— Успеем сегодня? Нам же еще домой добираться, — усомнилась Соня.

— Делов-то там на полчаса. Только вот помощь мне нужна — подавать скобы, инструмент, подержать рубероид… А поезд вечером. Машинист знает, что нужно остановиться. Олег Иванович мужик надежный.

Приставив к стене самодельную лестницу, дед проворчал:

— Ненадежная, нужно будет весной новую сделать.

Поднялся он почти на самый верх лестницы, счистил снег с угла, Соня подала скобы, молоток, дед скрепил венцы, подконопатил ветошью образовавшуюся щель, потом Соня подала кусок рубероида, вырезанный дедом на земле.

— Все, Соня, дальше я уже справлюсь один. Собирай со стола, упаковывай свои вещи в рюкзак. Я закончу с рубероидом, вымою посуду и будем двигаться к железке…

— Я сама вымою, — сказала твердо Соня.

— Тогда возьми большую миску под полатями. Горячая вода в чайнике.

Уже заканчивала мыть посуду Соня, когда услышала какой-то треск и шлепок. Выскочила она на улицу и увидела лежащего деда, а рядом сломанную лестницу.

— Я же говорил, что она ненадежная, — простонал дед, — не было печали, так черти накачали…

— Что с тобой? — перепугалась Соня.

— Да ничего, сейчас встану… — и застонал, хоть и тихо, чтобы не напугать внучку, но Соня сразу своим детским умом смекнула, что случилось неладное.

— Дед, у тебя нога вывернулась, — испуганно промолвила Соня.

— Я уже сам вижу, что плохо дело, — как можно спокойнее сказал он, а сам холодным потом покрылся, да не от боли, а от мысли о том, как сейчас Соня, его маленькая внучка, с ним, большущим мужиком, будет управляться.

— Что делать будем? — так же спокойно спросила Соня.

— Сперва мне нужно в избушку заползти, потом будем думать. Подкинь дров в печку, но дрова на улице бери — в избе еще понадобятся.

Пока Соня выполняла поручение деда, он попытался ползти, но каждое движение вызывало невыносимую боль. Он хотел подтянуться руками, но не за что было ухватиться.

— Соня, возьми ту палку, что наклонена на стенку, и подойди ко мне. Так, воткни острым концом в землю. Так, правильно, наклони палку в мою сторону и держи изо всех сил, а я подтянусь.

Схватил он палку рукой, потянул на себя, сдвинулся с места, боль снова пронзила все тело. Но он не вскрикнул, не застонал, а напротив — улыбнулся Соне:

— Ничего, прорвемся! Переставляй палку чуть дальше. Так, правильно. Держи.

И он снова подтянулся на полметра. И снова боль, да такая, что терпеть, казалось, невозможно, но он снова промолчал, стиснув зубы, лишь сказал спокойным голосом:

— Переставляй дальше.

Несколько раз передвигала палку Соня. Все ближе порог, но силы закончились. Почувствовал дед Матвей, что мутится рассудок. Плывет над ним заснеженная сосна, небо, плывут облака…

— Дед, дед! — услышал он крик Сони. — Что с тобой?

И он понял, что терял сознание. «Нельзя так. Напугаю девчушку до смерти».

— Ничего, ничего, Соня. Я просто отдыхал — устал маленько. Переставляй-ка палочку волшебную, — бодро скомандовал он.

Доползли до дверей, а там уже зацепился он руками за порог, потом за ножку стола, приколоченную к полу. Соня сбросила на пол всю теплую одежду, укрыла деда.

— Натворил я делов, — произнес он, посмотрев на внучку извиняющимся взглядом.

Тем временем короткий зимний день заканчивался, сквозь небольшое окошко просеивалась зимняя синь.

— Я сейчас лампу зажгу, чайку тебе заварю, — спокойно, по-деловому сказала Соня.

Она подбросила несколько поленьев в печку, затеплила лампу. Чайник вскоре запел свою скучную песню.

— Чайник запел — к бурану, — сказал дед.

Соня не поддержала разговор. В избушке на какое-то время воцарилась тишина. Каждый думал свою думу. Матвей Сергеевич почему-то вспомнил Афганистан, когда он тащил своего раненого товарища под свистом пуль: с одной стороны прикрывали товарищи, а с другой прицельно били душманы. Эти противные посвисты пролетающих над головой пуль не забыть ему никогда. Удалось ему тогда перевалить за камень и укрыться вместе с товарищем. Он помнит, как тот стонал, теряя временами сознание: «Оставь меня, я все равно не жилец». Недавно звонил Сашка, а говорил — не жилец…

— Налей, Соня, чайку, а то в горле пересохло, — прервав вспоминания, сказал тихо дед Матвей. Он смотрел на внучку и понимал, что сейчас все зависит от нее. Дойдет ли до железки? Найдет ли дорогу в темноте? Ночью ведь снежок небольшой выпал, да ветерок поддувал: на открытых местах лыжню замело…

Соня деловито наливает чай, ставит на пол лампу.

— Ты, дед, во мне не сомневайся. Думаешь, я не знаю, о чем беспокоишься? Думаешь, что я дорогу не найду, что собьюсь?

— Виноват, но и то подумалось… Через полчаса станет совсем темно. Но другого выхода нет. Тебе придется к поезду идти. Главное — держаться следа. Не паникуй, когда на открытых местах след пропадет, иди прямо, снова выйдешь на нашу лыжню вчерашнюю. Надо держать направление, а там дойдешь до просеки, и она прямо выведет на железку.

— Хорошо, дед, не бойся, не заплутаю, — уверенно сказала Соня.

— Вот я и боюсь, что ты слишком самоуверенна, а это…

— Я не самоуверенна, а уверена, — перебила его Соня, — след лыжный еще видно, его только чуточку притрусило: вот я по следу и пойду. У тебя же фонарик есть.

— След-то будет виден сразу за избой, а как выйдешь на чистое место, там его замело. Только за ложком снова отыщется, возле кустов. Вот тут-то тебе не сбиться бы. А то как уйдешь в темноту, так сразу и запаникуешь, след потерявши. Там фонарик не поможет.

Соня посмотрела в темное окно и ее передернуло. Вдруг она и впрямь испугалась: а что если потеряет след, а потом ни в избушку, ни на железку не сможет выйти. Страшно же одной оказаться в тайге среди ночи, в кромешной темноте. Там же звери разные могут встретиться. Про медведей дед рассказывал. А вдруг медведица где-то рядом сидит, да с медвежатами. Как-то не по себе стало Соне, она отвела взгляд от окна, посмотрела на деда. Хорошо, что ему не видно ее лица, а то он бы все понял.

— Что замолчала? Испугалась?

— Нисколечки, — голос ее не дрогнул.

— Молодец, — мягко сказал дед, — в лесу сейчас некого бояться. Я тебе про медведицу рассказывал, так она уже в берлоге спит в обнимку со своими дочками-сынишками, лапу сосет. А берлогу она обычно делает далеко за железкой, в буреломе. Волков здесь не бывает. Лисичку можешь встретить или зайчика, так они сами испугаются и убегут. Так что об этом и не думай. Тут главное — не сбиться, когда ложок переходить будешь, там, скорее всего, следа не видно. Держать нужно направление, как бы в продолжение лыжни, а уже как выйдешь на горочку — увидишь одинокую березу…

— А вдруг не увижу? Темно же, — несмело спросила Соня.

— Увидишь — сейчас снег, а потому такой кромешной темени не бывает, и на чистом месте ты ее обязательно заметишь: она там одна. Подойдешь к самому дереву. Там уже, возможно, появится наша лыжня. Даже если лыжню замело, не теряйся. Иди прямо: слева у тебя будут кусты ракитника, редко будут встречаться небольшие березки, а справа — чисто, там ручей внизу. Идти нужно вдоль ракитника, но там уже точно будет наш лыжный след, кусты не дали замести его, да и снег там был поглубже, и след остался отчетливей. Местами след будет пропадать, но ты не теряйся — иди прямо. Помни, все время слева от тебя должны быть кусты. Так по открытому месту будешь топать порядочно — около километра, пожалуй. Фонариком светить постоянно не обязательно: без него лучше ориентироваться. Глаза, когда обвыкнутся в темноте, все будут замечать. Фонарик нужен только чтобы след отыскать или убедиться, что от кустов ракитника не отклонилась; а пуще всего — чтобы страх прогнать.

Соня отворила дверь. Снежинки густо закружились, влетая в избу.

— Ну и ну! — вздохнул дед Матвей. — Как назло, метель начинается. Выйди-ка, глянь, как там ветер, не шибко ли расходился?