Так Лиза и нашла его, стоящим в коридоре, еле державшимся на ногах, облокотившимся на стену. Валентин с превеликим усилием поднял на нее свои пугающе красные глаза и встретился с ней взглядом. Он видел, как ее лицо постепенно искривлялось в презрении, злобе и отвращении. Он буквально мог чувствовать ярость, закипавшую сейчас внутри нее. Для того чтобы передать с какой ненавистью она сверлила его взором, не нужны были никакие слова, все было отчетливо написано на ее лице, прекрасно читалось в ее глазах, смотрящих из-под гневно изогнутых арок ее бровей. Она была одета в серые спортивные лосины, в легкий бирюзовый топик, темные носочки и самую выраженную маску гнева, которую Валентин когда-либо видел в своей жизни. Когда ярость вскипела в ее груди, она сорвалась и начала кричать на съежившегося мужа. Ее грубая брань резала бы его нутро, ее попытки принизить его уничтожили бы его мужское достоинство, если б только он смог услышать хоть одно ее слово. Шум, что поднялся в его голове, сопровождаемый неописуемой болью, заглушал все звуки, шедшие из внешнего мира. Лиза что-то кричала, угрожающе взмахивая руками, но он лишь мог слышать гневливые ноты ее тона, а отдельные слова распознавал только тогда, когда пульсации адской боли в голове на мгновение прекращались. Он был прикован к месту теперь не только количеством выпитого спиртного, а еще и давлением своей возлюбленной, которая, казалось, вот-вот пустит кулаки в ход.
Все было как всегда, ничего нового. В миллиардный раз он пришел домой пьяным, в миллиардный раз она на него срывалась. Причины регулярности подобного состояния Валентина окружали его повсеместно, двадцать четыре часа в сутки: тяжелый физический труд, маленькая заработная плата, крупные расходы на содержание семьи и дома, отсутствие каких-либо развлечений и здорового образа жизни, окружение из негативных людей, брак трещал по швам и домой возвращаться уже совсем не хотелось. Эти проблемы, тем не менее, сейчас плавали на дне, залитые серьезной дозой спиртного. Единственное, что Валентина сейчас волновало – это возникшее перед ним препятствие в лице Лизы, которая пилила его, почти была готова ударить, а он пытался придумать какое-нибудь оправдание для того, чтобы она побыстрее успокоилась и отстала. Но сейчас ему, впрочем, не хватило бы духу раскрыть свой пропахший выпивкой рот. Скажи он сейчас хоть слово, Лиза бы точно влепила ему пощечину-другую. Ему сейчас оставалось только просто стоять и выслушивать ее ругань, концентрироваться на том, чтобы не потерять равновесие и не обмочить штаны, надеяться, что она не ударит его, пытаться сдерживать те эмоции, что скапливались сейчас внутри него и контролировать себя. Да, ему необходимо было контролировать себя, так как Лиза была не единственным человеком, терпение которого было на грани срыва. Валентину уже поперек горла стояли все эти бесконечные упреки, ее унижения и давление. Ему нужно было держаться, контролировать себя, чтобы однажды не ударить ее в ответ. И с каждым разом соблазн сделать это был все сильнее и сильнее.
И так все длилось, казалось, вечно. Крики не прекращались, и Валентину уже не доставало сил держать себя на ногах, хоть он и упирался о стену, и терпеть мучительную боль в голове. Но вдруг в мгновение ока все это прекратилось: Лиза все еще кричала и размахивала руками, но ее голос не был слышен, даже самых тонких его ноток, все пропало так внезапно и полно, будто кто-то нажал на пульте кнопку и убрал звук из реальности. В глазах все снова поплыло, а в ушах начинал постепенно нарастать протяжный непрерывный гул, сжимавший его виски словно тисками. И через миг послышался какой-то новый звук, донесшийся до слуха Валентина также внезапно, как и утрата голоса настигла его жену, еще не слыханный сегодня – за спиной Лизы кто-то тихонько плакал.
Этот плач ударил по Валентину новой, многократно усиленной волной боли. Эта боль поразила его голову, чуть ли не расколов на тысячу маленьких кусочков, эти режущие звуки впились в его уши и давление, казалось, вот-вот сведет его с ума. Обхватив голову двумя руками, Валентин, ведомый резким притоком адреналина, смог сделать несколько шагов вперед и заглянуть за плечо Лизы. Там, за ее спиной, стоял маленький мальчуган, его семилетний сын, и, опустив голову, рыдал, прикрыв глаза кулачками. Увидев его Валентин замер, словно громом пораженный, а внутри него воцарилась пустота. Он не мог пошевелить ни руками, ни ногами, не мог даже оторвать взгляда от ребенка – сын своим появлением застал его врасплох. Ужасающе болезненный плач его, тем не менее, расколол оковы Валентина и он, сжав кулаки, готов был уже сорваться, так как терпеть ему эти муки было уже невыносимо. Ярость раскалилась в нем до предела. Еще бы одно мимолетное мгновение, еще одна жалкая доля секунды и Валентин бы потерял контроль, начал кричать на сына, чтобы тот заткнулся и перестал сверлить ему голову, сказал бы заткнуться Лизе, которую не то что слушать, а и смотреть на нее уже было тошно. Но издевательский плач его сына вдруг прекратился так же неожиданно и резко, как начался. Теперь не было абсолютно ничего, ни единого звука, воцарилась загробная тишина, и пустота поразила в этот раз не только тело Валентина, но и его душу, стерев всю черноту готового к взрыву негатива. Он стоял в коридоре как столб, застывший, и не мог оторвать взгляда от сынишки, который уже не вздрагивал, не плакал и не вытирал слезы кулачками. Время будто остановилось, и Валентин в мгновение ока протрезвел. Лиза безжизненно стояла перед ним, подобно манекену, будто полностью не способная ни к каким чувствам, она пугающим, неестественно мертвым взглядом впилась в глаза Валентина. Мальчик, тем не менее, оставался при чувствах – он опустил руки и поднял голову.
Валентин с криком проснулся, чуть было не свалившись с дивана, и, тяжело дыша, оглянулся, рассматривая темноту обезумевшими глазами. Ему потребовалось некоторое время, чтобы переварить то, что с ним случилось, чтобы осознать, что только что ему приснился кошмар, а сам он находится на диване в своей квартире, и в ней, кроме него, больше никого нет. Когда осознание этих фактов дошло до его шокированного, все еще находящегося под влиянием спиртного разума, он тяжело уронил голову на диван и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь себя успокоить. Ему приснился кошмар, такого не случалось уже очень давно, и уж тем более давно он не просыпался от них с криками. В последний раз такое было, наверное, еще в те времена, когда он жил в родном городе.
Образы, которые он увидел во сне, а особенно тот, что предстал перед ним в момент пробуждения, все еще мелькали в сознании Валентина. Убрав руки от лица и подняв голову, мальчишка обличил Валентину свой ужасающий лик. В его пустых глазницах клубилась неестественно черная тьма, она была словно живой, напоминала неисчислимый рой черных как ночь насекомых, разъяренно метавшихся в темной дымке. По мертвенно-бледным щекам мальчика вместо слез текла кровь.
В голове Валентина вновь зашумели водовороты мысли, обрушиваясь на него в такт с громогласным биением сердца, пульсации которого уже типично сопровождались легкой болью. Обрывки сна все еще мелькали у него перед глазами, и прогнать их ему сейчас было не по силам. Они все бегали во тьме его закрытых глаз: кричащая Лиза с исчерченным гневом лицом, квартира, вращающаяся в его затравленном алкоголем разуме, словно он находился в каюте корабля во время дикого шторма, и тот мальчик, дитя тьмы, ему не было места не только в реальном мире, но и в мире грез. Таким ужасам не было места нигде на свете. Тот момент, когда Лиза застыла подобно безжизненному манекену, когда его сын показал свое ужасное лицо, вызвал дрожь у Валентина даже сейчас, когда он уже понимал, что это был лишь кошмарный сон. Он часто представлял себе, каким бы мог быть его сын, в своих мечтах он грезил о чем-то идеальном, совершенном, а такая концепция его отпрыска, привидевшаяся ему только что, вызвала у него самый настоящий шок.
Через некоторое время, когда его мозг окончательно свыкся с мыслью, что это был всего лишь – стоило бы подчеркнуть – сон, Валентин начал успокаиваться. Биение его сердца возвращалось к норме, холодный пот начал сходить, пульс и дыхание утихомиривались, шум в голове затихал. Эмоции, что переполняли его, теряли силу, сонливость вновь охватывала человека, находившегося под легким алкогольным опьянением. В течение следующих десяти минут ему вновь удалось уснуть и отправиться обратно в фантастический мир сновидений, из которых его совсем недавно и неожиданно выдернул страх. Негативный осадок, оставленный кошмаром, последовал за ним, очернив его сон и нарушив блаженный покой, который он должен был ему преподнести.
