Я буду брать ее, как захочу и когда захочу, и сегодня она узнает, что значит по-плохому… что значит быть действительно вещью. МОЕЙ! А потом я займусь этой проклятой войной.
Оставить ее мягкий, истерзанный мною рот, глядя на слезы, стекающие по щекам, наклонился, чтобы слизать их, провести дорожки кончиком языка, сожрать свой триумф и проигрыш одновременно, упиваясь соленым привкусом своего безумного влечения к этой дряни.
Перевел взгляд на её подрагивающий живот, на обнаженную грудь, на крутые бедра и раздвинутые ноги. Сорвал камзол, швырнул на пол, опустился вниз к ней, сжимая хрупкие плечи, опрокидывая навзничь и глядя в широко распахнутые глаза, залитые слезами… Рывком раздвинул ноги и стал между ними, согнув в коленях и подняв вверх к груди. И обхватив рукой член, вошел в нее, резко выдохнув, когда ощутил сильное сопротивление. Ощутил, как сжимает мой член инстинктивно, напрягшись. До боли. Но мне плевать. Сейчас плевать. Я слишком сильно хочу ее, так хочу, что из глаз искры сыплются, и вся кожа зудит, как облитая кипятком до кровавых волдырей. Остановился на бесконечные три секунды, чувствуя, как утягивает в мрак ее взгляда, и ворвался глубже, застонал от животного удовольствия. От невыносимого, безумного удовольствия ощущать ее тело изнутри. Вот так и должно быть всегда. Она подо мной, я в ней, в покорно распластанной и придавленной моим телом.
Толкаться внутри глубокими рывками. Шипя сквозь стиснутые зубы, глядя на ее приоткрытый рот, удерживая на себе ее взгляд и не давая отвернуться, закрыть глаза.
– Ты принадлежишь мне, Элизабет… Вот так. Глубоко. Внутри тебя мои метки… Дааааа….
Погружаясь на всю длину, чувствуя, как мокнет на спине рубашка, как сводит бёдра от желания вбиваться в нее на полной скорости.
Задрав ещё выше стройные ноги и склонившись прямо к лицу, вбирая в себя ее прерывающееся дыхание. Видеть на дне зрачков свое бледное от страсти лицо, ощущая, как словно разрывает что-то кожу изнутри, как выбирается сам дьявол наружу, готовый убить ее, но не отдать никому. Захватываю зубами ее кожу на шее, оставляя следы, клеймя, алчно открытым ртом вдыхая запах желанного тела. Резким движением ладони схватил за горло и жадно впился губами в ее дрожащий рот. Всё сильнее двигая бедрами. Изменяя амплитуду и ритм ударов члена в ней. Биться в ней, яростно и жестко. Не любить. Ей не нужна моя любовь. Только наказывать. Причинять ей боль. За то, что сам жутко истосковался по ней. За то, что оголодал и словно нищий пришел с протянутой рукой за лаской, а получил удар под дых. Отстранился назад, закидывая ее ноги себе на плечи, кусая лодыжки, всасываясь в них жадным ртом до синяков. Поцелуями-укусами. Такими же быстрыми, как толчки. Насаживая ее за бедра на мой член. Не отрывая взгляда от её лица, искаженного болью и… да, черт ее раздери… дааа, удовольствием. Я научился его читать на многочисленных лицах любовниц, научился ощущать на уровне инстинктов.
Корчиться от наслаждения, ощущая, как сдавливает меня легкими спазмами, как заражает своим откликом несмотря на сопротивление. Как погружает еще глубже в бездну страдания от желания скорее излиться и одновременного желания сожрать её всю. Всеми способами. Пометить везде.
– Скажи мое… слышишь? Скажи мое имя!
Подхватив колыхающуюся грудь и жадно накрыв торчащий сосок губами, втягивая в рот, присасываясь к нему так сильно, чтоб изогнулась подо мной со стоном и невольно впилась скрюченными пальцами в мои волосы, пытаясь оттолкнуть, и тут же ослабить поцелуй и затрепетать на соске языком, жадно облизывая и чувствуя, как легкие спазмы лона волнами ласкают окаменевший и дергающийся от бешеного желания взорваться член.
– Имяяя! – с рыком ей в губы, заставляя смотреть себе в глаза. – Мое имяяя!
Молчит, и мне хочется свернуть ей за это шею. Молчит, и мне кажется, во мне отмирает все человеческое в этот момент. Я снова становлюсь тем животным, которое приползло в лепрозорий и готово было убивать за кусок еды… А сейчас я готов был убивать за кусок нее. Не важно какой. Кусок всего, что относилось к ней: внимание, взгляд, поцелуй, секс.
И ей хорошо со мной. Я это знаю и вижу. Обожженный пламенем преисподней, задыхающийся едким дымом разочарования и в тоже время сходящий с ума от ее влажного от пота тела, от подрагивания плоти, сжимающейся вокруг моей.
Всматриваюсь в ее закатывающиеся глаза. Уже не светло-зеленые, потемневшие от наслаждения. И резким толчком погрузиться дальше. Сразу и на всю длину. Заткнув ладонью её рот.
Быстрыми движениями вбиваться членом в тесную глубину, убрав ладонь и позволяя ей громко стонать… кричать с каждым толчком.
– Мояяяяя… Ты мояяяяя, Лизааа… Давай. Я хочу слышать свое имя!
Рыча… не разбирая собственных слов. Меня швыряет в дрожь от осознания, что стоит только сжать сильнее пальцы на ее горле.... и она знает то же самое, думает о том же самом. Потому что в глазах вспыхивает страх.
И я беру ее еще быстрее. Ускоряя темп, наращивая свою боль и ее наслаждение. Вздрагивая от того, как в истерике бьется мое сердце, потому что не говорит мое имя.... И вдруг замерла, широко распахнула глаза, выгнулась подо мной и, всхлипнув, простонала:
– Неееет.
Я ощутил быстрые, сильные сокращения ее лона. Это и есть триггер. Удар хлыста по обнаженным нервам. Смакуя каждый спазм, до последнего пожирая ее срывающиеся стоны и вздохи своими голодными губами, поглощая их, заглатывая каждый и чувствуя, как сейчас накроет меня самого.
Разнесет, расколет на мелкие частицы, в тлен и в пепел. Так, чтоб искры взметнулись вверх, приливая к голове и ожогом разошлись по всему телу. Взревел от бешеного оргазма, разжимая пальцы на ее горле, чтоб не сломать в момент адского удовольствия, чтобы не раскрошить… не поддаться искушению оставить себе каждую крошку. Изливаюсь в нее бесконечно долго, хрипя и продолжая кусать ее губы, заливая спермой и ощущая, как триумфально дрожит мое собственное.
Приподнялся на руках, всматриваясь в ее бледное лицо с закрытыми глазами. На скулах следы от моих поцелуев, на шее, на груди.
– Никогда больше не говори мне о нем. Слышишь? Никогда! Я отрежу тебе язык! – тряхнул, заставляя посмотреть на себя. – И никогда не смей мне отказывать. В тебе нет ничего ценного, кроме того, что спрятано у тебя между ног, и я хочу иметь туда доступ тогда, когда пожелаю.
Склонился еще ниже.
– И не забывай. У многих есть то же самое… И если я решу заменить тебя, то с этого момента твоя жизнь превратится в такой ад, что ты позавидуешь мертвым.
Глава 6
У нее длинные золотые волосы, у нее молочно-белое тело, у нее голубые глаза, и она богата, умна, изыскана, воспитана, имеет титул и земли. Почему не с ней? Почему, черт его раздери, он бегает к этой проклятой шлюхе, к этой твари Блэр. Отвергая ее, Агнес, снова и снова.
Даже в брачную ночь Морган оставил ее, пришел в спальню, чтобы порезать себе ладонь и запачкать простыни, а потом побежал к своей сучке. Ооо, если бы она, Агнес, могла ее удавить, могла вытащить ей кишки, выколоть эти наглые зеленые глаза, она бы это сделала. Но ей слишком дорога собственная шкура. Морган не пожалеет. Агнес слишком сильно его боялась, чтоб решиться в открытую причинить вред сопернице. Ламберт чокнутый и жестокий мерзавец. Ее отец называл его Дьяволом, вернувшимся с того света и продавшим там душу в обмен на жизнь. Выживший в лепрозории и не заразившийся лютью не мог быть чист перед Богом.
И когда Ламберт живьем сжигал пленных солдат из Блэр, согнав их в огромный ров, и смрад от горелой плоти доносился до Монтгомери, Гарольд смотрел на огонь из окон своего замка и боялся… да, безумно боялся, что Ламберт придет к ним войной и отомстит за то, что не открыли границ беглым от хвори адоровцам… Отец Агнес в свое время закрыл свои границы для жителей Адора, во время свирепствования Люти не впустил к себе голодающих, чтобы избежать заражения. Велел убивать каждого, кто попытается перейти границу с герцогством и бежать в Монтгомери. Когда Ламберт вернулся в Адор, вся торговля была прекращена, никаких деловых отношений герцог с Гарольдом не возобновил. Первое пиршество и грандиозная царская охота прошли без князя. Его не пригласили в Адор. Единственного из венценосных вельмож не позвали к герцогу на первый прием после восстановления Адора. И Гарольд считал его зарвавшимся сукиным сыном, который еще приползет кланяться в ноги своему соседу. Но кланяться пришлось самому князю. Идти с мольбами к Карлу, чтобы тот похлопотал о свадьбе.