Эврард Даррас шел — скорее «топал», хоть он посчитал бы такое описание недостойным — по камням, что потемнели вечером и были мокрыми от постоянной влажности. Ветер хлестал по его длинному пальто у лодыжек, он собирал краем ткани грязь, что отлетала от его ног, с его треуголки падали капли. (Во многих кругах Галиции эти шляпы были популярны, но Давиллон не догнал эту моду. Конечно). У каждого третьего фонаря он заставлял себя отпустить рукоять меча, опустить руку, но ладонь снова оказывалась на оружии, словно действовала сама.

О, он узнал это настроение. Он хотел, чтобы его нашла беда, хотел, чтобы кто-то дал ему повод выместить немного агрессии. Он понимал чувство, но не мог подавить его. Его кожаная перчатка захрустела, он тихо зарычал.

Ему не нравилась эта женщина! О, он начал уважать ее после дела Ируока, и он уже не питал шипящие угли ненависти, которые когда-то ощущал, но это было близко к доброте. Ему не нравилось ее поведение, ее присутствие, ему не было дела до ее друзей — но он все еще ощущал немного вины перед девушкой, Робин. И он не простил воровку за то, что она ограбила башню его семьи в годы, когда клан Даррас был «политическим гостем» в Раннанти. Он хотел просто больше не видеть ее (и, может, вернуть рапиру, что она украла).

«Так как она меня уговорила на это?!»

Ему повезло обнаружить брошенную бутылку, что было редкостью в этом неплохом районе. Он ударил по ней ногой с вредным и детским смехом. Она разбилась о чей-то порог, и от шума залаяла собака неподалеку.

Он знал, как это ощущалось.

Слова той воровки были правдой. Имя и честь семьи были для него важными, и он не мог дать людям страдать, когда был в силах остановить это, и он ощущал, что эти фейри решили закончить начатое в прошлом году задание.

Он признался только себе, что его вел и страх. И если ему придется столкнуться с жуткими монстрами, типа Ируока, то он хотел, чтобы это произошло по его плану, а не их.

Но это не объясняло всего. Желание сохранить имя Даррас, помочь людям были далеко от порыва «вызваться охотиться на монстров и преступников». Эврард не был ни профессиональным солдатом, ни стражем, хоть сражался в дуэли лучше многих из них. Но если бы он отказался в этом участвовать, честь его и его семьи не пострадали бы.

«Так почему тогда я…?»

Сзади раздались крик и тихий хруст. Едва успев подумать, что нужно быть осторожным с желаниями, он развернулся, занял защитную стойку, выхватив рапиру из ножен.

И увидел, что его навыки не требовались.

* * *

Виддершинс бежала и прыгала по крышам — только по самым гладким крышам и через небольшие бреши, ведь она еще не полностью восстановилась даже с помощью Ольгуна — и преследовала Эврарда улицами. Точнее, она преследовала двух мужчин в жалких плащах и больших ножах, которые плохо скрывались под одеждой, они шли недалеко от него.

Она была почти уверена, что они следили за ним, и она перестала сомневаться, когда они остановились в тот миг, когда он замер, чтобы ударить ногой по бутылке. Они не хотели, чтобы их заметили.

— Давай-ка, — выдохнула она Ольгуну, ощущая его магию в своих мышцах, плоти и кости, — заметим их.

Шинс спрыгнула на плечи одного, под ее ногами раздался хруст, и он сложился под ней. Он смог вскрикнуть. Она ощутила укол сочувствия, но… это было лучше, чем если бы она подошла и зарезала его.

Так ведь?

Сложившийся человек, еще и так, как природа его не сложила бы, был неустойчивой подставкой, и даже усиленные рефлексы Виддершинс не были идеальными. Она шагнула к товарищу раздавленного мужчины.

Он застыл на месте, его разум и ощущения спорили насчет произошедшего, и Шинс решила воспользоваться этим.

(Просто ее прыжок врагу и Эврарду мог показаться спланированным и намеренным. Но она не призналась бы в этом и под пытками, а свидетели не слышали смех Ольгуна из-за этого).

Шаг стал перекатом, и ладони девушки шлепнули по влажной брусчатке. У бандита на лице успело мелькнуть странное выражение, а потом подошва сапогов Виддершинс врезалась в его лицо. Когда все было сделано, и пыль улеглась, он лежал, растянувшись на брусчатке, а Шинс с удобством сидела на нем. Удара могло и не хватить, чтобы он потерял сознание, но тот факт, что Шинс сидела, опустив ногу на его горло, убирал все сомнения.

— Вечерок, — сказала она, когда Эврард подошел ближе, его кулаки и челюсть дрожали.

— Рисуешься? — рявкнул он.

— О, нет, — не совсем. — Тут некого впечатлять.

— Я мог с ними разобраться!

— Да, если бы ты заметил их. И будь они нормальными ворами, — она встала, потянулась, пока ее спина не хрустнула, а потом побрела в ту же сторону, куда шел Эврард до этого. У него не было выбора — и он все еще шел в ту сторону — и аристократ присоединился к ней.

— Нормальные воры? — осведомился он.

— Да. Как те, что хотят тебя обокрасть. Это нормально.

— А какими еще они могут быть?

Шпионы Лизетты, узнавшей, что ты был в бою с Ируоком, и, возможно, заметившей, что ты задаешь вопросы. Ты мог бы убрать их, но, если их задачей было просто проследить, работаешь ли ты с нами, и где мы, ты бы и не понял, что они тебя преследовали. Пока искатели не зарезали бы нас во сне. Огнем.

— Зарезали о…?

— Так они не видели, куда ты шел, и что их ударило.

— А какая ты? — спросил Эврард.

— А?

— Кто или что?

— Мило, — сказала Виддершинс. — Пару лет практики, и ты станешь веселее.

— Я… — он резко опустил взгляд, что-то отвлекло его. — Ты с рапирой.

— Как и ты, — парировала она.

— Да, но, когда ты ушла, у тебя не было рапиры. Ты просила, чтобы я одолжил тебе.

Она пожала плечами.

— И ты отказал. И я одолжила у другого.

— Ясно. И этот кто-то знает, что ты «одолжила» его меч?

— Думаю, уже знает…

Шаги, шепот прохожих, шипение капель воды, попавших в горящие фонари. Но в остальном — тишина.

— Боюсь, я зря провел день, — начал Эврард. — Я не узнал ничего…

— Шш! — она подняла два пальца и быстро остановила его. — Не сейчас, — сказала ему Шинс. — Погоди, пока все соберутся. Потом все и доложат результаты.

— Но я сказал, что мне нечего…

— Тогда подожди, пока все соберутся, и не докладывай.

Эврард пошатнулся, будто опьянел.

— Ты хочешь, чтобы я подождал, — медленно и четко сказал он, чтобы проверить, что они говорили на одном языке, — и сказал группе, что ничего не узнал. Не говоря тебе сейчас, что я ничего не разузнал.

— Именно.

— Зачем?!

Шинс смотрела на юношу, словно он обезумел, раз спрашивал такое.

— Не хочу упустить все детали.

И снова шаги, шепот прохожих, шипение капель воды, попавших в горящие фонари. То есть — еще больше тишины.

— Как я согласился на это?

он не спрашивал Шинс, даже не хотел произнести это вслух. Он просто повторял это весь вечер. Но, не глядя на него, Виддершинс ответила:

— Потому что ты и твоя семья почти десять лет просто играли в манеры и «гостей» другой страны, да? А потом еще и возникла твоя глупая одержимость местью мне.

— Глупая…?! Ты украла десятки наших семейных драгоценностей! Боги, Лизетта ненавидит тебя за то, что ты опередила ее с кражей в…

— Теперь это все позади, и ты не знаешь, что делать в своей жизни. Тебе скучно, ты без цели, и ты ищешь важное для себя дело.

Эврард покачнулся, коснулся кончиками пальцев своей щеки, словно его ударили по лицу.

— Ты не знаешь, о чем говоришь!

— О, — Виддершинс пожала плечами. — Ладно.

— Правда! — настаивал он.

— Ладно. И Лизетта не в тему. Она нашла и другие поводы для ненависти ко мне. Так что не вини себя.

Аристократ проревел что-то жуткое и бросился вперед, его рапира была зло подрагивающим хвостом, и Эврард почти оставил в тумане дыру в форме себя. Шинс смотрела ему вслед и моргала.

— Что я такого сказала?

Ольгун смог лишь вздохнуть.

* * *

— Я переживала, — сказала Робин с умоляющим взглядом лани со своего места на краю дивана. Заговорщики сидели в разных местах в комнате, а Эврард, исполняющий роль хозяина и постоянно ворчащий из-за этого, передавал полные бокалы и кусочки фруктов, доступных в это время года.