– Ты никогда не слышала, что глаза – это зеркало души?

– Опять умничаешь? Какое зеркало? Глупости это все, сказки, которыми вы, люди, себя убаюкиваете, лишь бы уйти в мир иллюзий, подальше от реальности. Нет никакой души, я это точно знаю! Есть тело, пока оно полно сил, человек живет. Износилось – человек умирает. Вы все смертны, и век ваш короток.

– Да, мы смертны, но мы можем любить, всем сердцем, всей душой, идем на смерть ради любви, а если ненавидим, то тоже всем сердцем, от души. Я долгие месяцы нахожусь у тебя в плену из-за такой простой вещи, как любовь, ведь именно это ты пытаешься у меня купить?

И я точно знаю, что любовь – это когда ты не хочешь засыпать, потому что явь лучше, чем сон. Мать любит своего ребенка, мужчина любит женщину, и в этом их сила. Никто и ничто не изменит наш мир. Любовь стоит во главе всего, а не разум. Когда подключается разум, пропадает любовь. Когда человек может ответить, почему он любит и за что, – это уже не любовь, а просто хорошее отношение. И ты не понимаешь таких простых вещей? Не верю, ты лукавишь. У тебя есть все, но нет такой «малости», как любовь, и ты бедна. Ты ненавидишь меня за то, что, по твоим словам, я пронизана любовью. Так отними ее у меня, попробуй. Убей меня, выпей мою кровь, но ты не сможешь погубить мою душу, потому что не знаешь, что это такое. Можешь даже вырвать у меня сердце и съесть его, но и это никогда не приблизит тебя к твоей мечте! Не видать тебе любви, проживи ты еще сто веков!

И с этими словами девочка, обессиленная, упала на пол. Когда она пришла в себя, колдуньи рядом не было.

Но вскоре дверь отворилась, и в темницу вошла хозяйка замка в сопровождении шести черных во́ронов. Пленница почувствовала, что развязка близка, и, гордо подняв голову, посмотрела прямо в глаза ведьмы. В тот миг ей было совсем не страшно, она с невероятным облегчением ждала своей участи.

– Да, ты правильно поняла, я решила твою судьбу. Ты не покорилась мне, но и я еще не проиграла. Я отпускаю тебя на волю. Ты не ослышалась – иди и попробуй выжить теперь, в новой, неожиданной для тебя ситуации.

– О чем ты говоришь?

– Увидишь сама, не сразу, но постепенно поймешь, что жизнь в моем замке, когда ты была прикована цепями к столбу, – рай. Я не смогла изменить тебя, но я изменю ситуацию. Ты потеряешься, заблудишься. Иди же, мы еще встретимся. Я не смогу лишить себя удовольствия увидеться с тобой вновь.

– Я потеряюсь, заблужусь? Да я знаю каждый кустик, каждую былинку, мной все исхожено тысячу раз, этого не может быть. Я понимаю язык зверей и птиц, они всегда помогут мне найти дорогу.

– Ну, иди, иди же смелее вперед.

Девочка очнулась от холода. Она лежала на земле возле реки. Ее бил сильный озноб, что неудивительно, так как платье промокло насквозь и она была босиком. Попыталась встать и не смогла, ноги плохо ее слушались. За долгие месяцы, что провела на цепи, девочка почти разучилась ходить. Очень медленно она сделала сначала один неуверенный шажок, затем другой.

С каждым последующим возвращалась сила. Оглядевшись, она узнала место, где находилась. По весне на крутых берегах реки она с друзьями всегда рвала черемуху, и еще долго потом в доме стоял пьянящий аромат белых цветов. Мама всегда ругала ее, говоря, что невозможно дышать от терпкого запаха, а Девочке с изумрудными волосами казалось, что лето не вступит в силу, пока в комнату не принести черемуху и не насладиться ее пряным духом.

Бывшая пленница пошла вдоль берега, стараясь не поранить свои бедные ножки.

Лето было в самом разгаре. Природа предстала перед ней во всем своем великолепии. Глазам, отвыкшим от яркого света, поначалу было больно. Очень скоро платье высохло, и она согрелась настолько, что первый раз за последние месяцы почувствовала, что ладошки становятся горячими, как раньше. В той жизни, до подземелья, она никогда не носила варежек. Даже в самый лютый холод ее руки своим теплом могли согреть и маленькую птичку, дрожащую на ледяной ветке, и бельчонка, упавшего в сугроб.

Спустившись к воде, девочка наклонилась. На водной глади она отразилась, как в зеркале, и стала внимательно себя разглядывать. Лицо было гладким, глаза не опухшими от слез, а спокойными и ясными. Да и волосы, явно прежние, изумрудные, струились по плечам и плавно спускались на спину. Она себе понравилась. Как могло произойти, что за столь короткое время от состояния забытья до «воскрешения» на знакомом берегу силы ее восстановились так быстро?

Ей ужасно захотелось увидеть своих родных и друзей. Она почти побежала туда, где родилась. Выйдя на опушку леса, она не поверила своим глазам. Ее родного Дома не было. Место, без сомнений, то же. Она не ошибалась. Вон воздушный змей развевался в небе, привязанный к старой березе. Этого зме́я ей сделал отец прошлой весной, и получился он ярким, красочным, взмывал высоко в небо и парил очень долго, не хуже, чем у китайских мастеров, которые славились изготовлением «воздушных драконов», как их называли.

Но кроме воздушного зме́я ничего не напоминало о родном и волнующем. Она внимательно прислушалась: тишина стояла такая, что могло показаться, будто уши заткнули ватой. Девочка в задумчивости обошла всю опушку. Нашла два подберезовика и три белых гриба. Пожалуй, на этом и все. Это были единственные находки. Даже трава на том месте, где раньше стоял Дом, казалась тщательно скошенной, травинка к травинке, ничем не хуже газонов английского королевства. Нигде не было никаких следов, ничего, даже фантика от конфетки.

Девочка с изумрудными волосами села на пенек, поросший мхом, чтобы собраться с мыслями и решить, что же делать дальше.

Долго думать не пришлось. Конечно же, надо найти своего друга филина! Уж он-то наверняка все объяснит. Он всегда помогал и был с ней рядом. Его дупло оказалось на месте. Слава Богу, хоть старый дуб не ушел под землю! Но сколько она ни кричала, сколько ни звала, филин не появился. Девочка села под деревом и горько заплакала. Но даже слезы не принесли ей облегчения. На душе было очень тяжело. Свернувшись калачиком, она так и уснула возле дуба, уставшая, обессиленная.

Разбудил ее солнечный луч, который, просочившись сквозь густую крону, всё-таки отыскал к ней дорогу. Он погладил ее плечи, прошелся по волосам и, наконец, добрался до глаз. Начав щекотать веки, заставил девочку открыть глаза. Первое, что она сделала, – вновь позвала филина. Тишина. Не было слышно даже стрекотания кузнечика. Набрав росы в ладошки, она умылась, заплела волосы в косу и, ощутив голод, пошла вдоль просеки, надеясь найти что-то съестное. Девочка наелась вдоволь земляники и голубики, напилась холодной воды из ручья, и вода будто смыла все мрачные мысли. Конечно, все наладится. Это просто недоразумение. Главное сейчас – найти кого-то, кто все ей объяснит. Но самое удивительное, что не было слышно ни пения птиц, ни кваканья лягушек, ни жужжания пчел, ни блеяния коз и мычания коров с ближайшей фермы. Как же она забыла! Надо пойти на ферму, где ей все объяснят. На ферме всегда все узнавали в первую очередь. Что и неудивительно. Жизнь там била ключом, было весело, шумно, и никому не приходилось скучать до самого позднего вечера. Но когда она подошла к ферме, то уже испугалась по-настоящему. На ферме не было ни души. Деревянные кормушки были наполнены едой, но к ним явно никто не притрагивался. Девочка с изумрудными волосами осталась одна. Даже мошка не пролетала. Вокруг стояла тишина, пугающая, зловещая. Первый раз в жизни девочке подумалось, что тишина, оказывается, может… напугать. Да так сильно, что ее испуг при виде шаровой молнии, влетевшей два года назад к ним на чердак, показался теперь детской забавой. В голове не было ни одной мысли, ни что делать, ни куда идти. Было одно единственное желание – уснуть и проснуться в своей комнате с голубыми занавесками на окнах, укрытой любимым лоскутным одеялом.

Какие занавески! Не было видно даже самого обычного шмеля, танцующего на колокольчиках, которые росли здесь в изобилии.