***

Он смотрел, а она танцевала.

Клинт знал, что это ему лишь мерещится. Из самой сердцевины горящего здания не выбраться — в конце концов, он всего лишь человек. Теперь ещё и без ноги — не лучший расклад. Но он выстоял до конца, не подвёл своих и будто в награду за это видел её. Она возникала прямо из языков пламени, хрупкая и невесомая в своём балетном костюме.

Настоящая Романофф — вовсе не хрупкая. А эта, подобная миражу, едва касалась пола, приближаясь. Очертания её фигуры становились всё более размытыми — нет, нет, это ведь не зрение обманывает, это воздух рябит и дрожит от огня.

— Клинт! — вдруг её лицо оказалось совсем рядом. — Не бойся, я здесь.

— Я не боюсь, — беззвучно ответил он и, почувствовав Наташину ладонь в своей, инстинктивно сжал Наташины пальцы покрепче. Удивительно — никогда не слыхал о том, что мираж можно потрогать. — Нат.

Она всегда была рядом, даже когда это представлялось невозможным.

Клинт хотел спросить, чем всё закончилось, но горячий воздух обжёг горло, и получился только хрип. Да и откуда воображаемой Наташе знать.

Что ж, зато Клинт понимал, чем всё закончилось для него. Его счастье, что в своём полузабытьи он уже не осознавал: и для Наташи, настоящей Наташи — тоже.

========== На крючке у чувств (Гамора и Питер) ==========

Комментарий к На крючке у чувств (Гамора и Питер)

Питер/Гамора

Попытки Гаморы вернуть Питеру вкус к жизни после событий второго фильма.

Опустошители сказали бы, что Гамора размякла, уж больно точно это словечко описывало её состояние. Да и сам Йонду, будь он жив, наверняка сказал бы так же. Именно этим он попрекал когда-то Питера, забрав их с Гаморой из открытого космоса.

Много воды утекло с тех пор.

Танос вытравил всё живое, что в ней было, Таносу не нужны убийцы, способные на чувства. А что не вытравил он, вытравила она сама, чтобы не взрываться каждый раз от боли — нет, вовсе не от физической, — совершая все те злодеяния, которые её заставляли совершать. Из желаний Гамора оставила себе только одно — желание вырваться из лап Таноса, обрести свободу. Остальное больше не вызывало никаких эмоций, так она думала.

Пока ей не встретился Питер Квилл.

И через время Гамора поняла, что здорово заблуждалась: все эмоции по-прежнему были при ней. Она с искренним восхищением наблюдала за причудливыми пейзажами, впервые попав на планету Эго. Она с лаской убаюкивала малыша Грута, когда того клонило в сон. Она обнимала Небулу и с щемящей тоской смотрела, как та покидает их корабль. Всё это — про Гамору, про ту, что должна быть машиной для убийств, но на самом деле так мало похожую на неё.

Питер вроде и ни при чём во всех этих случаях.

Но первая эмоция, которая вернулась к ней, была связана именно с Питером. Удивление. Он удивлял её, вот в чём крылся секрет. Поначалу удивлял скорее в плохом смысле. Как можно прослыть искуснейшим вором и при этом содержать свой корабль в отвратительном состоянии, как можно рисковать головой ради коробки с музыкой, как можно нести чушь и не сомневаться в собственной неотразимости? Эти его бесконечные Бейконы, Хассельфрау и прочие загадочные существа с непроизносимыми именами, какие-то шоу с рейтингами и нелепые танцы. Гамора радовалась, что никто не видел, как она танцует тоже, поддавшись — ну не половым же чарам, нет! — сиюминутной слабости, и не подозревала, как красиво и изящно выглядит в такие моменты. Ничуть не нелепо.

И через время незаметно для неё самой удивление с презрительно поджатыми губами превратилось в удивление с едва заметной улыбкой. Слишком человечная для убийцы, она с каждым днём всё больше оттаивала и допускала промахи, позволяя чувствам прорываться наружу.

Опустошители сказали бы, что Гамора размякла.

Если спросить у Питера Квилла, прежде он с этим не согласился бы. О чём тут говорить, ведь он спас её тогда, после взрыва капсулы, едва не погибнув сам, а в ответ даже «спасибо» не услышал. Но теперь он знал, что Гамора просто благодарила иначе. Например, возразив на слова о том, что только Йонду и есть его семья. Она дала понять — Питер всегда может рассчитывать на неё.

Гамора слишком рано потеряла родителей, поэтому крайне смутно представляла, что такое семья на самом деле, и была скупа на внешние проявления сантиментов. И всё же всякий раз поступала так, словно сердце подсказывало ей верные решения. Сейчас, когда Питер лишился и Йонду, и Эго — хотя последнему туда и дорога, — найти к нему подход стало сложнее, чем обычно, но Гамора была не из тех, кто отступает перед трудностями.

Она поднялась ранним утром, когда вся команда ещё спала, и только дверь в каюту Питера оказалась открыта. Внутри — никого, а ведь Квилл всегда слыл тем ещё соней. Коль скоро он уже проснулся или даже не ложился, ему куда хуже, чем он старается показать. Гамора помедлила, сомневаясь, стоит ли искать его, и всё же выбралась из «Милано». Флора планеты, где они остановились, вступила в пору цветения, и повсюду царил насыщенный сладкий запах. Вокруг — сплошь деревья и кустарники, а Питер мог пойти куда угодно, и полагаться приходилось лишь на интуицию.

Ноги вывели к озеру пронзительно фиолетового цвета. Надоедливый цветочный аромат здесь бил в нос с меньшей силой, уступая свежему ветру, поднимавшему рябь на водной глади. Питера едва можно было разглядеть за валунами, нагромоздившимися у самого берега, но зоркая Гамора заметила сразу же.

— Эй, неужто ты встал раньше меня? — окликнула она его, не подходя ближе.

— Ну, не всё ж дрыхнуть как сурок… — безразлично отозвался он.

— Просто это — моя фишка, а ты у нас горазд спать до полудня… Но теперь мы оба — ранние пташки, ясно, я просто не знала.

Уголки его рта слегка приподнялись. Питеру нравилось, как в её речь постепенно вплетались обычные для человека словечки, и всё реже она с недоумением спрашивала, что значит то или иное образное выражение.

Гамора облегчённо выдохнула, увидев его реакцию, и уже без замешательства приблизилась. Он похлопал по гладкой поверхности камня, приглашая её сесть рядом. Она мгновенно забралась на валун с присущей ей грациозностью и опустилась около Питера. Сейчас, при ярком утреннем свете, стало заметно, как он осунулся. На борту корабля ему проще было создавать иллюзию того, что он — всё тот же неунывающий Звёздный Лорд, весельчак и балагур.

Поддавшись порыву, Гамора обняла его, впервые с тех пор, как они проводили Йонду в последний путь. Питер прикрыл глаза и наклонил голову, охотно зарывшись в её красноватые волосы. Они просидели в молчании немало времени, пока Гамора, собравшись с духом, не нарушила тишину.

— Я кое-что нашла для тебя… Надеюсь, понравится.

Он взглянул на неё не без удивления: очень уж нехарактерный неуверенный тон. Она опустила глаза и, может, даже покраснела бы, если бы это было возможно. Питер усмехнулся этой мысли, привычно любуясь резко очерченными скулами и длинными ресницами Гаморы, которая между тем достала из своей кожаной сумки…

— Твою мать!.. — вырвалось у него. — Откуда ты его взяла?!

Обычно Гамору забавляло такое его лицо: абсолютно растерянное, с приоткрытым ртом и широко распахнутыми глазами. Она про себя называла Питера большим ребёнком, а Ракета вслух говорил что-то типа: «Ну и рожа, будто тебе по черепушке чем-то крепко вмазали, Квилл!» Но сейчас Гамора слишком сильно волновалась.

— Ты же знаешь, галактика кишит всякими безумными коллекционерами, — ответила она, затаив дыхание дожидаясь, пока он сам заберёт из её рук плеер. Точно такой же, какой был у него. Пальцы Питера немного дрожали. — Есть места, где чего только не найдёшь… Как у вас это называется? Э-эм… Комариный рынок?

— Блошиный, — машинально поправил Питер. — Гамора, чёрт побери, я не знаю, что и сказать…

— Но ты рад?

— Едрёни-орлони, ты ещё спрашиваешь! — он крепко стиснул её в объятиях. — Как я могу быть не рад!

Гамора не стала пояснять, почему она спрашивала. Этот плеер — не тот, что подарила Питеру мать, всего лишь копия, но если подарок обрадовал его, значит, всё получилось.