– Ты же прекрасно знаешь, что мы не уйдём, пока не возьмём Эйгера – чудовище, которое убивает наших людей вдоль всей границы. Того, кто рвёт на части их тела для забавы. Этой войной вы обязаны ему и вашему упрямству. Отдайте его нам, и война закончится в тот же день. Ты можешь её закончить, Оорд, достаточно лишь присягнуть королеве, – генерал сплёл пальцы, голос его звучал негромко.

– Пфф! – Оорд фыркнул как лошадь. – Отдать нашего э́фе, верховного джа́рта проклятым кахо́ле?! Генерал, да вы, верно, перебрали этой перчёной бурды. Скажу только, что перевал вам не взять.

– Ты, Оорд, похоже думаешь, что все кахоле – дураки? – жёстко ответил генерал. – Но это далеко не так. Раз мои люди поймали тебя – главу клана Заклинателей, значит, плохи у вас дела, а? Как же ты не услышал ребят Урлаха? Что, ваши камни вдруг замолчали? Сила совсем ушла? Или, может, мы научились ходить так, что они нас не слышат? А может, вы разучились слушать? Что от вас осталось? Только спесь! А от вашей силы? И вот эта гора, – генерал указал пальцем в сторону перевала, – последнее, что отделяет вас от поражения. Можешь не сомневаться, ещё до снега мы будем на той стороне.

Горец прищурился, глядя куда-то сквозь мятущееся пламя, и произнёс медленно, разделяя слова паузами:

– Я вот что скажу тебе… И, думаю, это всё, что тебе нужно знать… Когда настанет час, мы все выйдем… даже дети и старики. Каждый встанет и сольётся с камнями, и земля вздрогнет и сбросит вас, как собака блох. И мы все умрём там, на том перевале, но не пустим вас в долину, – голос Оорда звучал напевно и тихо, но было в нём что-то такое, отчего у генерала даже волосы на голове зашевелились, – мы все там погибнем… А ещё, – горец посмотрел генералу прямо в лицо, – мы заберём с собой всех вас.

Глаза горца, отражая пламя костра, стали совсем жёлтыми, точь-в-точь расплавленный янтарь. И было понятно, что говорить дальше не о чем.

– Мы возьмём перевал, хотите вы этого или нет. А теперь, раз ты не хочешь по-хорошему, Оорд, будет по-твоему.

Генерал встал и приказал Урлаху:

– Допросить с пристрастием! Да смотрите, чтобы остался жив до утра.

Потом выплеснул остатки вина в костёр. Горец был прав – вино и в самом деле перчёное пойло, Барку руки бы оторвать за такую стряпню. И быстрым шагом он вернулся в шатёр. Зловещие слова Оорда ещё звучали у него в ушах. До следующего штурма две недели, не меньше, а то и три. Ждать обозы с провиантом и оружием, подкрепление, да ещё одного колдуна в помощь от королевы. А что потом? Потом, если этот Оорд прав, а у генерала были основания ему верить, они все там погибнут. Раз сегодня Урлах смог взять самого главу клана Заклинателей, значит, в Лааре дела совсем плохи. Значит, они загнали проклятых айяарров в самый угол. А что остаётся зверю, загнанному в угол?

– Эй, Барк! Жабья твоя душа, где тебя носит?

– Тут я, вашеслость, – горбатая тень появилась из темноты.

– Разожги огонь, свечей ещё принеси, вина и поесть. И перьев.

Генерал достал ларец с письмами, перечитал два последних, затем порвал своё письмо, адресованное королеве, и, взяв чистый свиток и перо, сел писать заново:

«Милостью Богов, приветствую вас, Настоятельница Ладде́рис!

Посылаю вам знак моей глубокой привязанности и уважения. Обстоятельства таковы, что вынуждают меня в самый кратчайший срок забрать вашу воспитанницу Ка́йю. Для чего я направляю к вам моего верного человека – Да́рри Абале́йна с эскортом, чтобы он сопроводил её как можно скорее в Ро́кну. Вместе с этим письмом я также посылаю вам полную оплату её обучения и проживания за последний год, а также и сверх того в благодарность за ваше терпение, доброту и заботу. Надеюсь, Боги будут милосердны ко всем нам.

Прошу вас по получении этого письма немедля в тот же день отправить Кайю в путь. Это важно.

Прощайте. Всегда Ваш, А́рджент Альба».

Генерал размашисто расписался, поставил оттиск своей печати внизу письма, и щедро присыпав его песком, взялся за второе. Он писал быстро и много, не отвлекаясь на дикие вопли горца, которые доносились со стороны лагеря – Урлах знал своё дело. Писал, подписывал, ставил печати и присыпал песком. К тому моменту, когда пятое письмо было дописано, за пологом раздалось громкое:

– Уйди, дурень, зашибу! – и в палатку без доклада вошёл капитан Дарри Абалейн.

Ночь уже сгустилась, стала чернее угля, даже вопли горца стихли – видимо, ребята Урлаха решили устроить перерыв. Дарри принёс с собой запах пыли и лошадиного пота – видно, что скакал весь день без устали, и выглядел так, словно сейчас упадёт замертво.

– Добрый вечер, Ваша светлость! – стащил шляпу, махнув ею так, что перья лихо подмели пол.

– Добрый ли? – усмехнулся генерал. – Ладно, пусть будет добрый. Заждался я тебя уже. Садись, поешь и рассказывай. Какие вести?

Приглашать дважды не пришлось. Дарри снял плащ, ремень, саблю – всё бросил на походный сундук, стянул перчатки и, сев прямо на волчью шкуру, лежавшую на полу, без стеснения плеснул вина в бокал генерала и выпил.

– Дурные, я бы сказал, ваша светлость. Ещё одна деревня к северу от Ирха. Семь человек, – Дарри закусил вино утиной ногой. – Как же давно я не пил хорошего вина!

– Так же разорваны?

– Да, вся семья мельника и четыре работника. Но в этот раз он был как-то особенно лют, словно чует близкий конец. Ну и как всегда – никто ничего не видел, только следы. Лапы, когти – всё как раньше. Мы опоздали всего на час…

Дарри рассказал всё как было, умолчав лишь о том, что нашёл живого свидетеля. Ему нужен маленький козырь в этой игре. Тавра́чья старуха сказала, что девчонку нужно оставить у неё до темнолуния. Тогда она сделает хорошую нить. Он и оставил. Да и какая польза с этой девчонки генералу? Отдать её колдуну? От колдуна толку, как от тех козлов, которых он режет, молока. А с новой нитью Дарри уж точно возьмёт эту тварь. Будет подарок генералу, ну и ему обещанная королевой награда, жаль только, что ждать целых две недели.

– Ладно, всё равно ему осталось недолго. Держи. Для тебя новое поручение будет. Поедешь в Шерб.

Генерал протянул капитану кофр для свитков и кратко изложил суть дела. Дарри слушал и молчал, хотя по глазам было видно, что ушам своим он верит плохо, но переспрашивать не стал. Взяв кофр, поклонился.

– Когда прикажете уезжать?

– Немедленно. Эскорт возьми сам, кого нужно и сколько нужно. И помни – время дорого. Очень. Я вскоре тоже поеду к королеве, так что встретимся в Рокне.

– Разрешите идти?

– Иди. И ещё… никто не должен знать, ты же понимаешь?

– Не беспокойтесь, ваша милость, я нем, как рыба.

Дарри допил вино прямо из бутылки, сгрёб в охапку свои вещи и бодро зашагал в темноту.

Генерал вышел наружу вслед за ним. Долго стоял и смотрел, как Лучница прячет своё остриё за тёмную кромку гор, слушал, как ухает филин в ветвях за походным госпиталем, да перебрёхиваются где-то в зарослях орешника вездесущие лаарские лисы, падкие до объедков, как рычит и хрипит горец и изредка ругается Урлах. Сон не шёл. Тянуло холодом. Продрогнув окончательно, он вернулся в шатёр, подбросил дров в жаровню и сел писать ещё одно письмо, да так и задремал за столом в ожидании утра.

А к утру горец сбежал.

Эскорт Дарри оставил на постоялом дворе на выезде из Шерба.

До Обители было всего пару ква́рдов. Места тут тихие, до границы далеко. Не слышно отголосков войны, и про Зверя на каждом углу не судачат. Так что шестеро сопровождающих с их скабрёзными шуточками и праздным любопытством могут спокойно резаться в кости. В его деле они пока что были совсем лишние. Он взял только местного кучера и спозаранку покатил по пыльной дороге в монастырь.

Утро было по-летнему жарким и красное зарево на востоке обещало знойный день. Вокруг города и до самой Обители по сторонам простирались поля: виноградные, розовые, лавандовые – владения монастыря и оливковые рощи. Кучер, меланхоличный старичок в потёртой кожаной жилетке, по лицу которого было видно, что чужие тайны ему неинтересны, монотонно понукал лошадей, и те бежали размеренно. Дарри сидел рядом на ко́злах, разглядывая поверх гнедых спин дрожащую в утреннем мареве громаду Обители, что занимала всю вершину холма. От её грязно-жёлтых стен разбегались во все стороны стройные ряды подвязанных лоз, как тугие косички в причёсках коринти́йских модниц. Местное вино, густое и тёмное, стоившее на севере по три лани за бутыль, тут продавалось на каждом шагу. И вчера на постоялом дворе они воздали ему должное.