Все события вымышлены. Совпадений может быть столько, сколько их бывает в жизни

Живет в городе женщина средних лет, учится радоваться тому, что обрела, и не тосковать по тому, чего не досталось. Эта учеба не очень легко, но дается всем, у кого есть профессия, семья, жилье и разум. В общем, человек неспешно тащится по разбитой дороге к внутреннему благополучию и пытается иронизировать по поводу завидных красот на обочинах. Как-то приходит к ней женщина незнакомая молодая, в дочери годящаяся, и вежливо спрашивает: «Вы не знаете, кто мой папа?» Здравомыслие, опыт и материнский инстинкт хором подсказывают старшей ответ честный и краткий: «Нет». Но заветные, с самой собой связанные чувства мешают выговорить нужные буквы. В итоге младшая решается на авантюру, в которую невольно втягивается любимый отпрыск советчицы… С одной стороны, не надо неглупой взрослой тетеньке болтать лишнего. С другой – сказала, заставила молодежь путешествовать, и удостоилась целой главы в романе. Да, короткой, единственной и нудноватой. Но зато первой. И это справедливо: ведь чтобы началась любая житейская история, достойная пересказа, кто-то что-то обязан сделать не так.

Бывают же такие отвратительные вечера! Под прозрачным небом вольготно расположилась июньская сухая теплынь. Ветерок то метался по дворам, пропитываясь невнятным ароматом липового цвета, то рассеянно терял его на улицах. Пятница, и выходные уже начались. Алла Константиновна, стройная, прилично одетая, неспешно шествовала с работы домой. И вместо того, чтобы ощущать благодать свободы и покоя, мрачно думала: «Возраст – ужасная и странная штука. Пока родители не перебрались в могилы, казалось, что все умершие остались сзади. А живые, и дети, и старики, шагают рядом. Теперь чудится, мертвые не отстали. Они меня попросту обогнали – заторопились вперед и слились с горизонтом. Я иду за ними среди ровесников. Те, кто старше, маячат впереди. Те, кто младше, гомонят позади. Незнакомцы. Первые оглядываются на меня, на вторых оглядываюсь я.

Но ни догнать, ни остановиться и дождаться на этом пути нельзя – темп задан не мной. Причем те, что на глазах, не слишком опасны. А вот задние могут и камень в хребет бросить. В общем, правы древние индейцы. Будущее – за спиной, там все больше неизвестных людей. А прошлое – перед тобой – народу все меньше, перспективы все яснее. И так одиноко».

Мысли, конечно, тяжелые. Но куда от них денешься, если тебе пятьдесят четыре. Если мама умерла одиннадцать месяцев назад, а до сих пор легче не стало. Только замаячит вдали женщина, хоть чуточку похожая на нее, сердце обрывается. Хочется бежать к ней, будто гуляли вдвоем, ненадолго разминулись и снова встретились. А потом опомнишься и завидуешь тому, у кого еще есть мать. И еще никак не привыкнуть, что ты в семье старше всех. Даже муж на полгода моложе. Вот и накатывает уныние, особенно в моменты безмятежности. И деваться некуда. «Лгут, будто нельзя прыгнуть выше головы, – зачем-то кипятилась новоявленная сирота. – Есть всякие приспособления. Есть техники прыжка. Зато из себя не вырвешься. Если вырвалась, значит, это уже не ты».

Алла Константиновна длинно выдохнула, будто грусть накопилась в легких, и приложила ключ к кодовому замку.

– Алка, стой, – раздался над ухом знакомый властный голос.

Она привычно запрокинула голову, чтобы увидеть высокую раскрасневшуюся подругу Ленку, то есть давно уже Елену Алексеевну. Судя по яркости румянца и степени колыхания избытков тела под обтягивающим платьем, та гналась за ней от метро. Но даже этот стайерский забег не разгладил гримасы отчаяния на ее полном лице, ухоженном до киношного штампа «дама интеллигентная».

– Что стряслось? – напряглась Алла Константиновна.

– Идем, выпью кофе и смогу говорить. А то в горле пересохло. Ну, вперед, – скомандовала великовозрастная бегунья.

Они дружили уже лет тридцать. Но Алла Константиновна не переставала удивляться разнице темпераментов. Увидев впереди хозяйку дома, которую собралась навестить, она не понеслась бы за ней со всех ног. Пожалуй, и окликать не стала бы. Встретятся на десять минут позже, что изменится? А Ленка кидалась следом, выкрикивая имя, даже если догнать знакомого человека было нереально. В молодости это злило. В последнее время все чаще умиляло. И, разливая кофе из турки в маленькие фарфоровые чашки, Алла Константиновна чуть снисходительно улыбалась.

– Издеваешься? Я тебе хрипела, что хочу пить, что разговаривать не в состоянии, а ты мне даешь один глоток жидкости! – оказалась в силах бушевать Елена Алексеевна.

– Тебя и длинная дистанция на каблуках, как я погляжу, утихомирить не может. Пей минералку, пока кофе немного остынет. Сколько раз повторять, не дуй его ведрами. Он в аристократических дозах полезен, а не в лошадиных.

– Опять завелась! Сына воспитывай! Ладно, давай свою минералку. Не-ет, ты невыносима. Мало того что сероводородом воняет, так она еще и без газа. Алка, убери эту мерзость, я согласна на воду из-под крана.

– На, на тебе компот, горе мое, – сдалась Алла Константиновна.

– И зачем, скажи на милость, было пытать человека? Почему нельзя было сразу предложить ему этот божественный напиток из ягод и фруктов?

– Потому что в нем сахар, Лена!

– Ну и что?!

– Ничего! – сообщила хозяйка, вспомнив, что подруга чем-то расстроена. – Об углеводах в другой раз поспорим. На тебе лица не было… Да и сейчас нет…

– И не будет, если этот ужас не кончится, – мгновенно переключилась Елена Алексеевна. Она торопливо отхлебнула компот. Поморщилась и глотнула кофе. Так и не разобравшись, что ей больше нравится, взяла и стакан, и чашку, перебралась из кухни в гостиную и устроилась на диване.

Алла Константиновна последовала за ней без раздражения. Если бы так свободно в ее доме переместился человек, вхожий в него меньше трех десятков лет, она сочла бы гостя бесцеремонным. А Ленка – сплошной отдых от этикета. Нужен иногда, нужен.

– Ты вообразить не сможешь, чего я натерпелась, – заявила подруга. – Молчала при тебе, думала, вдруг образуется. Правда, неловко было говорить. У тебя была куча доводов против венчания. Но я не вняла. Я же самая умная! Я полагала, я утверждала, я ругалась с тобой! Помнишь, орала: «Когда люди с самого начала знают, что развестись не удастся, они живут как бы на чистовик. Не без ошибок, но красиво». Какое там! Алка, умная у нас ты. А я – полная дура.

Самобичевание было явлением крайне неприятным. Подруги мерялись интеллектом со студенческих времен. Наперебой теоретизировали, по большей части соглашались друг с другом и осуществляли задуманное вместе. Но бывало, расходились во мнениях и действовали каждая по-своему. Обе считали, что точный прогноз – доказательство великого ума. И ревниво нервничали, пока жизнь выясняла, кто из них более к ней приспособлен. Оказавшись неправыми, вели себя по-разному. Алла Константиновна расстраивалась, от собственных доводов не отказывалась, но Ленкины признавала вариантом. И забывала о незадаче. Елена Алексеевна вслух объявляла Алку гением, а себя дурой. Но потом в нее словно бес вселялся. Она, сама того не замечая, доказывала, что умнее всех, критикуя и сильных мира сего, и слабых за все подряд. Особенно доставалось бедной подруге. Успокаивалась придира лишь тогда, когда сбывалось ее карканье относительно чего-нибудь масштабного, всемирного, а лучше вселенского.

– Ты мстишь правому, будто виноватому, это нехорошо! – говорила юная Алла, которой изменять окружающих к лучшему, читая мораль, казалось делом благородным.