Ярик, словно прочитав это мысли, сказал:

– Вот тут он Михаил Козлов. Вот это – Всеволод Черемухин. Это и вовсе сэр Уолтер Доннаван, гражданин Британии.

– Черт, британца-то ты как вычислил?

– Места знать надо! – гордо ухмыльнулся Ярик. – Фишка в том, что у каждого из этих типов свое имя, своя история и все такое, но никто не может сказать, где они сейчас! Леон, ты реально откопал что-то большое… Этот парень не просто создал себе идеальную личность. Он создал много таких личностей! И все они, по большому счету, еще активны, он может использовать любую из них!

Это делало Вадима Смоленского еще опасней. Понятно, почему Анна назвала его талантливым преступником! Гением даже… Он был человеком из ее прошлого. Он умел то же, что и она. Возможно, они где-то научились этому вместе? Они были по-настоящему близки? Леону не нравилась эта версия, однако отвернуться от нее он не мог.

Его успокаивало лишь то, что Анна, похоже, не была шокирована ранами Смоленского. Да, она помогла ему – спасла его! Но она злилась на него, это точно. Не боялась, а именно злилась, как ни на кого больше. Он был ее врагом, что уже неплохо, если они и были близки когда-то, то все закончилось.

Но почему она улетела?..

Ярик был далек от размышлений о чувствах Анны и ее общем прошлом со Смоленским. Он продолжал рассказывать:

– Между прочим, не все его личности так же чисты, как господин Смоленский! Есть и преступники!

– У него были проблемы с законом? – насторожился Леон.

– Проблемы были, хотя до катастрофы не дошло. Примерно половину личностей, которые я нашел, в чем-то да обвиняли. В краже, в шантаже, мошенничестве, похищении…

– В убийстве?

– В убийстве – никогда, – покачал головой Ярик. – Да и наказания за все остальное ему удалось избежать.

– Каким это образом, интересно?

– Похоже, твой новый друг неплохо знает законы – причем разных стран. В тех случаях, когда его все-таки умудрялись схватить за хвост, он сам себя защищал на суде. И защищал всегда блестяще – он знает такие тонкости закона, которые даже судья с прокурором потом находят со справочником.

– То есть, даже в случаях, когда все знают, что он виноват, он умудряется выйти сухим из воды? – догадался Леон.

– Именно! Чувак реально гений!

Вот уже второй человек называет его гением. Плохая тенденция.

– Но пару раз сухим из воды он все же не выполз, – продолжил Ярик. – И что он сделал тогда? Правильно, слил две личности, которые прокололись!

Он вывел на экран две фотографии – смуглого чернявого мужчины и рано поседевшего качка, покрытого татуировками. В этих двоих можно было распознать Смоленского, но с большим трудом, и Леону оставалось только догадываться, как Ярику удалось найти их в бесконечной череде снимков, заполонивших интернет.

– Что значит – прокололись? – уточнил Леон.

– Тут было обвинение в избиении, а тут – в шантаже, и в этих случаях нашлись доказательства, а может, просто суд наплевал на законы и признал его виновным из принципа. Дело было в жарких странах, а там, сам знаешь, свои законы чести и все такое. Его должны были посадить, а он просто сбежал! Один раз – во время перевозки в тюрьму, от конвоя, второй – прямо из тюрьмы. Причем никто толком не может объяснить, как он это сделал! Ему не помогали, не было отряда вооруженных громил, вызволявших его. Он просто исчезал – и ищи ветра в поле!

Портрет незнакомца становился все мрачнее – и в этом совпадал с тем, что говорила о нем Анна. Получается, он не просто умен. Он еще и ловкий, явно тренированный. Он знает законы этого мира: цивилизованный подход не всегда работает, поэтому он готов, если надо, пойти другим путем.

– А я знаю, на кого он похож! – заявил Ярик.

– На отрицательного персонажа из комикса?

– Черный гений? Очень может быть! Но вообще, я имел в виду конкретного человека. Он похож на Альфреда Хайндса!

– Не знаю такого.

Да и Ярик не должен был знать. Но стоило ли удивляться? До того, как он увлекся расследованиями, у него было немало свободного времени. В их проектах Леон брал на себя разработку стратегий проверки безопасности, за которые им платили, а Ярик просто болтал с клиентами, и это у него отлично получалось. Словом, каждый занимался своим делом, но дело Ярика отнимало куда меньше времени.

Поэтому он от скуки сидел в интернете, читая все подряд, находил то, что казалось ему любопытными фактами, и сообщал о них Леону, совершенно не интересуясь, нужны они собеседнику или нет.

Вот и теперь Ярик вдохновенно вещал:

– Альфред Хайндс был преступником, да еще каким! Его даже звали «Гудини Хайндс». Он трижды сбегал из тюрем усиленного режима, годами избегал наказания. А даже когда его посадили, он использовал пробелы в законодательстве, чтобы ему дали смехотворный срок. Понимаешь, что это значит?

– Что законы раздражающе несовершенны.

– Ну, и это тоже. Но я про то, что твой этот тип, хрен его знает, какое имя у него настоящее… Он такой же! Он смеется над системой, потому что в системе он идеален!

Это означало и кое-что другое. Если Смоленский так хорош, если уделяет такое внимание мелочам, он быстро заметит, что кто-то собирает о нем информацию. Так что все это были не просто занимательные факты, это была опасная игра.

Леон готов был принять риск – но не готов подставить Ярика. Поэтому просто гнаться за Вадимом Смоленским уже не получилось бы, однако и сдаться он не мог.

Ему нужно было найти другой путь к этому «неуловимому гению».

День обещал быть спокойным. Спокойствие, похоже, надолго вернулось в его жизнь, и Дмитрию Аграновскому это нравилось.

В какой-то момент ему казалось, что спокойствия больше не будет. Как балансировать, если у него теперь две семьи, а он привык к тому, что одна, да еще и идеальная? Но раз как раньше уже не будет, нужно приспосабливаться.

Он был рад, что ему удалось вернуть прежнюю семью. Шутка ли – он с женой половину жизни прожил! Они будто стали единым целым, срослись, сделались по-настоящему родными. Мила уже не была для него женщиной-любовницей, женщиной-мечтой. Зато она была его самым преданным другом, которому он доверял, как себе. Ну и конечно, он любил своих старших детей, свой дом, он не хотел все это терять. Он знал, что тень, брошенная изменой, вряд ли когда-нибудь исчезнет. Но и он, и Мила делали все, чтобы преодолеть этот этап и двигаться дальше вместе. Пока, кажется, получалось неплохо.

И была еще Лидия. Лидию он по-прежнему любил, хотя старательно скрывал это и от нее, и от жены. Дмитрий, пожалуй, сумел бы расстаться с ней, наступить на горло собственным чувствам – он бы справился! Но у них был общий ребенок, и это все меняло.

В какой-то момент Лидия кричала, что никогда не подпустит его к малышу, а теперь, кажется, успокоилась. Она изменилась после родов, все замечали это, хотя и не стала другим человеком. Она принимала помощь и от Дмитрия, и от Леона. Но если Леон ограничивался деньгами, то Дмитрий старался навещать ее не реже раза в неделю.

Ему нравилось смотреть, как растет его сын. Старшие дети появились у него, когда сам он был совсем юным, вечно занятым. Он, конечно, любил их, однако многое пропустил, потому что это не казалось ему по-настоящему важным. Отцовство в зрелом возрасте было другим, оно давало ему силы, о которых он раньше и не подозревал. Ему несложно было любить и первую свою семью, и Лидию с ребенком. Он не знал, как долго продлится эта удивительная гармония – все ведь когда-нибудь кончается! Но Дмитрий надеялся, что произойдет это не слишком скоро.

И уж точно не сегодня. Он привык составлять планы на всю неделю, и этот день обещал быть предельно спокойным, скучным даже. Дмитрий не собирался осматривать тела, ему нужно было разобраться с накопившимися документами. В такие моменты он был даже благодарен за извечную бюрократию, она давала ему необходимую передышку.

Утро и правда прошло быстро, незаметно, тихо. День должен был стать таким же, но к обеду в его кабинет вошел Алексей Рыбников, и Дмитрий сразу почувствовал: быть беде. Не важно, что он там запланировал, на что рассчитывал. Беда – вот она, сама пришла.