– Не надо, – бросает мне Грейс совсем не приветливым тоном.

Воду мы пьем прямо из крана, касаясь губами холодного металла. Пальцами брызгаем друг на друга водой, немного тем самым освежаясь. Мама встает, пытаясь хоть что-нибудь увидеть из окошечка. Сильный ветер крепко прижимает к нему шторку, и мать, пытаясь ее открыть, сжимает трубочкой губы и издает то же приглушенное шипение, что и Кинг, когда перед своими путешествиями предпринимал дыхательную гимнастику. Как будто способна выдуть эту шторку наружу.

Наконец под шелест дождя, под эти шумные старания матери мы засыпаем, свернувшись поудобнее на одеялах.

Утром оказывается, что шторм уже улегся, и мамы рядом с нами нет. Втроем мы будим друг друга, медленно выходим к ней в спальню – и обнаруживаем мать у окна, пытающуюся разглядеть что-то внизу на пляже. Она вся дрожит, и эта дрожь сразу же передается мне. Я ничего не могу с собой поделать.

– Оставайтесь там, – велит мать, не оглядываясь. – Не двигайтесь.

Не обращая на это внимания, мы идем к окну.

– Нет, – говорит она, но уже слишком поздно.

На берегу лежат три человека. На песке, подальше от воды, за линией прибоя. На наших глазах один из них приподнимается, и его сильно рвет прямо в песок.

Другой тоже усаживается на месте.

– Мужчины, – произносит мать и, растопырив руки, отпихивает нас назад, хотя незнакомцы слишком далеко и сейчас мы в полной безопасности. – К нам явились мужчины.

«Благодарю вас, что открыли для меня свой дом. Тягостно чувствовать, что никакой надежды не осталось, что мой удел теперь одно страдание и никакого исцеления. Я должна была бы знать, что здесь меня встретит сестринская солидарность. И мне не терпится познакомиться с остальными…»

Лайя

Рядом с нами всегда жила опасность – если и не настоящая опасность, так постоянное ожидание, что она вот-вот нагрянет. В точности, как вибрирует воздух, когда затихнет какой-то громкий звук. Отсчет секунд от вспышки молнии до грома. И вот наконец настает та самая опасность, которой мы ждали, казалось, всю свою жизнь.

Прихватив по отрезку кисеи и по ножу, мы спускаемся к самому берегу, пока незнакомцы еще без сил. К тому моменту, как мы подходим, они уже все трое сидят на краю берега. Двое взрослых мужчин и один мальчик. Все трое в соли и в песке. Самый младший из них плачет навзрыд. Мы встаем полукругом на безопасном расстоянии, комкая в руках ткань, все настороже.

Один из мужчин встает на ноги. Тело у него долговязое, волосы, включая растительность на подбородке, темные и коротко подстриженные. Второй мужчина – постарше и явно поприземистей, волосы у него то ли выгоревшие, то ли седые, то ли одно и другое вместе. И очень светлые глаза – такие же, как и у первого. Между ними, вымокший насквозь, валяется голубой рюкзак.

– Прошу вас, не бойтесь, – говорит поднявшийся мужчина. Слова его звучат совсем не с нашим выговором. Он протягивает нам ладонь, хотя мы стоим слишком далеко, чтобы ее пожать. Хотя мы все равно не станем этого делать.

– Стоп! – обрывает его мать.

Он тут же убирает руку.

– Мы потерпели крушение, – объясняет он, слегка покачиваясь. – У нас потонула лодка.

Он показывает рукой на море, однако никаких обломков в воде не видно.

– Вам не следует здесь находиться, – говорит ему мать. – Это частная территория.

– Мы ищем себе укрытие. Мы знакомы с вашим мужем, Кингом. Можно с ним поговорить?

У матери в лице появляется сомнение.

– Девочки, пройдите-ка дальше по пляжу. Отойдите отсюда.

Мы делаем, как велит нам мать, пока та не поднимает ладонь.

– Мужчины, – перешептываемся мы, почти соприкасаясь головами. – Мужчины, мужчины…

Мы в шоке от случившегося. У меня даже трясутся ноги. Я оборачиваюсь к незнакомцам, пытаясь разглядеть, нет ли у них острых зубов, когтей или оружия, однако ничего, несущего нам опасность, не различаю.

Немного поговорив с мужчинами, мама жестом велит нам вернуться.

Теперь незнакомцы стоят, а мать ненавязчиво демонстрирует им свой нож, будто это просто продолжение ее руки. Часть ее плоти, которую она знает в высшей степени хорошо.

– Почему бы нам вас просто не утопить? – вопрошает она.

– Неужто вы утопите ребенка? – спрашивает в ответ темноволосый.

Он выпихивает вперед мальчика. Мы с сестрами крепко вцепляемся друг в друга. Мальчишка на самом деле вполне милый и безобидный. Только глаза у него красные, как у кролика.

– Ради своих девочек я готова на все, – твердо говорит мама.

Мужчина глядит на море. С виду оно спокойно, но там много течений, что способны вмиг утянуть тебя под воду.

– Мы можем вам пригодиться, – подает голос тот, что постарше. – Мы способны вас защитить.

– Мы не нуждаемся в защите, – отрезает мать.

– Это пока. Возможно, вскоре такая нужда и возникнет, – возражает ей темноволосый. – Поймите, от нас вам нет никакой угрозы. Но там, в большом мире, много чего происходит. И к вам могут заявиться те, что куда хуже нас.

Мать как будто обдумывает его слова.

– Может, это счастливый случай, – продолжает увещевать темноволосый. – Ведь мы такие же отцы и мужья, как был он.

Значит, она им уже сообщила. Меня мгновенно пронзает укол горечи. Мужчина переводит взгляд на нас.

– Мы кое-что смыслим в том, как обеспечить безопасность.

Мальчик резко садится обратно на песок, словно у него вдруг отнимаются ноги. Мужчина постарше кладет ему на макушку ладонь.

С тех пор как не стало Кинга, мы не снарядили ни единой ловушки. С тех пор, как не стало Кинга, мы напрочь запустили обход территории. Мы не убивали никаких животных, способных содержать в себе токсины. Мы вконец уже размякли, уставшие от постоянных тягот бдительности.

Однако мама не спешит с решением. Она знает, как лживы бывают мужчины и как они умеют убеждать.

– Нам нужно время подумать, – молвит она. – А пока что оставайтесь здесь. Там, где мы смогли бы вас видеть.

– Но где нам тут укрыться? – недоуменно глядит на нее темноволосый.

– Шторм уже закончился, – пожимает плечами мать.

– Можно попросить у вас хоть немного воды? – спрашивает тот, что постарше.

– Да вон, сколько хотите! – широким жестом показывает она на море.

– Мы что, так вот и позволим им умереть? – спрашивает Грейс с несвойственным для нее оживленным интересом, когда мы возвращаемся в дом и садимся за столиком, где всегда завтракаем, словно бы ничего не случилось.

Мама запирает двери в столовую и в кухню, что обычно бывают у нас открытыми.

Из окна мы смотрим, не отправятся ли мужчины к причалу – впрочем, у нас нет ни одной достаточно большой лодки, чтобы вместить их всех. Оставшаяся у нас моторка, издали сияющая бело-красной расцветкой, унесет самое большее только двоих. А гребная лодка подтекает и годится лишь для коротких вылазок.

– Дай мне подумать, Грейс, – отвечает мать.

– Может, это друзья Кинга? – продолжает Грейс, не обращая внимания на ее слова. – Может, они явились отдать дань уважения?

Мать держится рукой за голову. Из-за нынешнего стресса у нее, похоже, развилась мигрень. От левого глаза болевое напряжение отдается по всей стороне тела, и хотя обычно в такие дни матери хочется побыть одной, сегодня она настаивает на том, чтобы мы все держались вместе, пока ее не отпустит. И вот мы долгие часы сидим в ее комнате с плотно занавешенными окнами, периодически поглядывая из окна, как там незнакомцы, и чего-то ждем с замиранием сердца в бархатном предвечернем полумраке. Грейс то и дело кладет маме на лоб холодную влажную тряпочку.

Когда маме наконец становится полегче, мы все втроем идем посмотреть на прибывших мужчин из окошка ванной. Темноволосый, сняв рубашку, стоит к нам спиной по колено в воде. В этот час, должно быть, уже очень жарко. Мальчонка безвольно лежит на песке, точно сплюнутый. Мужчина постарше сидит, подтянув колени к груди, и так же, как и ребенок, не шевелится.