— Рядовой Барских, товарищ гвардии полковник, Иван Мокеевич.

— Выходит, мы тезки, я тоже Иван.

Солдат улыбнулся широким, скуластым лицом, дернул веревку, и шлагбаум поплыл вверх.

Иван Гаврилович искренне завидовал юной наивности сибиряка, его полному радужных надежд будущему. Другое дело, конечно, что завтра этот коренастый красавец может пасть на поле боя — от этого не застрахован никто. Зато любимая девушка его не оставит и родным отцом не назовет.

Прежде всего он заехал в артиллерийское управление. Отыскал знакомого майора, с которым пришлось хлебнуть лиха еще в Восемнадцатой, и попросил его узнать и сообщить в санроту сто двадцатого стрелкового полка медсестре Марии Пащиной, в каком дивизионе корпусной артиллерии проходит службу капитан Журавлев Николай Зосимович.

Командарма застал в кабинете, на втором этаже одного из коттеджей у полудужия гор. Над входом в помещение ощерилось зубастое рыло дикого кабана, в вестибюле красовалось во весь рост чучело оленя с гигантскими ветвистыми рогами. Видимо, особняк принадлежал заядлому охотнику, потому что не было здесь недостатка и в медвежьих, и в волчьих, и в лисьих шкурах.

Генерал-лейтенант Нечипоренко сидел за столом в одной шелковой майке и сноровисто пришивал к полевой гимнастерке белый воротничок. Он так увлекся этой работой, что сначала не заметил Березовского. Поднял голову, когда тот поздоровался.

— А, это вы. Садитесь.

Ивана Гавриловича ничуть не удивило занятие командующего. Отличительная черта кадрового офицера: всюду, при всех обстоятельствах оставаться солдатом.

— Та-ак, — наконец заговорил генерал, явно удовлетворенный результатом своей работы. Перекусил нитку, положил иглу в футлярчик пластмассового медальона, кончиком большого пальца провел по шву — нет ли узелков. Еще раз убедившись, что работа чистая, привычно накинул гимнастерку на рыжий, с проседью, чуб и резко рванул ее вниз. Многочисленные ордена и медали позванивали, когда он на ощупь застегивал пуговицы.

— Товарищ командарм, — не выдержал Березовский. — Что означает ваш неожиданный вызов?

Покончив с последней пуговицей, командующий вздохнул:

— И для меня это неожиданность.

— Мы сегодня были бы на левом берегу.

— Будете в другой раз.

— Когда? Война заканчивается.

— Что?! — командарм раскатисто захохотал. — Спасибо, что рассмешили. А я был лучшего мнения о ваших стратегических способностях. — И сразу же стал серьезным: — Что, тянет за Одер, на Берлин? Совершенно закономерно. Но ваш Майстренко, хотя и поэт, однако не бог, а фронтовые базы — за Вислой. Дороги раскисают с каждым днем, автотранспорт поглощает астрономическое количество горючего. Железнодорожные пути не подведены, не забывайте о разнице в ширине колеи. Их необходимо либо перешивать, либо перегружать все в польские и немецкие составы. К тому же люфтваффе базируется на бетонированных берлинских аэродромах Иоганишталь, Шенефельд и других и поэтому покамест имеет преимущество в воздухе. Командующий группой армий «Висла» Гиммлер получает все новые и новые дивизии из разных районов Европы. По тем же причинам еще более сложная обстановка создалась на соседнем фронте. Что вы на это скажете, товарищ стратег?

Не дожидаясь ответа, командарм быстро подошел к карте на стене и продолжил свои объяснения:

— Гитлеровцам отступать некуда. Соотношение сил и конфигурация фронта диктуют им единственный выход: отсечь армии соседнего фронта, которые выдвинулись вперед, двумя встречными ударами — с севера на юг, из района Арнсвальде в Померании, и с юга на север, из района Глогау в Силезии. Реально?

Сама карта давала исчерпывающий ответ на это. Две стрелы угрожающе нацелились: одна, из Восточной Померании, — вниз, другая, из Нижней Силезии, — вверх.

— Таким образом, гитлеровцы будут стремиться зажать нас в котле. Это был бы колоссальный триумф для них. Но произойдет наоборот: мы устроим котел им. И не один, а два. Наши соседи в Померании, а мы в Силезии. Вот здесь: район Глогау — Губен. Тут противник организовал оборону группы южносилезских городов. Наша пехота ведет тяжелые бои. Города расположены близко друг от друга, местность густо покрыта шахтами и заводами, изрезана десятками шоссе и железнодорожных линий. К тому же леса, перелески, речки, каналы, яры. Не местность, а черт знает что! Фашисты надеются отсидеться там до судного дня. Вот мы и устроим им судный день! Так-то, дорогой товарищ!

Нечипоренко показал на карте, как будет закрыт силезский котел.

Вокруг карих глаз комбрига собрались мелкие морщинки — он приценивался, анализировал. Первый успех, давшийся так легко, невольно родил иллюзии: еще один-два рывка и — Шпрее, Берлин. А теперь поворачивай оглобли.

Неслышно — звериные шкуры скрадывали шаги — вошел член Военного совета генерал-майор Маланин.

— Не помешаю?

У Андрея Викторовича, как всегда, было бодрое настроение. Он поздоровался с Березовским как со старым знакомым.

— Воюете? — И смеясь добавил: — На карте бить фашистов легче, правда?

— Не всегда, — ответил Нечипоренко. — Ивана Гавриловича от этой карты тошнит. Офицер связи догнал его на берегу Одера, когда он готовился к броску.

— А это верно, — признался комбриг. — Как говорится, видит око, да зуб неймет.

— Ничего, все еще впереди, — заверил член Военного совета. — Зато какая миссия возлагается на вашу бригаду.

— Знаю, Силезия.

— А точнее?

— Район Глогау — Губен.

— Это общее направление операции, которую осуществит армия, — уточнил командарм. — А задача вашей бригады — Глейвиц.

— Это название вам ничего не напоминает? — спросил комбрига Маланин.

— Крупный промышленный город, железнодорожный узел, важный порт на Глейвицком канале…

— И все? — Андрей Викторович пришел на помощь. — Про Сараево помните?

— Сербский город, где в четырнадцатом году был убит наследник австро-венгерского престола Фердинанд и его жена. Это стало формальной причиной первой мировой войны.

— Вот-вот. Приблизительно такую же роль во второй мировой войне сыграл Глейвиц. Гитлер тогда еще побаивался беспричинно напасть на Польшу, с которой Англия и Франция заключили договор о взаимопомощи. Фюреру нужен был формальный повод. Поэтому группа немецких уголовных преступников, переодетая в форму польских жолнежей, под командованием эсэсовского генерала Отто Скорцени тридцатого августа тридцать девятого года напала на этот пограничный немецкий городок, подняла стрельбу и разгромила радиостанцию. А в ночь на первое сентября…

— Это уже и мои ученики знали, — закончил Березовский. — Немецко-фашистские войска перешли границу Польши.

— Следовательно, ваша миссия в самом деле историческая.

Командарм смотрел на Березовского с еле заметной иронией: упоминание о гражданской профессии, чрезмерная эмоциональность казались ему странными.

А член Военного совета продолжал:

— Герхарта Гауптмана читали?

— А как же. «Ткачи», «Потонувший колокол».

— Вот и хорошо.

— Что, подтвердилось? — спросил Нечипоренко.

— Да. — В голосе Маланина звучала взволнованность. — Живой. Есть данные, что, хотя Гитлер афишировал профашистские настроения писателя, старик потихоньку писал антигитлеровские стихи. Вот бы нам их раздобыть! — Он снова обратился к Березовскому: — Я уже звонил Терпугову… Это был бы серьезный козырь в работе с местным населением.

— А где сейчас Гауптман?

— В Силезии, на вашем участке наступления. Село Агнетендорф, вилла «Визенштейн». Запишите. Вы должны сделать все, чтобы гитлеровцы не успели насильно эвакуировать выдающегося писателя или чтобы он не погиб во время возможного боя.

— Задача почетная, — согласился комбриг. — Но я буду просить…

— Что там еще? — прервал Нечипоренко.

— Нужна мотопехота.

— Нет.

— А сибиряки?

— Какие сибиряки? — На лице Нечипоренко была святая невинность. Член Военного совета улыбался прищуренными близорукими глазами.

— Откуда эта информированность? — подтрунивал командарм.