Совершенно забыв о том, кто именно сейчас с ней, Лана полностью отдалась чувствам, словно переходя в наступление. Она кусала его губы чуть ли не до крови, показывая, как больно ей было, она отстранилась и робко касалась его языком, показывая, сколько страха и неуверенности она пережила. Рука скользнула на спину и пробежалась по спине, словно пересчитывая позвонки, и Лана облегчённо выдохнула, осознав: не змея. В душе что-то таяло и растягивалось, и Лана чуяла, как ей хорошо.

Алекс вдруг отстранился. Лицо его казалось растерянным, а взгляд — страстным до безумия:

— Ты чего? — его бархатистый голос словно обволакивал ее, и Лана чувствовала себя словно в коконе. Горячем, всеразрушающем, безумно черном, но уютном коконе.

— Я, я в порядке…

Язык не слушался, не желая помогать с ответом, и Лана не растерялась. Она вновь заглянула в глаза Алекса и, понимая, что потом пожалеет об этом, вновь прильнула к его губам.

========== Ему было жарко ==========

Где твои крылья, которые

Так нравились мне?

«Крылья» Наутилус Помпилиус

Он поцеловал ее, искренне желая унизить, раздавить, растоптать, ведь она… пугала его. Он чувствовал тепло, ему было горячо, жарко и действительно страшно. И она ответила. Она ответила ему со всей страстью, на которую была способна, показывая все свои страхи и опасения, свою усталость и напряжение от происходящего с ней, она отчаянно показала, что ей еще есть что терять. Замерев, он позволил ей перехватить инициативу, в которой она нуждалась, как в долгожданной разрядке. Алекс был удивлен, ошарашен, покорен новыми чувствами, возникшими в его груди. Откуда этот… жар?

Он никогда не думал, что поцелуй может вызвать такие чувства. Он привык к холодным, бесчувственным прикосновениям к губам ледяных испуганных статуй, которые потом непременно бились в истерике или опустошенно оседали на землю, тихо плача и чувствуя собственное унижение, ни капли не отвечая на его милую ласку. А она… Не выдержав такого напора новых, таких необыкновенно обжигающих чувств, Алекс прижал ее к себе сильнее, зарывшись пальцами в волосы, цвет которых так неестественно сильно ослеплял его душу.

Лана нежно пробежала пальчиками по его спине, особо уделив внимание позвонкам, мягко очерчивая каждый из них. Алекс не думал, что можно плавиться от таких простых прикосновений, но тут из груди девушки раздался облегченный вздох. Удивленно отстранившись, он заглянул ей в глаза:

— Ты чего?..

— Я, я в порядке… — ее бормотание было слишком неловким и неуклюжим, что Алекс уже хотел было возмутиться, но она вновь прильнула к его губам, и он тут же забыл, что хотел сказать, растворяясь.

Она сама поцеловала его.

В груди Алекса что-то непривычно заурчало, а и так уже искусанные губы захотели ещё большего.

Маленькая женская ручка коснулась его щеки, и Алекс сам неожиданно для себя вздрогнул, углубляясь в поцелуй, касаясь кончикам языка ее и срывая этим с нежных дрожащих губ тихий стон.

Совершенно ошеломленный горящими в груди чувствами, Алекс чуть наклонился вперёд, прогибая девичье тело в пояснице, и жадно прошёлся резкими поцелуями по ее лицу. И обомлел. Лана плакала. Возможно, она сама это не замечала, но по ее щекам из-под чуть трепещущих ресниц текли прохладные слезы, в то время как она сама с упоением тянулась за новым поцелуем, ловя его губы.

Солёность на губах впервые почему-то не радовала Алекса. Ему не становилось лучше, и волна удовлетворения не спешила подниматься в груди. Алекс не понимал, как такое возможно. Ему было… пусто?

Чувствуя, как короткие женские ногти скребут его грудь, пальцы путаются в волосах, а его собственная рука, не слушая сигналов мозга, ползет вниз от поясницы, Гарбер понял: не то слово.

Его рука, спутав светлые волосы, легла на шею, и он с огромным сожалением оторвался от Ланы, чуть отстраняя и поддерживая ее, и заглянул ей в глаза. Они казались неестественно большими, сверкали больше обычного и были полны слез. Крамская действительно их, похоже, не замечала, и вновь потянулась за поцелуем, но Алекс удержал ее. Он продолжал вглядываться в нежное лицо, цепляя взглядом все ее черты и пытаясь разобраться в первую очередь в себе. Что с ним происходит?

Видимо, не выдержав такого пристального взгляда и отчаявшись добраться до его губ, Лана прикрыла глаза и судорожно выдохнула, заставив ещё две слезинки скатиться по ее щекам. Ее лицо исказилось от разочарования и боли, и Алекс ощутил, как ему становится неуютно. Неудобно. Будто он провинился перед этой девушкой, а она сейчас не обвиняет его, а попросту покорно принимает, беззвучно плача.

Стало отвратно. В первую очередь от самого себя.

Ещё не до конца осознав это, Алекс резко выпустил Лану, не обращая внимания на то, что она пошатнулась, и сделал несколько шагов к двери, но почувствовав волну дикого отчаяния, ударившую его в спину, Гарбер не выдержал и переместился прямо у нее за спиной — все равно она знает о нем уже куда больше, чем все остальные.

Он даже не думал о том, где хочет оказаться — лишь бы подальше от нее, лишь бы глотнуть ледяного воздуха, лишь бы заглушить пламя в груди. Он просто стоял, закрыв глаза, и пытался успокоиться. Ветер шевелил его и без того растрёпанные Ланой волосы, а лучи заходящего солнца ласкали кожу.

— Солнце… Совсем как она, правда? — проскрипел рядом с ним старческий голос.

Алекс воззрился на подошедшего. Это был он. Сын Ангела. Опять. И почему многие его жертвы попадали к нему, ища утешение, поддержку? И что, получается, раз он здесь, теперь жертва он сам?

— Она? — зачем-то переспросил Алекс, но тут же развернулся, намереваясь уйти. Ответ был не нужен, он его и так знал, и не хотел слышать. Будто все это неправда, пока не озвучено, а пока все в его голове — это лишь в его голове.

— Кто-то оказывается опутан тьмой, а кто-то светом, — отстранённо, ни к кому особо не обращаясь, проговорил старик, устало вздохнул, покачал головой и побрел к подъезду.

Алекс остановился. Что-то неприятно засвербило в груди от слов Альберта, и он обернулся. Мужчина открыл тяжелую металлическую дверь и повернулся к Алексу, махнув приглашающе. Гарбер не шевельнулся, молча рассматривая старого человека. Слишком давно они знали друг о друге, а вот так вот встретились лицом к лицу впервые, хотя контактировали не раз. Каждый раз был вопрос: сможет Альберт помочь очередной игрушке Алекса или нет.

— …и всех приходится спасать, — протянул старик задумчиво, продолжая мысль, улыбнулся невольному собеседнику и шагнул в темноту подъезда.

***

Алекс задумчиво хрустел сахаром на кончиках пальцев, который легко прилипал к подушечкам и служил ярким показателем наличия в доме лимонных долек. Белые кристаллики мутно блестели, зазывая окунуться в сладкий омут — они будто приглашали Гарбера утонуть в том, что он обычно делал для остальных…

— А ты рискни, — вдруг вывел его из задумчивости чей-то голос. Однако Алекс никак не показал, что услышал это сухо звучащее, но мягко произнесенное наставление. Он задался вопросом, знал ли его седовласый собеседник то, о чем он думал.

— Рискни-рискни, — снова повторил Альберт, и в момент, когда тяжёлый взгляд Гарбера медленно поднялся и встретился с его — подмигнул. У Алекса чуть дернулось веко, но больше он никак своих эмоций не выдал, кроме того, что на его лице отражалась мечта пригвоздить хозяина этого дома к его же собственной стенке. Но, казалось, Альберта ничуть не смутила реакция гостя, и он, будто бы не замечая напряжённой обстановки, начал что-то напевать себе под нос, потягивая чуть подостывший сладкий чай.

— Чем? — глухо прозвучало в разбавленной бормотанием тишине.

Губы Альберта растянулись в широкую довольную улыбку. Он аж подался вперёд, желая лучше видеть выражение лица и глаза собеседника, когда он ему скажет:

— Всем.

Не отрывая взгляда друг от друга, они долго не шевелились, как Альберт вдруг решил озвучить то, что они оба знали, но по разным причинам до сих пор не произнесли вслух: