Раннее утро двадцать шестого декабря 1991 годабыло прекрасно: пока ещё не рассвело и степи не белоснежные, а глубокого синего цвета; вдруг стремительно начинает светлеть, небо наливается сиянием, по особенному вспыхивают последние звёзды… И тут над торчащим из под снега сухим ковылём раздаётся низкий, на грани инфразвука, рокот, степь на много километров заливает нестерпимо ярким сиянием запуска сверхтяжёлой ракеты. Снег вокруг стартовой позиции приобретает багровый оттенок, но рукотворный огонь не может поспорить с солнцем. Спустя несколько минут ничто не напоминает о локальном катаклизме, к которым местное население, впрочем, давно привыкло.

Потеря связи со спутником наблюдения, произошедшая за несколько минут до того, как он должен был выйти в район советского космодрома, не вызвала обеспокоенности у дежурного оператора в Центре имени Линдона Джонсона. На орбите болталось огромное количество мусора, да ещё и метеоритный поток ожидался… Да и не ожидал дежурный от Советов никакой подлянки – СССР на днях развалился, что бурно праздновали всем Центром почти неделю. О сегодняшнем, вполне рядовом старте «Протона» русские заблаговременно предупредили, другие, правда находящиеся далековато для прямого наблюдения, орбитальные и наземные средства подтвердили старт, сигнал от выведенного спутника тоже появился в положенное время. В общем, всё было в порядке.

Через три дня после старта, когда стало ясно, что все системы корабля отработали штатно, «Буран» набрал вторую космическую скорость и устремился к внешним границам системы в подмосковном Краснознаменске тоже вздохнули свободнее. Дежурная смена всё это время состояла исключительно из сотрудников спецотдела КГБ, что не было такой уж большой редкостью. После получения информации об отделении разгонных блоков, руководитель отдал команду на перевод системкорабля в автономный режим. Теперь оставалось последнее – команды на корабль поступали с отдельно стоявшей в углу потрёпанной машины БЭСМ-6. Специальная команда техников Комитета быстро сняла с неё блоки оперативной и долговременной памяти, после чего с помощью незамысловатых кувалд превратила раритет в груду металлолома. Та же участь постигла в этот день и все другие уцелевшие машины данного типа.

Теперь, после старта «Бурана» и уничтожения последних элементов системы управления, ещё остававшихся на планете, единственным ключом к самой засекреченной космической программе уже несуществующей державы остались две катушки магнитной ленты и стопка перфокарт, надолго отправившиеся в архив организации, официально не существующей к тому моменту уже более двадцати дней… Спустя почти десять лет, когда возникла опасность разоблачения подмены «Бурана», официально так и стоявшего на космодроме в далёкой Казахской степи, под обломками внезапно рухнувшей крыши монтажно-испытательного комплекса стало поздно искать правду, да никому этого и не позволили, пусть государство и было уже другим. А стопка перфокарт ещё долго пылилась в самом дальнем углу архива некогда всесильной организации, пока…

«Конкерор» приближался к планете. Сидящий в кресле первого пилота Джон Гленнован заспанными глазами смотрел на появившийся неделю назад в иллюминаторе красноватый шар, в которыйпревратилась маленькая звёздочка – цель их путешествия. До посадки оставались ещё сутки, и неплохо было бы поспать, но он не мог заставить себя покинуть рубку.

Шесть месяцев пути вконец вымотали экипаж, и ни у одного из троих астронавтов уже не оставалось сил даже на полноценный сон – на транквилизаторах сидели все. Но теперь, когда Цель близка, силы появятся! Похоже, Америка снова оставила в дураках остальное человечество и именно им суждено войти в историю!

«Господь, покровительствующий Америке, вручил именно ей священную миссию руководства человечеством, и новый успех НАСА покажет всем возомнившим о себе выскочкам, за кем на самом деле сохраняется технологическое и интеллектуальное превосходство» – говорил им напыщенные напутствия президент. Каким же олухом надо быть, чтобы поверить в этот бред!

Это был далеконе первый полёт Джона, и он по опыту знал, что без сложностей такие мероприятия не проходят, но суровая действительность полёта превзошла худшие ожидания: Бортовой реактор исправно обеспечивал работу электрореактивных двигателей, но, по странной причуде конструкторов-перестраховщиков, питание жилой зоны должно было осуществляться от независимых и «экологически чистых» водородных топливных элементов. Расход водорода вэтихэлементах превысил норму на 45% даже с учётом того, что температуру на борту поддерживали на уровне 12 градусов. Но этого мало! На прошлой неделе вышел из строя главный бортовой компьютер, и теперь корабль управлялся с помощью резервного. Но насколько его хватит?! А ведь без компьютера невозможно рассчитать корректирующий импульс. Значит, весь полёт стоит под угрозой –при возвращении они могут банально промахнуться мимо Земли. Ну и напоследок – вчера приказал долго жить основной сортир, и теперь остался тот, что в посадочном модуле. Несмотря на предусмотрительную запасливость руководства (видимо знавшего о недоработках в системе), перспектива чуть ли не год на обратном пути ходить в подгузниках вызывала стойкое бешенство.

Из состояния задумчивости Джона вывел штурман Майк О’Хиггинс. Этот жизнерадостный рыжеволосый здоровяк, потомок ирландских эмигрантов, не забывших своей национальности, напомнил командиру о необходимости подготовиться к третьей коррекции курса для выхода на низкую орбиту. Времени оставалось совсем немного.

– Всем занять свои мета и пристегнуться, через 12 минут включаю корректирующие двигатели.

– Ок, шеф! – Отозвался Майк.

Третья, или вернее, третий член их экипажа, представительница Пентагона Кондолиза Хэйли, по обыкновению промолчала, не считая для себя возможным общаться с гражданскими, да ещё и мужчинами. Убеждённая феминистка и лесбиянка считала это ниже своего достоинства. Не собиралась она и обсуждать с командиром свои собственные инструкции, полученные перед стартом от руководства министерства обороны. Кондолиза заняла своё место в кресле, установленном в персональном, закрытом для доступа остальных членов экипажа, отсеке корабля. Ровно через 3 минуты 42 секунды после выключения корректирующего двигателя, она перекинула никак специально не отмеченный тумблер в третьем ряду расположенного перед ней пульта управления.

Именно эти действия девушки и привели к катастрофе. По команде с пульта запустился резервный бортовой радиопередатчик, передавший команду на приведение военной орбитальной группировки США в системе Марса в состояние полной боеготовности. Одновременно включился бортовой ответчик «свой – чужой».

По замыслу стратегов Пентагона, долгие годы направлявших сюда военные корабли, замаскированные под исследовательские спутники, эти действия капитана ВВС США Хэйли должны были обезопасить экспедицию от конкуренции русских и китайцев, которые могли попытаться если не опередить Америку, то учинить какую-нибудь гадость. Да и вообще, так было безопаснее, ведь даже в случае провала миссии «Конкерора» видеть завоевателями красной планеты кого-либо кроме себя в Белом доме не собирались.

Главная проблема заключалась как раз в том, что сигнал на перевод системы в военное положение должен был поступить с «Конкерора». Не то, чтобы его нельзя было отдать с земли, но при этом была высока вероятность перехвата сигнала противником, или, ещё хуже, собственной группировкой спутников. Ведь в своё время не позаботились выделить для марсианских аппаратов особой командной системы, и теперь они управлялись точно так же, как их собратья на орбите матушки земли. Последствия же от активизации боевого режима земной космической группировки не мог предсказать никто.

В расчёты стратегов закрался всего один неучтённый фактор, но именно он привёл к цепи фатальных событий. Запущенная в далёком 1975 году автономная ракетная платформа, оснащённая ядерным источником энергии и новейшей, по тем временам, системой искусственного интеллекта, долгие годы выполняла роль ретранслятора сигнала между планетами, намного перекрыв заложенные сроки эксплуатации. Потом сигнал с платформы исчез, и она была сочтена окончательно вышедшей из строя.