Нэш решил сказать правду не потому, что считал это важным или обязательным, а потому, что настало время показать странному типу, с чем – и с кем – он имеет дело.

Он раскрыл правую ладонь у груди и, не сводя глаз со старика, кашлянул.

Над ладонью возникло слабое тусклое сияние, которое быстро превратилось в яркий огненный шарик размером с мяч для гольфа.

Старик поглядел на пламя и сказал вроде бы удивленно:

– Ха!

– Вот так-то. – Нэш сжал кулак и опустил руку. – Ясно тебе?

– Пожалуй, да.

– Вот и хорошо. Еще вопросы есть или ты собрался сваливать? Оставайся, мы тебя поколотим. Для тренировки. Неплохо разомнемся.

– Ты как это сделал? Ну, огонь?

– Это дар.

– От кого?

– От него. От Темного властелина. За то, что работаю на него.

– Как? Что ты делаешь?

– Мы ему молимся, – сказал Нэш. – Каждый день. И приносим жертвы.

Старик кивнул, будто кто-то объяснял ему важные изменения в условиях медицинского страхового полиса.

– Какие жертвы? Животных? Людей?

– Нет, – презрительно отмахнулся Нэш. – Это все устарело. Для того чтобы делать нехорошие вещи с правильными намерениями, не нужны всякие выдумки Денниса Уитли[3].

– И что же вы делаете?

– Ломаем. Поджигаем. Портим.

– Кто «мы»?

Остальные так и стояли поодаль, не ввязывались в разговор, зная свое место.

– Я в основном. А эти… они пока не дотягивают.

– Так покажи, что ты можешь.

Нэш медлил. С одной стороны, было очень странно. Он понятия не имел, что это за тип. Может, коп. Но даже если это коп, то на Нэша у него ничего не было, иначе он явился бы сюда с подмогой и при оружии – и то при условии, что в полицейском департаменте Майами служат такие детективы, которым давно пора сидеть на крылечке и ждать приезда внуков, чтобы отправиться с ними в Диснейуорлд и потратить там столько денег, что хватило бы месяц кормить семью в Опа-Локе.

С другой стороны, Нэшу давно хотелось покрасоваться перед кем-нибудь еще, а не только перед своими прихвостнями. Он миллион раз показывал им, что и как делать, но у них ничего не получалось. Что-то не клеилось, и это не позволяло ему двигаться дальше. Нэш понимал, что в одиночку по этому пути не пройдешь. Авторитет зависел от того, скольких ты привел с собой. Дар надо было передавать. День за днем. Ночь за ночью.

Он сунул руку в карман джинсов и вытащил картонную коробочку размером с пачку сигарет.

– Что это?

Нэш открыл коробочку, выложенную ватой, достал из нее крохотную шкатулку и поднес поближе к старику.

Старик чуть наклонился и, прищурившись, посмотрел на сверкающие черные бока шкатулки. На крышке кто-то тщательно выписал зимний пейзаж: заснеженные ели и сосны, сани в упряжке и парочка в старомодных шубах и меховых шапках. Изображение было четким, словно нарисованное кистью в один волосок; зеленые и белые цвета с вкраплениями алого, лилового и золотого казались еще ярче на фоне черных стенок шкатулки. Поверхность была очень блестящей, будто покрытая многочисленными слоями бесцветного лака. Детали картинки и ее блеск напомнили старику о другой шкатулке, гораздо большего размера, которую когда-то сделали для него на заказ.

– Ну и?..

– Здесь по соседству живет старикан. – Нэш бережно положил шкатулку на пол. – Я слышал, как он рассказывал кому-то в магазине, мол, его жена умирает от рака. Ее мать из России. Единственное, что она оттуда привезла, – такую вот шкатулку. Их называют лаковыми миниатюрами. Шкатулку украли, когда старикова жена была совсем маленькой, но она о ней помнила все эти годы. Вроде как память о матери, и все такое. В общем, старикан знает, что жена вот-вот умрет, а у него есть деньжата, которые он копил украдкой от нее. Все эти годы, по доллару, по центу, на черный день, и все такое. И вот теперь решил, что этот день настал. Так вот, он рассказывает типу за прилавком – а тому, ясное дело, плевать на эти басни, сразу видно, – что все деньги, все семьсот пятьдесят долларов, потратил на эту хрень. Много лет жена во всех подробностях расписывала свое сокровище, он несколько месяцев искал его в интернете, по описанию. А у нее на следующей неделе день рождения. И старик хотел сделать ей подарок. Ну, хотеть-то он хотел, только заглянул я к ним в гости в прошлое воскресенье. Когда они ушли в церковь.

– Украл, значит. Хорошо.

Нэш улыбнулся:

– Ага. Но дело не в этом.

Он поднял правую ногу, помедлил с закрытыми глазами, будто вознося молитву, с силой опустил тяжелый ботинок на хрупкую шкатулку и растер ее в порошок.

Секунд десять он молчал, наслаждаясь содеянным. Потом открыл глаза.

– Вот что ему нравится.

Старик не двигался, будто прислушивался к чему-то, а чуть погодя покачал головой:

– Ничего.

Он помрачнел. Возможно, разочаровался.

Нэш недоуменно посмотрел на него, поскольку ожидал совсем другой реакции.

– Что?

Старик стоял, нахмурившись и поджав губы. Еще недавно он был спокоен и равнодушен, будто беседа не представляла особого интереса. Но сейчас в нем что-то изменилось. Он стал несчастным и каким-то задумчивым. Серьезным.

– В чем дело, старый хрыч?

Старик рассеянно взглянул на Нэша:

– В чем дело? Я объясню тебе, в чем дело. Мне нравится твой стиль, но есть одна проблема.

– Какая проблема?

– Большая. Не знаю, кому уж ты совершаешь жертвоприношения, дружище, но он точно не дьявол.

– С чего ты взял?

– Потому что дьявол – это я.

Он повернулся к типу с бумажником, воздел руку и щелкнул пальцами.

Тип взорвался.

Наступила полная тишина. Никто из присутствующих, с ног до головы забрызганных кровью и ошметками мозгов и внутренностей, не произнес ни слова, не издал ни звука и не двинулся с места. Было так тихо, что казалось, будто они даже перестали дышать, но потом все моргнули одновременно.

– Дома пробовать не рекомендуется. – Старик подобрал с пола свой бумажник, упавший прямо под ноги, как по заказу. – А вообще, так держать.

Он целеустремленно вышел в ночь, будто решил, что наконец пора заняться делом.

В самолете все было хорошо, только стюардесса постоянно подходила к Ханне и разговаривала с ней как с пятилетней. Сначала Ханне это даже нравилось. Ей было чуть-чуть боязно лететь в одиночку, хотя и здорово, ведь это доказывало, что она уже совсем взрослая. Конечно же, ее провожал папа, по-прежнему небритый; он говорил очень тихо и все время моргал. Когда объявили посадку, папа сжал Ханну в объятьях, а потом смотрел, как она идет по коридору, пока она не свернула за угол и больше его не видела. Какая-то добрая тетенька с длинными седыми волосами попыталась ее утешить: мол, они скоро увидятся. Ханна не поняла, с чего бы это она, но вежливо поблагодарила.

Ей не хотелось представлять, как папа возвращается домой один-одинешенек и входит в пустой молчаливый дом. Поэтому она стала читать книгу.

Полет прошел нормально, как и всегда.

Она вышла из секции «Прибытие» в аэропорту Сиэтла и сразу же увидела дедушку, пухлого, розовощекого и необратимо лысого. Он стоял, сунув руки в карманы вельветовых брюк. Она подбежала к нему и уткнулась во внушительное пузо.

– Все хорошо, – сказал он, обнимая ее; от него, как обычно, пахло мятой. – Все будет хорошо.

Полчаса спустя они уже ехали прочь из Такомы на дедушкиной машине. Кажется, хотя и не наверняка, это была та же самая машина, на которой он приезжал в Санта-Круз. Ему нравилось часто их менять, причем выбирая такие цвета, которые вроде бы и не имеют названия, в промежутке между бурым и илисто-зеленым; невозможно даже вообразить, что кто-нибудь захотел бы их придумать. Описать форму машины было трудно – больше всего она напоминала рисунок ребенка. Единственным постоянным признаком драндулета (как нового, так и старого, ведь их невозможно было отличить) оставалась его невероятная захламленность.