У автора день рождения — автор отмечает публикацией главы :))

*Отсылка к английской версии песни “Я с тобой скоро чокнусь”, где есть такие строки:

Where should I put my shoes

Ay, mi amor! Ay, mi amor!

You say put them on your head

Ay, mi amor! Ay, mi amor!

========== В смерти — III ==========

Редкий скелет из мира мёртвых менял ремесло, освоенное в мире живых. Если ты был музыкантом — то продолжишь выступать, если сапожником — продолжишь мастерить обувь. Но в некоторых случаях Гектор недоумевал: какой смысл эти профессии имеют среди тех, кто уже не дышит, чьё сердце уже не бьётся?

Врачи занимали первое место в этом списке. Хотя они ещё при жизни Гектора пугали его самим фактом своего существования, если говорить откровенно. Скелетам, казалось бы, и лечить-то нечего, но докторов, тем не менее, здесь хватало, и относились к ним с уважением. Пусть так, лишь бы они держали свои кости подальше от его костей — считал Гектор и, на его счастье, в самом деле не сталкивался с лекарями, поскольку в квартале забытых те появлялись нечасто. Состояние здоровья его ничуть не беспокоило, ведь беречь себя он мог только для встречи с Коко, а это не зависело от того, целы ли у него рёбра.

Имельда так не думала.

Поэтому Гектор отсиживался в шкафу, надеясь, что угроза минует сама собой. Если врачи не обнаружат пациента, то и лечить им будет некого, нехитрая истина. Он старался не думать о том, как на его выходку отреагирует жена. Да, иногда он мысленно называл её именно так, хотя каждый раз словно спотыкался — отвык, совершенно отвык. И всё же Имельда оставалась его женой, поэтому Гектор не мог отказать себе в этой крошечной радости: никто ведь не узнает, если только он случайно не оговорится, а раскрывал рот он лишь в случае крайней необходимости, поскольку чувствовал себя неуютно среди собственной семьи. Родственники-то ему достались прекрасные, вот только десятилетиями они не слышали о Гекторе ничего, кроме сердитых шиканий, если кто-то осмеливался спросить о нём. Не лучший старт для знакомства.

— Сеньор Ривера? — тихонько окликнул его женский голос. От неожиданности Гектор дёрнулся, сшибая в темноте вешалки, предательски загрохотавшие. Теперь скрывать местонахождение было бессмысленно, и он опасливо приоткрыл дверцу.

На него участливо, совсем не строго смотрела Розита, и он возблагодарил Катрину* за то, что это не кто угодно другой: сестра Хулио казалась самой добродушной из всех обитателей дома.

— Вот, решил отдохнуть немного, — замялся он, подёргивая шейный платок. Она милосердно не стала комментировать эту глупую отговорку.

— Внизу уже ждут, — сказала Розита и сочувственно вздохнула, увидев, как у него застучали зубы. — Может, выпьете для храбрости?

— Нет, Имельда учует — точно убьёт, — мотнул головой Гектор и, приняв неотвратимость своей участи, кубарем скатился по лестнице, привычно игнорируя традиционный вариант спуска.

— И как часто вы такое устраиваете?

Вопрос задал высокий скелет в белом халате. Он поблёскивал абсолютно лысым черепом, мрачно разглядывая открывшуюся перед ним картину, а в руках держал докторский чемоданчик, вызывавший желание раствориться в воздухе, пусть в мире мёртвых таковое считалось крайне опрометчивым. Гектор нацепил заискивающую улыбку, попутно прикрепляя руки и ноги на место с таким видом, будто всерьёз надеялся проделать это незаметно.

— Просто оступился, — заверил он. — Эта лестница такая крутая, просто ужас какой-то!

Имельда, стоявшая рядом с гостем, возвела глаза к потолку, и Гектор поймал себя на мысли, что впервые за последнее время побаивается кого-то сильнее, чем её. Тем не менее, он изо всех сил старался казаться беспечным, а сам прикидывал, как улизнуть.

— Это доктор Бруно Матасанос, — сказала Имельда. — А это и есть… мой муж.

Эти слова дались ей с трудом. Врач едва ли обратил внимание, как она запнулась в конце фразы, зато Гектор чуть не растерял все кости заново. Конечно, перед малознакомым человеком не станешь пускаться в подробности семейных перипетий, но можно было просто назвать имя.

Имельда поспешно отвела взгляд, чувствуя, как из-за сущего пустяка начинает волноваться — ещё хорошо, что скелеты не могут краснеть! Что поделать, раз это ходячее недоразумение и в самом деле до сих пор приходилось ей мужем. Однако ей тут же пришло в голову, что для мужа такой почтенной сеньоры — а Имельду и правда уважали в мире мёртвых — Гектор выглядит ужасно потрёпанно. Нет, она и раньше замечала, что он совсем плох, поэтому и пригласила врача, но только теперь ей подумалось: ведь Матасанос наверняка удивится, отчего сеньора Ривера так плохо приглядывала за супругом. Разве можно допустить, чтобы родной человек довёл себя до такого состояния?

И Имельде вдруг стало так горько и стыдно, будто бы они с Гектором и впрямь всё это время были семьёй, а она не уберегла его.

— Приступайте к осмотру, прошу вас, — сказала она, скрывая за раздражённым тоном своё замешательство. — Работы, как видите, непочатый край.

— Perfectamente, начнём! — Бруно бодро закатал рукава и указал Гектору на кушетку.

— Момент, я кое-что забыл во дворе, — забормотал тот, пятясь к выходу. — Подождите чуть-чуть, я быстро, одна нога здесь, другая — там!

— Причём буквально, — хмыкнул врач, не одобрявший халатное отношение к собственному телу.

Попытку сбежать пресекла Имельда, которая преградила путь к отступлению, многозначительно погрозив пальцем. Гектор скорчил страдальческую гримасу и покорился судьбе, но, завидев, как Бруно открывает чемоданчик, заполненный докторскими инструментами всех видов и размеров, затрясся крупной дрожью. Там были даже шприцы, пресвятая Дева Мария! Имельде стало тяжело смотреть, как он мается, и она подала ему руку, помогая сесть, да так и не отняла её, крепче сжимая костлявые пальцы.

Прикосновение Имельды успокоило Гектора. К тому же, врач выудил всего лишь увеличительное стекло, после чего принялся дотошно разглядывать каждую косточку пациента. Бруно бубнил что-то себе под нос — отсутствие носа ещё никому в этом не мешало, — сетуя на то, как можно было так запустить здоровье.

— Давно я не видел столько переломов и трещин, сеньора, — сказал он, покосившись на Имельду. — Странно, что ваш муж вообще в состоянии передвигаться.

— И лучше многих других, — тут же обиделся Гектор.

Бруно только покачал головой.

— Здесь простым осмотром не отделаться. Проводите нас в его комнату, будьте любезны.

Заставив себя не реагировать на отчаянные взгляды мужа, умолявшего не бросать его, Имельда перепоручила Гектора врачу и направилась в мастерскую. Работа всегда помогала ей отделаться от тревожных мыслей, но сейчас всё равно не вышло выбросить из головы тяжёлые думы. Она представляла скитания и лишения, выпавшие на долю Гектора, представляла, как он из года в год пытался перейти мост, вспоминала его попытки заговорить с ней — и все свои категоричные отказы. Он мучился долгие десятилетия, и эти муки нельзя было признать заслуженной расплатой для того, кто однажды покинул семью. Потому что он хотел вернуться, и в том, что Имельда об этом так и не узнала, не было его вины. Зато была её — и пусть Имельда не хотела признаваться себе в этом, угрызения совести поселились в душе ещё в тот миг, когда она увидела, как Гектор, окутанный золотистым свечением, падает на колени.

Его ведь почти не стало. Её Гектора! Имельда привыкла, что он ходит в этом мире по тем же улицам, что и она — пусть всё реже и реже решается показаться на глаза. Если бы его и в самом деле не стало — как можно было бы это вынести? Даже мёртвые не всё могут пережить.

— Даже не знаю, что тут можно сделать, — негромко сказал Бруно, прерывая тягостные размышления и приглашая её в комнату. — Я перевязал повреждённые кости, но это…

Он махнул рукой и продолжил:

— Крайне запущенный случай. А его бедро, вы видели это бедро?

Имельда промолчала, теребя оборки платья.

— Такое ощущение, будто им долгие месяцы гвозди заколачивали, а потом, стёсанное и потрескавшееся, кое-как вернули на место.