Днем я скрывалась от острых глаз и тонкого слуха своих соотечественников, а ночью плыла на дереве или на сучьях, связанных лианами, пока, наконец, не оказалась далеко от страны хуамбисас.

Я шла дальше и дальше, пробираясь через лес, утопая в болотах, переплывая реки. Я ползала по земле и лазила по деревьям, собирая все, что могли дать лес и река. Моей пищей служили яйца черепах и птиц, лягушки, улитки, черви и дикие овощи.

Бригиния окончила свою историю. Она сидела на корме нашего челнока и с удовольствием ела бананы. Со свойственной ей простотой она прибавила:

— И вот так произошло, что мы сегодня встретились.

Мы рассказали ей о нашей экспедиции, и как мы могли бы оказать друг другу помощь.

— Раз ты хочешь двигаться по Мороне до того места, где находятся поселения цапарос, то можешь присоединиться к нам, так как мы идем по тому же направлению, — сказал я Бригинии. — Мы будем твоими защитниками, а ты, прекрасно зная лес, можешь оказать нам немалую услугу в дороге.

Бригиния согласилась присоединиться к нам, и мы все трое сели в лодку и отчалили.

Бригиния знала все местные языки сверх кетшуа, на котором объяснялась с нами. Она часто сменяла нас на веслах и давала нам отдых. Наши припасы быстро подходили к концу, и нам необходимо было пополнять их охотой. И в этом Бригиния была для нас ценной помощницей. Она удивительно ловко выслеживала и выгоняла дичь. Когда она сидела на корме и правила рулем, ничто не ускользало от ее острого слуха и глаза. Показывались обезьяны, и она тотчас же направляла лодку к берегу. Я бросался в чащу леса и подстреливал сколько мог, пока остальные не разбегались. Я садился и ждал, пока Бригиния не подберет всех подстреленных животных и не найдет меня. Она вскоре появлялась с висевшими через плечо обезьянами. Она так легко находила меня, как-будто я отмечал свою дорогу махете. Раньше я с большими трудностями получал одну-две обезьяны, теперь же я мог стрелять их сколько хотел. Когда Бригиния находила меня, она требовала, чтобы я сам нашел обратный путь к лодке. Но целые годы, проведенные мною в лесу, не научили меня отыскивать не отмеченную знаками дорогу. Я начинал безнадежно блуждать, а Бригиния разражалась смехом при виде этой жалкой картины.

Вернувшись на лодку, она опять надевала мужскую рубашку, которую мы ей дали. Она продевала ноги в рукава и завязывала рубашку около пояса. Затем она садилась на корму и правила, пока не наступало время для остановки.

Однажды мы услыхали недалеко от берега крик маквисапас (одна из породы обезьян), но ничто не могло убедить Бригинию идти в лес.

— Здесь недалеко ягуар, — сказала она. — Об этом мне говорят обезьяны.

Я причалил к берегу. Прежде, чем я приблизился к обезьянам на ружейный выстрел, я увидел ягуара и застрелил его. Тогда ко мне подошла Бригиния, схватила мой махете и вырезала зверю сердце и коренные зубы. Она поджарила сердце, часть его съела сама, а другую отдала мне, уверяя, что я буду храбрее, если проглочу поданный кусок. Зубы она оставила себе, так как они высоко ценятся индейцами, как память об охоте.

Когда мы в конце дня разводили огонь и устраивали шалаши, Бригиния отыскивала около лагеря следы дичи, яйца черепах, и всегда приносила что-нибудь интересное.

Серебристая цапля в гнезде.

Однажды она принесла дюжину картофелин. Они были очень похожи по виду и по вкусу на наши культурные сорта. В лесах они вырастают на корнях одной длинной и стройной лианы. Возможно, что эти клубни были перенесены инками в высоколежащие страны. Там их разводили, улучшали, а затем перевезли через Атлантический океан. В Европе картофель сделался весьма распространенной пищей бедного населения.

Мы ложились под нашей крышей, смотрели на звезды и прислушивались к голосам леса. Индеанка учила нас понимать их истинное значение. Ее знания о лесе были неисчерпаемы. Она говорила нам, какое именно четвероногое или птица издавало крик и почему, чем оно питается и как находит свою добычу или свой корм, — словом, множество знаний, которые остаются тайной для всех, кроме этих детей лесной глуши.

Однажды у Морзе разболелась нога. Она вся покрылась нарывами и настолько опухла, что он уже не мог на ней стоять. Нарывы превратились в глубокие раны, куда можно было засунуть спичку. Казалось, что опасное воспаление уже началось. Мы высадились на берег, чтобы помочь ему. Я обдумывал, что можно было предпринять, чтобы спасти ему жизнь.

— По-моему остается только одно, отнять ногу, — сказал я.

Но тут вмешалась Бригиния. Она начала прикладывать к ноге какие-то листья, происхождение которых я не знал. Через неделю нога пришла почти в нормальное состояние. Вскоре болезнь прошла совсем. В лесах Амазонки скрывается много целебных средств, о которых мы совершенно не знаем.

Наконец, мы достигли устья Сикуана.

— Здесь я должна распрощаться с вами, — сказала Бригиния. — Отсюда я начну поиски своих прежних друзей из племени цапарос.

— Если ты хочешь двинуться в путь, Бригиния, — ответил я ей, — то вот возьми эти спички, махете, револьвер и небольшой котелок. Эти вещи пригодятся тебе в дороге.

Бригиния завернула все наши подарки в рубашку, затем она вырезала полоску коры и подвязала ею узел на своем лбу. Так стояла она, готовая к походу, с махете в руке. Она стояла и смотрела на наш отъезд.

Когда мы достигли первого поворота реки и оглянулись, Бригиния все еще стояла, подняв руку в знак прощания. Она походила на бронзовую статую.

— Удастся ли Бригинии благополучно добраться до племени цапарос? — спросил Морзе.

— Думаю, что да, — ответил я. — Во всяком случае мы сделали все, что могли…

Мы ехали молча. Каждый из нас с тревогой думал о Бригинии. Быть может, мы спасли ей жизнь. Она спасла наши, — наверное.

Прошла неделя. Наш путь становился все трудней и трудней. Дичь исчезла, а продукты пришли к концу.

Морзе сидел в лодке и безучастно смотрел куда-то вдаль.

Первый раз за все время нашего путешествия вдвоем я внимательно взглянул на него. Он был страшно худ и слаб. На его почти голом теле резко выступали кости.

— Морзе, — позвал я его, — вы больны?

Морзе с минуту помолчал, потом глухо спросил:

— А вы думаете, что выглядите лучше, чем я?

Он был прав. Я чувствовал себя крайне утомленным и слабым. С минуту я колебался, потом спросил:

— Морзе, а что, если мы повернем домой?

— Вы это говорите серьезно?

— Да, вполне, — ответил я. — Дело в том, что за эти шесть лет моего странствования по Амазонке я отдал всю свою энергию и силы. Мне нужен большой и продолжительный отдых.

— В таком случае, я одобряю ваш план и присоединяюсь к нему, — воскликнул Морзе.

На следующее утро мы тронулись в Иквитос. Из Иквитос я и Морзе проехали на пароходе в Манаос. Здесь около недели мы ждали океанского парохода.

Теперь наш путь лежал на Нью-Йорк.

Орхидеи в первобытном лесу Амазонки.

Это было 30 лет тому назад.

Изменилась ли за это время жизнь в тех лесах, которые описывает Упдеграф?

Вот что пишет современный путешественник Дьотт, посетивший те места, где был Упдеграф.

«При чтении книги Упдеграфа становится очевидным, как мало изменилось за последние 30 лет в этих отдаленных местностях. Без преувеличения можно сказать, что многие места в настоящее время остаются такими же неизвестными, как и тогда. Каждый, кто будет читать книгу Упдеграфа, может положиться на достоверность рассказанного в ней».

В сочинениях, написанных 300 лет тому назад, описывается тот же способ постройки индейцами своих челноков — «огнем, водой и терпением», те же тростниковые трубки с отравленными стрелами, дающими небольшую, но смертельную рану, те же каменные орудия, — словом, жизнь индейцев осталась почти без перемен.