Алсейит с готовностью взял в левую руку поводья, а правой засунул камчу в голенище кирзового сапога, освободив руку для схватки.

Он видел: всё идёт по известным правилам игры.

Единственно, что было им замечено как отклонение от правил, это то, что богоштунцы сбавили скорость, оттягивая время прорыва.

А шофёр Керим подумал: опасаются нас.

Земледелец отметил: послушно, ровно идут их лошади.

Он знает, если послушны седокам и сообразительны кони, то и победа будет за ними.

Говорили, что на козлодрании мало какой конь сравнится с Саралы.

Правда, и то говорили, что если Сарала разгорячится, то становится непослушным, седока куда угодно уведёт, хоть всю узду оборви.

О Карагере, на котором сидит второй богоштунец, слава идёт, как о лучшем коне, но только на короткие расстояния.

Так что с конями у противников всё в порядке.

Им остаётся только слаженно действовать, и победа у них в руках.

А вот о кауром жеребце шофёра из райцентра никто ничего не говорил.

2

Чиль, горная куропатка, вдруг встревожилась и сильно зачирикала.

Приостановилась на бегу. Пробежка и опять остановка.

Тем временем, из-под земли доносились приближающиеся к ней, необычно тяжёлые и гулкие удары.

Матушка-чиль зачирикала с тревогой в голосе: где тут её четырнадцать пёстрых птенчиков.

Нет, больше им, да и ей, матушке-чиль, от белого света ничего не надо.

И тут – опять! Этот странный пугающий, сотрясающий землю топот.

Головка птицы на тонкой длинной шее поднялась вровень с верхушками рыжих травинок, но поблизости никого не увидела.

Вон одинокий куст серого высохшего чия.

А дальше вправо и влево от него – травы.

Как всегда, травы их окружают.

Тут птица заметила среди частокола самых разных стеблей высокие колоски с манящими чёрными зёрнышками.

На кончике одного стебелька, чуть изогнув его, сидел толстый кузнечик.

Зёрнышки следовало показать птенцам, чтобы скорей их поклевали.

Кузнечика, который часто шевелил двумя крупными ногами, птица видела ясно.

А звуков его стрекотанья не слышала: их заглушал сильный топот теперь уже с другой стороны.

– Опасность, опасность!

В поле стало не так вольготно и безмятежно, как всегда!

– Пора, дети, отсидеться в глуши трав, пока минует опасность.

Короткий пёстрый хвост горной куропатки дёрнулся раз и ещё раз!

Пискнула кличем осторожности, предупреждения: где бы ни был каждый из четырнадцати пёстрых, под цвет разнотравья, птенцов – должен застыть на месте!

Всем стать недвижимыми и ждать другого клича матери – зова к себе, чтобы в мгновение ока подкатиться к ней и оказаться под её тёплыми крыльями в безопасности.

Для птенца различать этот зов было самым главным в жизни, главней даже страха.

Опасность должна определить птица-мать.

Надо только слушаться её голоса и не опаздывать, а то место под тёплыми крыльями окажется занятым, и неизвестно тогда, куда податься, кому и для чего нужен такой птенец.

Чиль, мать выводка, сама первой застыла, выжидая последствий приближающихся к ней с двух сторон грозных сотрясений!

Битвы «человека-коня» матушка-чиль никогда не видела.

Опасность встревожила её основательно, но разбирало и любопытство, что же это такое?

Она струной напряглась и всё медлила дать знак «Дети! Ко мне!»

А сама всё слушала и слушала тяжёлые сотрясенья земли.

Четырнадцать маленьких живых комочков замерли, как стрелы на оттянутых тетивах.

Чиль первой увидела двух неимоверно больших животных: внизу конь, а наверху голова человека.

От них волнами шёл неслыханно жуткий грохот, отдаваясь в глубине земли.

– Опасность! Опасность!

Короткий хвост матушки-чиль дёргается нервозно раз, другой и нечаянно зацепляется за тёмно-зелёный стебель со зрелым колоском.

Колосок тут же отвлёк на себя внимание птицы: она знала, что шевелящаяся за спиной трава сулит опасность.

Нельзя столкнуться с нею, учит заложенный в ней опыт всех пернатых.

Горная куропатка проверила взглядом, кинутым за спину, что там случилось, хотя сама оставалась неподвижной, с по-прежнему устремлённым вперёд клювом.

Выпуклый овал глаз позволял одинаково хорошо видеть всё, что происходит впереди, сзади и по сторонам.

Тёмно-зелёный стебель не опасен, и матушка-чиль всецело переключилась на тех громадин «человек-конь», что появились в поле её зрения нежданно-негаданно.

Тут вся четвёрка «человек-конь» сошлась, схлестнулась у одинокого чия.

Закудахтала матушка-чиль, наконец, свой зов.

Ожидавшие столько времени этот клич, от рождения известный знак, птенцы, все четырнадцать струнок, вмиг очутились рядом с ней.

Пёстрые птенцы нашли своё привычное место под расставленными вширь крыльями, как можно теснее прижались к тёплому материнскому телу.

Матушка-чиль опустилась на лапки, чтобы по-настоящему укрыть свой выводок.

Она так и не взяла в толк, насколько опасно для неё и для её птенцов вторжение этой четвёрки?

Смотреть на них теперь у матушки-чиль не было возможности.

Оставаться на месте и укрывать собой детёнышей пока грохот вблизи.

А если «человек-конь» станет приближаться, тогда отправит птенцов бежать врассыпную, чтобы эти не смогли ухватить всех разом.

Если даже будут преследовать одного из них, остальные успеют попрятаться.

И приникла горная куропатка к земле, распушив все свои мелкие да средние перья, чтобы птенцам было уютнее, теплей и, казалось, безопасней.

***

Вторым протянул руку к златорунной туше эртээсовский шофёр Керим.

А туша козла лежала на луке седла Кожомжара у игрока с западной стороны.

Чуть ли голова с головой сошлись тут, понукаемые седоками кони, Азотору и Сарала.

Вздыбились, потом по воле седоков кони двинулись так, что плотно прижались на миг боками друг к другу.

Правая рука Керима потянулась за тушей, но длинные пальцы его схватили воздух, а не шерсть.

Кожомжар успел рывком перебросить тушу на противоположный бок своего коня.

По правилам игры нельзя хватать соперника за одежду, нельзя тянуть к себе за седло или за повод чужую лошадь.

Кожомжар видел: рука эртээсовского шофёра Керима оказалась длинней, да и выглядит внушительно, хотя пальцы тонкие.

Значит, надо это иметь на уме и подальше держать тушу от его длинной руки.

Второй ташрабатский игрок, Сакий, прикрыл тушу слева.

Тогда оба западники атаковали их с двух сторон.

Правая рука Керима слегка подрагивала на луке седла, казалось, от обиды, что промахнулся в первой попытке.

Пальцы его застыли, будто растопыренные когти сокола перед захватом добычи.

А без малого трёхпудовая козлиная туша била Кожомжара по ноге в такт бегу коня, готовая вырваться из рук в любой момент.

Его напарник, из лесничества Тарагай, скакал справа от своего напарника.

Он придерживал бег своего коня, опустил поводья на гриву своего Карагера, держа наготове руки, чтобы, если надо, помочь напарнику.

Сакий, чуть наклонив голову, неотрывно смотрел через левое плечо на тушу.

Широкие, твёрдые пальцы его сложились в крепкие кулаки. Ему хочется взять тушу в свои руки – спокойней было бы на сердце!

Говорят в народе: если у человека большой палец способен отгибаться сильно назад, то он – мастер своего дела.

У безработного Сакия оба больших пальца отгибались назад так далеко, что дотягивались до запястья.

Он любил детям показывать такой фокус. Даже односельчане часто называли его «Сакий, отогни палец».

Тут он, взглянув на своего напарника Кожомжара – испугался!

Его пятая точка в седле не крепко держится.

Ягодицы наклонились налево, в сторону, где распласталась туша драгоценная.

А вид-то вид! Прямо-таки налит скотовод гордостью.

Он, наверное, думает, вот-вот окажется на финише!

Уместно ли выказывать это после первой короткой схватки?