаю, что это выглядит надуманно, но эта трость не идет у меня из головы. Я даже знаете, какую версию изобрел?

– Мы же договаривались на «ты»! – машинально поправила Таня. Словно бы это имело значение перед лицом той опасности, которая теперь нависла над Давидом. Но в опасность не верилось. Вздор! Не отдадим мальчика в лапы карательных органов. Спрячем! Таня понимала, что она смешна в своих иллюзиях о том, что человек может обмануть или победить систему, но избавиться от них не могла. Они были ее соломинкой. Одной из соломинок, которые держат, вместо трех китов. – И что же за версия?

– Знаете, есть такое правило: хочешь что-то спрятать – положи на виду у всех. Мне кажется, здесь могла произойти подобная история. Те, кто замыслил убийство… подчеркиваю – это не один человек, это группа! И они осуществляют свой замысел практически на виду у всех. Возможно, даже исполнитель не один. Короче, принцип убийства в толпе. Когда никто не запомнит тебя. И когда можно даже уйти с шиком – самыми последними… типа – кто на нас подумает, если мы так непринужденно себя ведем. Ну… как? Бред? Но на всякий случай следует поискать того, кто приходил с тростью.

– Конечно, поищем, – обалдело отозвалась Таня, которая, по совести говоря, была не слишком готова выстраивать версии. – Я ведь тоже помню, что, когда мы уже прибирали зал, в фойе какие-то люди что-то искали… А эту…

так называемую преступную группу ты совсем не запомнил? На фотографии узнаешь?

– Пожалуй, да. Но не думаю, что всех. Их было… четверо. Не помню. Почему-то я их запомнил очень плохо. Это мне и кажется подозрительным.

– Я вот тоже считала, что у меня прекрасная память, а теперь обнаружила, что я вовсе не такой уж мнемоник! Нет, Давид, сам факт незапоминаемости не может служить поводом к подозрениям. Мы не запоминаем тех, кто не кажется нам важным…

Но есть манящий образ, который преследует нас, и что тому причиной? Фантом, человек с фляжкой, таинственный и спонтанный, как импровизация… Убийство затмило его, но ненадолго. Ведь он явно из окружения Штопина. И кстати, завел разговор о типах преступников… «Вы кого-нибудь тут узнаете?»! Давид со своей версией «убийства на поверхности» словно вторит ему. Не следует торопиться с выводами, но Фантома надо разыскать обязательно. Но как?! Известно только его имя – Ян. «Мы не потеряемся. Мое имя – часть вашего». Пошлые заигрывания в руку! Словно знал, подлец, что Таня захочет его разыскать. И пускал пыль в глаза. Где ж его теперь искать? В социальных сетях? Если только он не выйдет на Таню сам, чего ждать нелепо. Но если он близкий друг, то просто обязан…

Глупости. Все связи у Бэллы, осталось ее оповестить. И остаться после этого в живых!

– Давид, а был ли в этой группе высокий человек в коричневом кожаном пиджаке, с очень короткой стрижкой, резкими скулами, слегка небритый и… с фляжкой! Говорю «с фляжкой», на случай, если он ее в какой-то момент…

– Фляжка? Такая… старинная, с монограммой?! В смысле псевдостаринная, конечно. На ней еще были инициалы.

– Вот если бы их припомнить! Они бы навели нас на след.

– Инициалы я помню, но никакой ценности они не представляют. Джей Би! Виски «Джим Бим» всего лишь. А можно узнать, почему вы… ты полагаешь, что владелец фляжки имеет отношение к убийству?

Таня невольно усмехнулась. Она, конечно, объяснила бы Давиду, зачем пытается приплести Яна-фантома к интриге убийства – но, право же, ей стыдно за свое сентиментальное ребячество…