Без четверти девять в кабинете Котлинского застаю его и Стеклова. Они разложили какие-то бумаги на столе и по очереди передают их друг другу.

При моём появлении Котлинский, подняв голову, говорит мне:

– Матки. Третей степени.

– Плохо. Но ожидаемо, – киваю в ответ.

– Анна звонила, сейчас будет, – говорит Стеклов. – Сустав придёт к десяти, как оговорено.

– Саня, держи! – Котлинский протягивает мне две коробочки. – Стерилизовать потом мне отдавай. Достал по своим каналам, говорят, эти – лучше твоих.

– Спасибо! – открыв коробки, обнаруживаю два контейнера многоразовых китайских игл для акупунктуры. – Прямо сегодня и сравним.

Ровно в девять появляется Анна, которой они уже всё сообщили по телефону, и доктора тактично удаляются.

А мы с ней начинаем эксперименты.

Вот уже полчаса пытаюсь разобраться, чем «коммуникационная программа» в клетках опухоли отличается от соседних здоровых тканей.

Лично я вижу эту разницу, как разницу частот. Попытка просто подать нужную частоту на опухоль не заканчивается ничем: опухоль, несмотря на моё воздействие, стабильно живёт «по-своему». За полчаса «откликов» от опухоли была только пара, и оба раза – на доли секунды.

Прикидываем. Если за сутки добиваться полусекундного отклика, это за месяц мы дойдём, в лучшем случае, до пятнадцати секунд.

Не вариант. Нужно пробовать что-то иное.

Спасибо Анне: она лежит абсолютно спокойно, ни о чём не спрашивает, и вообще ведёт себя так, как будто её тут нет.

Выбираю самый неагрессивный краешек опухоли, клетки с которого метастазируют меньше всего. За попытками «съесть слона по частям» проходит ещё полчаса. Снова безрезультатно.

Ровно в десять в двери появляется голова Котлинского:

– Аня, пойдёмте со мной, одевайтесь. Саша, сустав.

Анну сменяет товарищ с суставом, который, даже на мой взгляд, морщится чуть меньше, чем раньше, когда наступает на больную ногу.

– Как вы? – спрашиваю, уложив его лицом вниз и протирая спиртом места постановки иголок.

– Вы знаете, получше. Особенно в первой половине дня. До обеда был почти как новенький. Ну, не скажу, что бегать мог – но болевых ощущений, когда ходил, не было. И сегодня так же. А вот после обеда что-то опять защёлкало, – он хлопает себя рукой по бедру.

Концентрация. Скан. Частота на суставной сумке уже поближе к норме. Синовиальной жидкости, что характерно, тоже побольше. Единственное, что мне пока непонятно – как быть с деформацией. Из-за отсутствия синовиалки у него возникли механические повреждения уже самой сумки, но ладно. Пока динамика положительная – посмотрим, что будет дальше.

Ставлю те же три иглы туда же. Поехали.

– Скажите, а что вы ели на обед? – осеняет меня через пятнадцать минут наблюдения за процессом.

– Харчо! – доносится с кушетки.

– С перцем?

– Коне-е-еечно, а как ещё?

– Понятно… Я болван… Давайте, пока эти десять дней пособлюдаем диету? Вы не против? – спрашиваю для приличия, понимая, что нужно объяснить ему самые азы. Либо, как вариант, хотя бы отдать команду: что можно, чего нельзя.

– Давайте попробуем, – глухо доносится с кушетки, на которой товарищ докторов лежит лицом вниз.

– Ничего острого. Причём давайте попробуем в течение всего месяца, – говорю ему через час, сидя за столом и глядя на его кислое выражение лица при этом.

– Совсем?

– Совсем. Тут без вариантов. Шансы есть, но их не много. Мы хотим их уменьшить? – откровенно информирую «в лоб».

– Нет! – открещивается пациент.

– Здорово. Далее. Ничего жирного. Солёного. Жареного. Как можно меньше простых углеводов.

– А что это – простые углеводы? – он старательно записывает то, что слышит от меня.

– Картофель, хлеб, мучное, рис, манка, сахар… Особенно сахар!

– Ясно… с этим как раз не сложно… смогу…

– Поменьше баранины и говядины. Лучше – рыба. Творог, сыр. Сахар можете заменить мёдом: он как раз способствует выработке синовиальной жидкости… только мёд должен быть натуральный.

– Какой жидкости? – поднимает на меня глаза пациент.

– Не важно… той, без которой у вас нарушается подвижность сустава… Хотите – перейдём в другой кабинет, там я вам на схеме покажу. Это – личный кабинет Игоря Витальевича, он не держит наглядного иллюстративного материала.

– Да нет, не надо… – качает головой пациент. – Значит, мёд всё-таки можно…

– Ну, и пищевые добавки. Это – не лекарства, это – хондропротекторы, – передаю ему листочек с записями. – Они здорово могут помочь, но вы должны активно нагружать нужные мышцы: без этого всё будет оседать не в тех тканях сустава, где надо, – касаюсь указкой его бедра. – А где попроще. Например, в плечевых суставах.

– Да я помню, мне у Бубновского то же самое сказали…

Делаю себе пометку: спросить докторов, что есть «Бубновский».

– На сегодня всё. До завтра.

Следующий час пробую «применить силу» с Анной.

Вначале пытаюсь наложить поверх имеющейся клеточной программы «правильную». Не получается, правильная постоянно «слетает».

Потом пробую «стереть» имеющуюся перед наложением своей. Не получается: со всей опухолью работать не получается, а обрабатываемая часть «переписывает» раз за разом старую программу с основной части опухоли.

В конце концов, делаю то, что задумал: ввожу кончик нестерильной иглы. И очень тщательно запоминаю, что является маркером для лимфоцитов. Кажется, запомнил.

Наверное, со стороны это кажется вдумчивой работой человека, который точно знает, что делать.

А на самом деле я всего лишь подбираю технику воздействия.

ЧТО делать, я действительно знаю. Пока только не понял, как.

Выбираю тазовый лимфоузел, в котором четко вижу метастазы. Концентрация. Скан. Частота.

Стараюсь держать частоту как можно ближе к той, которую лимфоциты воспринимают как сигнал к атаке.

Минута. Две. Пять. Не считаю времени. Пот на лице. Пот на спине.

Держать частоту. Есть результат. При «подсветке» лимфоциты «видят» чужака и работают, как надо.

Держать частоту.

Держать частоту.

Держать частоту.

Краем глаза замечаю, что Котлинский и Стеклов, неслышно войдя, молча сидят у стены.

Держать частоту.

Нельзя отвлекаться.

Как только я сбиваюсь, и частота немного отклоняется от нужной, лимфоциты «перестают видеть» клетки, которые необходимо убирать.

Похоже на то, как вы вдеваете нитку в иголку. Это нужно сделать одним быстрым движением, положить иголку с вдетой ниткой на конвейер, и взять следующие иголку и нитку.

Когда я сбиваюсь, иголки и нитки начинают падать на пол, и процесс стопорится.

Прекращаю, когда чувствую, что сегодня себя исчерпал. Нужно отдохнуть.

– Спасибо, на сегодня всё, – вытирая пот со лба, говорю Анне.

Через пять минут с благодарностью принимаю чашку с чаем от Котлинского:

– Спасибо!

– Краше в гроб кладут, – смеётся Стеклов. – Ты как из оперблока вышел.

– Ага, причём как будто сам себя оперировал, а-а-а-га-га-га! – подключается Котлинский. – Кстати! Саня, у меня глаз – алмаз, а ну, встань на весы в углу?

Послушно делаю то, что он говорит. И, к своему удивлению, обнаруживаю, что похудел за последние пару часов примерно на полтора килограмма.

С такой ежедневной практикой на Анне, можно не опасаться за вес перед областью…

– Ну, рассказывай! – припечатывает ладонью по столу Котлинский. – Почти два часа ждём!

А я и не заметил. Вернее, перестал следить за временем.

– Сустав – годится. Не знаю, до какого уровня восстановим, но регенерация в тканях сейчас превышает уровень естественного износа. Если будет диету соблюдать и спортом заниматься – через десять дней своих ощущений не узнает. Дальше посмотрим, – выпаливаю на одном дыхании, не отрываясь от чая. – Можно повторить? – возвращаю Котлинскому пустую чашку под смех докторов.