119

В связи с этим совершенно верным замечанием мне припоминается один случай из моего личного опыта.

Некто П-в, человек лет под сорок, собственник какого-то промышленного учреждения, дворянин и, если не ошибаюсь, член какого-то административного совета, словом — человек с прекрасным положением, вздумал как-то сделать денежное пожертвование партии. Но, будучи в высшей степени подозрительным, он не решался передать деньги через третье лицо, а хотел вручить их непосредственно кому-нибудь из членов партии. После долгих колебаний он собрался наконец с духом и сообщил о своем намерении некоему Н. Тот вполне одобрил его решение и сказал, что легко может устроить ему свидание со мной, так как мы с Н. были в большой дружбе. Сумма была не бог весть как велика, однако и не маленькая: около пятисот рублей. Брезговать такими деньгами нельзя было. В назначенный день и час мы с Н. отправились к П-ву, который жил в собственном доме. Ради предосторожности он поусылал и дворника и лакея. Семья его была где-то на водах за границей, так что он остался во всем доме один-одинешенек. На наш звонок он немедленно сошел вниз со свечой в руке (был уже вечер), но, лишь только увидел нас, мгновенно загасил свечку — из предосторожности. В глубочайшем мраке мы поднялись по лестнице. Хозяин ввел нас в одну из самых уединенных комнат во втором этаже абсолютно пустого дома и тут только снова зажег свечу. Затем между нами начался разговор, который с его стороны велся все время довольно странным образом. П-в ни за что не хотел обращаться ко мне прямо и беспрестанно повторял: «Помните, я никого не видел; никто, кроме Н., не был в моем доме». И он продолжал в этом духе, обращаясь исключительно к последнему, словно бы меня вовсе не было в комнате. Я поступал точно так же. Когда после некоторых предварительных объяснений на сцену появился вопрос о деньгах, П-в изумил меня странным требованием, обращенным ко мне опять-таки в третьем лице, — чтобы я подписал, конечно не настоящим своим именем, вексель на сумму, которую он имел передать мне. «Я охотно готов исполнить просьбу почтенного господина П-ва, — сказал я, обращаясь к Н., — но не спросите ли вы его о том, какой смысл имеет эта формальность, так как я решительно не в состоянии постигнуть этого». Тогда П-в объяснил Н., что цель, которую он имеет в виду, следующая: если полиция пронюхает как-нибудь о его поступке и явится к нему в контору проверять книги, то в кассе обнаружится ничем не объяснимый недочет. Вот почему ему важно было иметь мой вексель. Выслушавши это объяснение, я заявил себя совершенно удовлетворенным. Но Н. от себя посоветовал изобретательному жертвователю не брать с меня никакого векселя, так как мой почерк может быть известен жандармам, и предложил ему вместо моей свою подпись. Не знаю, на чем они в конце концов порешили. Когда наше дело было улажено, П-в расхрабрился настолько, что стал обращаться прямо ко мне. Припоминается мне, между прочим, его заявление, что он не верит в возможность революции в России. «Русские — трусы, — говорил он, поясняя. — Я прекрасно знаю это, потому что я сам русский». Но при всем том он восторгался смелостью революционеров и потому-то решил наконец «после долгих размышлений» внести и свою лепту на дело. Рассказал он мне также, что от времени до времени к нему попадали наши прокламации, но он всегда держал их ни более ни менее как в отхожем месте и читал по странице зараз, чтобы долгим сиденьем «не возбудить подозрения у прислуги». Хранил он их подвешенными на тонкой ниточке, приспособленной таким образом, что, если бы кому вздумалось неосторожно поднять крышку, нитка оборвалась бы и вся эта опасная коллекция попала бы в такое место, куда, он надеялся, полиция не полезла бы с обыском. «Что вы на это скажете, а?» — прибавил он с торжествующим видом. Я был несколько обижен таким непочтительным обращением с нашими прокламациями, однако не мог не похвалить его за изобретательность. Забыл добавить, что в течение всего нашего визита П-в каждые пять минут схватывался с своего места и подбегал к дверям удостовериться, не притаился ли за ними кто-нибудь, хотя знал, что в доме не было ни души, кроме нас, и входная дверь была заперта на ключ. (Примеч. Степняка-Кравчинского.)

120

Фроленко. (Примеч. Степняка-Кравчинского.)

121

Газета анархистского направления, издававшаяся в 1878 г. (март-май) в Петербурге братьями Л. К. и Н. К. Бух, А. А. Астафьевым, И. А. Головиным, В. В. Луцким и А. И. Венцковским при участии писателей Н. Е. Каронина-Петропавловского (1853–1892) и П. В. Засодимского (1843–1912).

122

По-видимому, И. И. Сведенцов (1842–1901), член одесской группы «Народной воли», печатавший очерки и повести под псевдонимом «Иванович И.».

123

На обращение Александра II в конце 1878 г. к «обществу» об оказании содействия правительству в борьбе против «крамолы» деятели земств ряда губерний ответили «адресами», в которых наряду с выражением верноподданнических чувств высказывали пожелание о созыве Земского собора и введении конституции.

124

Имеется в виду беседа Лорис-Меликова с представителями петербургских периодических изданий 6 сентября 1880 г.

125

В открытом письме к царю от 10 марта 1881 г. народовольцы соглашались отказаться от террористической борьбы при условии амнистии всех политических заключенных и созыва народных представителей для пересмотра «форм государственной и общественной жизни».

126

Брошюра, изданная «Фондом вольной русской прессы» в Лондоне в 1893 г.

127

Министр внутренних дел Н. П. Игнатьев (1832–1908) дважды созывал комиссию экспертов, «сведущих людей» (представителей дворянства, земства и т. п.), для обсуждения переселенческого и «питейного» вопросов. Им же была создана комиссия под руководством Коханова для подготовки проекта реформ местного управления, которая через некоторое время прекратила работу, а материалы комиссии были сданы в архив.

128

Генеральные штаты (фр.).

Александр II, ознакомившись с проектом конституции Лорис-Меликова, сказал: «Да ведь это Etats generaux», имея в виду сословие-представительное учреждение во Франции XIV–XVIII веков, которое в 1789 г. решением депутатов третьего сословия было объявлено Национальным собранием.

129

Имеется в виду речь Александра II, произнесенная им при посещении Варшавы в мае 1856 г. на приеме дворян, сенаторов и высшего духовенства. Александр II заявил полякам, рассчитывавшим на реформы в связи с вступлением на престол нового царя, что установленный порядок останется в царстве Польском незыблемым. «Point de reveries!» (Никаких мечтаний!) — сказал Александр, а не «Pas d'illusions!» (Не мечтайте!).

130

Речь идет о предательстве народовольца С. П. Дегаева, завербованного в 1883 г. в полицию и выдавшего оставшихся на свободе членов Исполнительного комитета «Народной воли», а также членов ее военной организации, в которую он вступил с провокаторской целью.

131

Кравчинский ошибочно назвал так Михаила Юльевича Ашенбреннера.

Ашенбреннер Михаил Юльевич (1842–1926) — член военной организации «Народной воли». Вел революционную работу в армии. Арестован в 1883 г. по «процессу 14-ти», в 1884 г. приговорен к смертной казни, замененной пожизненной каторгой в Шлиссельбурге. Освобожден в 1904 г. До 1917 г. жил в Смоленске. В 1924 г. Ашенбреннеру как ветерану революционного движения в армии приказом Реввоенсовета СССР было присвоено почетное звание «Старейшего красноармейца».