Теперь они доверяли ему, и многие из них имели на то причину — многие жизни были спасены, хоть они не знали этого, божеством, которое даже не было с ними.

Может, этого хватит. Формальности и официальные решения подождут. Вера собравшихся, воля собрания священников могут помочь.

Сикар шагнул к кафедре и сжал ее кулаками.

— Друзья, мы отблагодарили Верколя, Демаса, Банина, Тевлера, Хуриэля… все эти благословенные боги приглядывали за нами очень долго. Еще до рождения Галиции, когда мы еще были дикими племенами в глуши, мы знали божеств Священного соглашения, благодарили их и поклонялись им. Теперь я заговорю с вами о другом божестве, о котором вы не слышали.

Потрясенный шепот волной прошел по залу, чуть не сбил его ошеломленными вопросами. Он сделал голос громче, чтобы толпа его слышала:

— Божество северных земель не было нашим, у него не было причины любить Давиллон или Галицию. Но это божество изо всех сил заботилось о каждом из вас!

Стало ужасно тихо.

Голос Сикара мог вот-вот оборваться. Он хотел поспешить, переживал, что опоздает на миг, но ему нужно было привести их к этому. Заставить их поверить!

Он обрадовался, несмотря на тревогу, и ощущение прогнало боль и страх. Он поступал правильно, и он знал это.

«Спасибо, Виддершинс. Хотел бы я сделать для тебя что-нибудь».

— Я расскажу вам, друзья, о девушке, о которой некоторые из вас слышали и думают, что знают ее. О девушке по имени Адрианна Сатти. И об Ольгуне, божестве издалека, чуть не пропавшем. О том, как он спас ее, а она — его, и как они оба рискнули всем — да, даже божество! — чтобы спасти вас. И за все, что Ольгун сделал, верю всем сердцем и душой, он заслужил место первого новичка, 148-го бога Священного соглашения.

* * *

Звон уже не казался ударами стали о сталь. Две женщины бились так быстро и яростно, делали выпади, отбивались и отвечали, что звук слился, стал протяжным. Рапира Шинс взлетала, рассекая капли дождя. Клинок двигался быстрее, ее запястье вращалось так, как не должно было. Пот лился по ее телу, она ощущала его слой, отличающийся от дождя.

Если Лизетта и устала, она мастерски это скрывала.

Она стояла почти у земли, теневые конечности держали ее в футе над улицей. Ночь текла по ее лицу, потоки усилились. Дети-призраки хохотали так, что уже не могли дышать, а потом смеялись снова, ее меч и кинжал не замедлялись, и Виддершинс оставалась целой только стараниями воровки и божества.

И даже этих стараний было мало.

Шинс пошатнулась и упала на колено, закричала от боли, когда кончик клинка распорол ее левую руку. Рана не была глубокой — длинный порез на бицепсе, вряд ли это сделало бы ее калекой. Но было больно, и это точно было началом…

Что-то в глубине Виддершинс порвалось. Не физически, это было не так просто, хоть тело и было изранено. Нет, что-то ментальное. Эмоциональное.

Духовное.

Она была пустой, словно ее выскребли ложкой. Тьма ночи вдруг надавила на нее, и каждая капля дождя была шипом. Она осталась одна, такого одиночества она не помнила. Так было, когда она потеряла родителей.

Боль заставила забыть о руке. Эта боль была как при конце света.

— Ольгун?

Невозможно, но ее слова будто разнеслись эхом в пустоте разума.

— Ольгун?

Ничего. Тишина.

Виддершинс с отчаянием всхлипнула. А потом, хоть ее ноги могли вот-вот отказать, она прижала ладонь к стене и поднялась на ноги.

Она повернулась и поймала взгляд Лизетты, улыбающейся так широко, что с уголков губ стекала кровь, смешиваясь с черной слизью.

«Конечно», — Ируок мог ощущать Ольгуна. Наверное, могли и другие. И они знали…

Но он будет жить. И она, хоть и в его воспоминаниях.

Ее будут помнить вечно. Это было не так и плохо.

«Сикар, Фостин… спасибо».

Хоть ее кулак дрожал, ее хватка на рукояти казалась слабой, но Виддершинс подняла рапиру. Ольгун или нет, если она падет от руки Лизетты, то она падет, сражаясь!

И празднуя сквозь горе то, что падет одна.

Почти ослепленная дождем и слезами, Шинс заняла защитную стойку и ждала наступления конца.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Все произошло очень быстро.

За мгновения его оттащили от, как он считал, самой важной смерти с начала времен. Той, которую он всегда будет любить больше всех.

Когда он впервые ощутил прикосновения новых душ, новых последователей, он был потрясен. Он потерял секунды от шока, от недоверия. Зов других — не слова, не песня, и божественное разделение, связь, которую он в последний раз ощущал задолго до Давиллона, ошеломила его. Он не мог думать, не мог действовать.

Это было всем, чего он хотел, по чему скучал, чего боялся никогда больше не получить.

В тот миг он готов был умереть, все отдать, если бы мог провести хоть минуту с ней, но даже боги не могли иметь все.

Другие смертные верили, даже больше, чем верили, поклонялись. Боги Священного соглашения, хоть церковь могла и не одобрить официально, приняли его с распростертыми объятиями, зная, что он и Адрианна сделали для их людей. У Ольгуна не было выбора.

Хоть он боролся, хоть желал этого, хоть даже молился, он не мог остаться. У него была лишь секунда с ней, не больше.

Но даже за секунду божество могло сделать многое.

В тот миг он стоял в обоих мирах. Связь с Адрианной была такой, какой не было ни у одного бога со смертным, и это был его первый доступ к силе и власти Священного соглашения. Этого еще не хватало, чтобы забрать ее или убить существ, угрожавших ей. Этого не хватало, чтобы изменить физический мир.

Но фейри не были существами физического мира. В своей сущности, как бы они не старались быть плотными, они были существами духа. А дух…

Тут боги могли играть, и у Ольгуна и Адрианны тут были свои союзники.

До того, как он пропал из Виддершинс, Ольгун потянул свои новые силы, новые знания. Между мирами он открыл дверь, что обычно открывалась только в одну сторону, и он позвал изо всех сил.

Он позвал, и они ответили. Не ради него.

Все четверо. Из любви к ней.

* * *

Она не понимала сперва, что видела. Наверное, то была иллюзия, смесь тьмы и грозы, боли и слез. Огни и движение стали иллюзией чего-то большего.

А потом она поняла, что не умерла. И что Лизетта не бросилась убивать…

Она пятилась.

Шинс в смятении вытерла глаза, кривясь от боли, ведь использовала раненую руку, чтобы не убирать рапиру. А потом смогла видеть.

И она видела, но, если бы ее враг не пятилась, она бы ни за что не поверила.

Они были едва видимыми, сияющими силуэтами в свете фонарей и молний. Дождь и ветер проходили сквозь них, вызывали рябь, но не вредили. Первые двое, потом третий и четвертый появились на дороге между противниками. Виддершинс не слышала, где, но вдали захлопнулись врата.

Лизетта что-то кричала, ее голос все еще сливался с ее неестественными союзниками, но Шинс не различала слов. Она смотрела, пытаясь различить фигуры. И хоть она не должна была видеть такое, она видела.

Виддершинс забыла, как дышать. Ее рапира застучала по брусчатке, и только ветер не давал ей упасть.

Первый призрак посмотрел на нее, приподнял широкополую шляпу в дружеском приветствии. Он вытащил рапиру из-под темной табарды, которая хлопала вокруг него, хоть порывов ветра не было. Шинс увидела на табарде флер-де-лис, знак стражи города.

Он не мог быть тут. Но она узнала бы его всюду.

— Джулиен…?

Он не двигался заметными шагами. Но вдруг он оказался не перед Виддершинс, а рядом с Лизеттой. С визгом и гудением кусок тени отделился от тьмы вокруг нее, на миг принял форму человека, но с ногами как у лягушки. Крик оборвался, две фигуры столкнулись в тишине. Они еще бились, призрачный меч и нечеловеческие руки и язык, и они пропали из виду.

Если это был Джулиен, но другие… о, боги…

И она ощутила. Виддершинс знала эту улыбку, хоть не могла разглядеть ее. Второй призрак с длинными полупрозрачными волосами с золотом помахала рукой, невидимая улыбка стала еще шире. Она чуть склонялась, будто одна нога поддерживала вес лучше другой. А потом она пропала, как первый, забрав у Лизетты фейри в листьях и щипах.