— Здорово отбрил! — восхитился тенорок. — Прям как по-писаному.

Багровый врач медленно наматывал на кулак резиновую трубку фонендоскопа. Палата продолжала обсуждение:

— Башковитый. Если не сопьется — ученым станет. Слышь, парень, ты больше не пей. Я вот в школе трехзначные числа в уме перемножал.

— Э! А он не псих? Э, пацан… Доктор, он не псих?..

— Я знаю. Он лилипут. Точно — все сходится: жена, часы и обручальное кольцо. Среди них тоже алкашей полно. Точно. От горя пьют — потому что лилипуты…

Папа смотрел в подушку и погружался в ее белый мрак. Пусть все катится к черту. Пойду в цирк на посмешище. Научусь перемножать в уме трехзначные числа. Или лучше выдрессирую дога и буду демонстрировать на нем чудеса джигитовки.

— Ну ладно, — мрачно сказал врач. — Повернись, я тебя послушаю.

— Оставьте меня в покое! — выдавил Папа. — Не дали мне умереть спокойно, так хоть теперь не приставайте!

Врач насторожился:

— Так это что, была попытка…

Папа повернулся и, зло уставившись на врача, процедил:

— Да. Суицидальная. Как говорят у нас в деревне — суицидальная попытка — не пытка.

Врач помолчал.

— Так. Ну, а откуда ты взялся?

Папа криво усмехнулся:

— Врач, а спрашиваете.

— Да кто ты такой, в конце концов?! — вспыхнул врач.

— Я?! — Папа сел на кровати и гордо вскинул голову. — Я великий вождь вольного племени апачей!

— А-а, ну да, — протянул врач с облегчением, и Папа понял, что судьба его решена. На вопрос о родителях Папа пожал плечами и ответил:

— Козе понятно: отец — великий вождь племени апачей, мать — жена великого вождя.

Что будет дальше, Папа представлял вполне ясно: еще несколько стандартных вопросов, потом накачают нейролептиками и сдадут в областную психбольницу — что еще ждать от этого недоучившегося троечника? Ну и ладно. Ну и хорошо. Все лучше, чем скакать на собаке по арене.

— Ну а какое сегодня число? — спросил врач.

Папа взял с тумбочки очки, неторопливо нацепил их и задумчиво почесал в затылке:

— Дай бог памяти… Вроде бы сто двенадцатое дуракобря двести одиннадцатого года от бракосочетания голубой черепахи и священного медведя гризли.

Врач понимающе покивал головой и, огласив приговор:

— Все ясно. Отдыхай, — пошел к выходу, поигрывая фонендоскопом.

Злой на весь мир Папа тяжело посмотрел ему в спину и вдруг заорал:

— Постойте! Вы же меня даже не послушали! Что за отношение к больному?!

— Конечно, конечно, — вкрадчиво сказал врач, возвращаясь. — Сейчас мы тебя послушаем.

После двух прикосновений холодного кружка Папа извернулся, приблизил губы к мембране и, как в мегафон, проорал боевой клич индейцев. Отшатнувшийся врач схватился за уши и замотал головой. Из окна донесся ответный клич Сына. Папа встрепенулся, вскочил на подоконник и был таков.

В кустах вновь обретшие друг друга Папа и Сын поделили одежду. Сын остался в трусиках и рубашке, Папа получил майку и шорты. С помощью Сына Папа кое-как воссоздал события минувшей ночи.

Вышантажировав у бабки чекушку, они зарылись на ночь в стог сена. Дождавшись, когда Сын уснет, Папа выпил самогон, а потом, очевидно, пошел гулять по селу. Так же было очевидно, что при этом он натворил что-то ужасное, потому что когда Сын, проснувшись утром, отправился на его поиски, вся деревня знала, что какой-то пьяный пацан в больнице, и судачила о его ночных похождениях. Сам Папа только смутно вспомнил, как приставал к какой-то девушке и обещал устроить ее в городе лаборанткой. Во всяком случае ясно было одно — надо скрываться. Пытаться же скрыться можно было только в существовавшем несколько обособленно от сельской жизни филиале Папиного института.

…Через проходную их не пустили.

— Папа, зачем мы сюда пошли? — удивился Сын. — Давай через забор.

Лезть через этот, непреодолимый для солидного человека забор, было весело и приятно. Папа задержался на нем, глядя на мир с высоты нормального человеческого роста. «Может, и всю прежнюю жизнь я просидел на заборе, сложенном из прожитых лет», — подумал он и спрыгнул.

Припекало. По двору бродили научные сотрудники в джинсах и футболках. С полотенцем на плече прошла Вера из Жениной лаборатории, улыбнулась Папе и дала ему карамельку.

— Отгрызай половину! — потребовал Сын.

Папа с силой вонзил резцы в карамель. Боль в деснах напомнила, что резцы ему по возрасту не положены. Папа сплюнул конфету вместе с кровавой слюной.

— Твою… — Папа осекся. — Колобок в бок!

Хотелось плакать и сквернословить. Папа пошел к реке. Роскошный в прошлом пляж базы отдыха был завален нераспакованным оборудованием.

— Это останки кораблей, — заявил Сын, и они стали играть в водолазов. До синевы наплававшись, водолазы врылись в горячий песок. Сын развинчивал добытый со дна микроскоп.

— Перв-в-вый раз-з-з так д-д-долго куп-п-паюсь, — проклацал Папа. Сын возмущенно встрепенулся:

— А мне так…

— А спорим, — поспешил Папа исправить педагогический промах, — что в реке живут микробы. Захочу, покажу их тебе в микроскоп.

— Ну, захоти, — потребовал Сын, с сомнением глядя на прибор.

Микроскоп оказался испорченным безнадежно.

— Так всегда, — обиделся Сын. — Наобещаешь, а потом…

— Не ной! Я тебе сейчас в институте в исправном все покажу. Пошли играть в ученых.

…В самом начале прохладного коридора слышалась уникальная лексика Слинько:

— Этот жучара отправляет меня в отдел. Захожу — там все бичары. Начинаю пристраиваться к кассе — отметают. Тут один столичный рванина подвернулся…

Папа понял, что Слинько снова ездил в министерство подписывать документацию.

— …Наконец, подмахнул. Мету дальше. Перед дверью — телочка. Я к ней. То да се. Приходи, говорит, завтра подпишу. Как же завтра? Горючее в баке кончается, а еще две подписи. Дотянул до родного аэродрома на мужском обаянии… Ну там сейчас волчары собрались! На что я сам кремень, а еле урвал.

Слинько был правой рукой Петрина. Создав филиал, Петрин понял, что только разоблачение нескольких знахарей-экстрасенсов придаст ему необходимый авторитет. Он хорошо знал психологию своих коллег: они признают истинным специалистом в области народной медицины только того, кто отточенным мечом сразит несколько популярных шарлатанов. Самой громкой была история с Инной Ветровой — молодой, но уже очень известной, красивой и дерзкой ворожеей. Слинько провел разоблачение виртуозно — на одном мужском обаянии. Инна Ветрова канула в безвестность.

— А это что за детсад? — строго спросил вышедший из комнаты Слинько.

Недавно Слинько назначили и. о. заместителя директора филиала по научной работе, и теперь он рьяно следил за порядком.

— Кто вас сюда пустил? К кому вы пришли? Где твоя мать? — Слинько решил начать с Папы.

— Умерла.

— Здесь находиться нельзя, — Слинько мог разжалобить любого — от секретарши до министра, но сам жалости не знал, равно как и других человеческих слабостей, мешающих хорошо и приятно жить. — Здесь храм науки!

— Тогда подайте! — Папа протянул руку и поджал босую ножку.

— Сейчас! — Слинько разозлился и, схватив его за протянутую руку, потащил к выходу. Сын вцепился в другую руку и испуганно заорал:

— Отпустите! Мой папа здесь работает!

— А-а-а, — обрадовался Слинько. — У тебя папа здесь работает? Как его фамилия? Сейчас мы его замочим!

В Папином сознании промелькнул образ змеи, заглатывающей свой хвост.

— Слинько! — завопил он на весь коридор. — Мы — разнояйцевые близнецы Гог и Магог Слинько! Наш папа теперь зам директора, он вас уволит по статье! — Папа старался кричать как можно громче.

По всему коридору начали открываться двери, но выглядывать, правда, не решались.

— А мама твоя — английская королева? — не чуя опасности спросил Слинько.

— Ветрова моя мама!! Инна!!! — заорал Папа, радуясь звонкости своего голоса. Он вдруг понял: играть с детьми ему не интересно, общаться со взрослыми — скучно. Радость доставляла только игра со взрослыми.