Утро первого учебного дня выдалось ясным и безоблачным. Младшие сновали туда-сюда, из ванной и обратно, стремясь в рекордные сроки напялить на себя форму.

– Семиклашки так распереживались, что того и гляди в штаны наложат! – расхохотался Нил, стоя у умывальника. Из крана бежала ледяная вода.

– Да и я, если честно, тоже, – признался Тодд.

– Не дрейфь! Первый день всегда самый трудный, – подбодрил Нил. – Ничего, прорвемся! Как-то нам до сих пор удавалось его пережить!

Одевшись, парни помчались к кабинету химии.

– Не стоило так долго дрыхнуть, – жаловался по дороге Перри. – Проспал завтрак, и теперь у меня в животе волки воют!

– И у меня, – пробормотал Андерсон, протискиваясь в дверь. Нокс, Чарли, Кэмерон и Микс уже были в классе, а с ними и другие ребята. Стоя рядом с доской, мужчина в очках – их педагог – раздавал толстенные учебники. Волосы у него уже начали редеть, и на лбу появились залысины.

– В дополнение к обычным заданиям каждый выберет себе три лабораторных опыта из списка практических работ, – строго объявил он. – Отчет по ним будете сдавать один раз в пять недель. К завтрашнему дню приготовите ответы на первые двадцать вопросов в конце начального раздела!

Глаза Далтона чуть не вылезли из орбит, когда он, следуя указаниям учителя, заглянул в книгу. Чарли непонимающе уставился на Нокса, и оба они потрясенно покачали головами.

Единственным среди всех, кого, казалось, ничуть не удивили ни толщина учебника, ни слова наставника, был Тодд. Урок продолжался, жужжал монотонный голос учителя, но после слов «первые двадцать вопросов» мальчики мало вникали в смысл его слов. Наконец прозвенел звонок, и практически все, кто был в классе, переместились на занятие к мистеру Макаллистеру.

Макаллистер – наверное, единственный в современном мире преподаватель латыни со столь явным шотландским говором – не стал тратить время на введение в предмет. Пустив по рядам учебники, он тут же приступил к делу.

– Начнем со склонения существительных, – объявил он. – Agricola, agricolae, agricolae, agricolam, agricola, agricola. Agricolae, agricolarum, agricolis, agricolas, agricolis, agricolae…

Расхаживая туда-сюда по комнате, он бубнил свою латынь, даже не задумываясь, поспевают ли за ним ученики. Пробубнив так целых сорок минут, Макаллистер остановился и повернулся лицом к классу.

– Пройденные вокабулы я спрошу с вас завтра, джентльмены. Придется попотеть! – с этими словами он опять отвернулся к доске под неодобрительный гул аудитории. Но начать по новой ему помешал звонок.

– Да он с ума сошел! – простонал Чарли. – Я ни за что на свете все это до утра не выучу!

– Отставить волнения, – бросил Микс. – Позанимаемся вечером. Я покажу вам, в чем тут фишка. А сейчас поднажмите, не то мы опоздаем на математику!

Все стены кабинета профессора Хейгера были увешаны графиками, а учебники уже поджидали на партах.

– Изучение тригонометрии требует абсолютной самоотдачи, – менторским тоном произнес старик. – Тем, кто не выполнит хотя бы одно домашнее задание, годовая оценка будет снижена на один балл. Так что советую понапрасну не искушать меня! Итак, кто из вас первым сможет ответить, что такое косинус?..

– Косинусом угла называется отношение принадлежащего катета к гипотенузе, – тут же вскочил с места Кэмерон. – Положим, перед нами треугольник с острым углом α.

Тогда…

Все оставшееся время Хейгер засыпал учеников вопросами. В воздух взмывали руки; дети, словно роботы, поднимались и вновь опускались за парты, декламируя зазубренные определения и покорно снося гневные порицания за ошибки.

Перемены все ждали с нетерпением.

– Слава богу, – протянул Тодд, собирая в стопку книги. – Не думаю, чтобы я еще хоть минуту здесь выдержал.

– Ничего, привыкнешь, – утешил его Стивен Микс. – Войдешь в ритм – и все пойдет как по маслу!

– Да я уже отстаю по меньшей мере на шесть тактов, – вздохнул Андерсон, спеша вместе с остальными в ту часть здания, где должен был состояться следующий урок. Всю дорогу до кабинета литературы он не промолвил ни слова, а войдя, молча сложил учебники и опустился на стул. Ребята поступили так же.

Новый преподаватель сидел за столом и смотрел в окно. На нем были рубашка и галстук, но, однако, без пиджака. Заняв места, ребята ждали, когда начнется занятие. В глубине души они были благодарны Китингу за то, что он дает им возможность расслабиться и хоть немного сбросить напряжение, накопившееся за последние несколько часов. Но преподаватель и не думал обращать внимание на класс. Дети беспокойно заерзали.

Наконец он встал, взял в руки линейку и принялся прохаживаться между рядами. Остановившись, он посмотрел в глаза одному из учеников; тот зарделся.

– Не надо стесняться, – мягким голосом произнес Китинг и продолжил расхаживать, внимательно разглядывая подростков.

– Гм-м, – многозначительно протянул он, глядя на Тодда Андерсона – и, приблизившись к Нилу Перри, повторил:

– Гм-м!

Вдруг он хлопнул по свободной ладони линейкой и, издав громкий смешок, устремился к кафедре.

– Вы, пытливые юные умы! – воскликнул он, окинув взглядом собравшихся. Не выпуская из рук линейки, учитель ловко вскочил на стол и вновь обернулся к мальчикам.

– «О капитан, мой капитан!..» – воодушевленно промолвил Китинг и умолк, изучая лица детей. – Откуда это? А? Никто не знает?

Под его пристальным взором ребята стояли молча, не шелохнувшись.

– Эта строка, молодые люди, – терпеливо продолжил он, – из поэмы Уолта Уитмена о мистере Аврааме Линкольне[2]. На наших занятиях вы можете звать меня мистер Китинг – или, если отважитесь, «О капитан, мой капитан»!

Соскочив с кафедры, мужчина вновь принялся прогуливаться между рядами, продолжая при этом говорить.

– Чтобы не давать повода для множества слухов, скажу вам сразу: да, верно, я маялся здесь много лун тому назад; и нет, тогда я не был столь артистичен, как сейчас! Впрочем, если решите передразнивать меня, вашим отметкам это пойдет только на пользу. А сейчас, джентльмены, приглашаю вас проследовать за мной в Зал славы – и, проходя мимо, захватите учебник!

Размахивая линейкой вместо указки, Китинг направился к выходу – и исчез. Ученики замерли, не зная, как им поступить. От изумления у них пропал дар речи.

– Лучше бы нам прислушаться, – заметил Нил и, вскочив, первым устремился к двери. Собрав книги и прихватив новый учебник, все они прошествовали в Зал славы Уэлтонской академии, где среди обитых дубовыми панелями стен еще совсем недавно ожидали распределения по секциям.

К тому времени, как ученики добрели до конца коридора, Китинг уже прохаживался по залу, изучая развешанные по стенам фотографии выпускников. Самые ранние из них были сделаны еще в 1880-е. На полках и в витринах тесными рядами стояли кубки и награды по всем возможным дисциплинам.

Увидев, что все расселись, преподаватель вновь обратился к классу.

– Мистер… Питтс! – произнес он, глядя в журнал. – Какая неблагозвучная фамилия![3] Где вы, мистер Питтс?

Тот поднялся.

– Прошу вас, Питтс, откройте учебник на странице 542 и прочтите нам первую строфу стихотворения.

– «Девам, о быстротечности времени»? – изумился Питтс, долистав до указанного места. Ребята прыснули со смеху.

– Да-да, именно, – подтвердил Китинг.

– Слушаюсь, сэр.

Питтс прочистил горло и прочел:

Он умолк.

– «Срывайте бутоны роз в юности», – повторил Китинг. – В латыни есть соответствующее выражение: carpe diem. Кто может перевести?