– Дорогой Миша, меня волнует один вопрос, – ловко и быстро подкладывая в тарелку Мишане домашние разносолы, певучим голосом рассуждает Ольга Васильна. Голос ее вновь стал нежным и незаикающимся, как в юности: она стала ходить на русский хор благодаря Марине.

А Марина с удовольствием руководит хором. В нем всего-то пять человек. Из них четыре француза. – Хорошо, что я нашла в вашем лице еще и русского врача. Мне бы по-русски поговорить хоть с каким-либо врачом.

– Да какой я, в самом деле, врач! Я по медицине только-только в аспирантуре стал учиться… И, поди же ты, ввязался в эту легкомысленную авантюру с переездом во Францию. Потрясающее, непростительное юношество. Инфантилизм.

– Вы на эту тему скоро все разложите в своем сознании, Мишаня! Не торопитесь пока! – Ольга Васильна, как могла, успокаивала Мишаню. Она не считала себя вправе судить его, хотя в ее среде с политбеженцами предпочитали не знаться. – В данном случае это вообще неважно. Вас же учили психиатрии. Мне кажется, у Катюши маниакально-депрессивный синдром. Посмотрите, она же не владеет темпом речи, глотает слова. Это первый признак. – Ольга Васильна неделю назад подговорила Мишаню прийти на урок в русскую школу, куда ходили Катюша и Вика, и послушать Катю.

– Владеет-владеет! Она у вас хорошо говорит.

Таков был вердикт Мишани. Катюша тогда практически не замечала Мишаню, а лишь болтала весь урок с Викой.

Мишаня скромно откушал всего и даже стал убирать со стола и мыть посуду. Ольга Васильна для разрядки попросила Мишаню прощупать их крольчиху-карлика. Контакт с Викиным мини-кроликом (с целью потомства) произошел уже 25 дней назад, теперь крольчиха стала усиленно вить гнездо из подручных материалов, даже обдирала с самой себя пух, но животик был по-прежнему плоский. Мишаня ловкими руками врача быстро, без излишних церемоний, общупал крольчиху, перекатывая маленький шарик внутри ее животика.

– Возможно, у нее только один фетус. Так бывает. Кажется, вот он. Voila. Все-таки это искусственно выведенная порода. У моих крыс-альбиносов дома тоже иногда было по одному крысенку. Хотя крысы-то в общем случае размножаются ой-ой-ой как!

На короткое время оставив Ольгу Васильну в покое и предоставив ей похлопотать по дому, Мишаня глубоко погрузился в изучение книжного шкафа.

В 1981 г. в СССР прошла всесоюзная премьера фильма «Асса». В преддверии первомайских праздников дружный коллектив неврологического отделения Томской горбольницы N 3 решил сходить в культпоход на вечерний сеанс в летний кинотеатр «Родина», уже начавший функционировать в связи с необычной жарой. Сначала познакомились с первой серией. «Вы похожи на Татьяну Друбич и тоже Татьяна», – довольно быстро оценил обстановку этот почти на 100 % молодежный коллектив, поедая в перерыве пончики с повидлом и приглядываясь к молоденькой медсестре Танюше. А откровенно за ней ухаживали сразу двое: подающая надежды звезда неврологии Вадим Коробкин, любитель абстрактных или, напротив, двусмысленных, не вполне приличных анекдотов, едко-насмешливый, эрудированный, невероятно нервный, занятый долгим изнурительным разводом со своей женой, и тоже Вадим, но Бирюков, студент вечернего мединститута, медбратишка, как его шутя прозвали, высокий, томно-меланхоличный медлительный юноша, всегда словно погруженный в тревожные предчувствия, иногда вселенского масштаба.

Потом, уже непосредственно перед второй серией, когда прозвенел третий звонок, парни-соперники снова сбегали в буфет, но там уже ничего не было, а в фургончике напротив продавалось только мороженое крем-брюле, очень любимое томскими синефилами, с заслуженным знаком качества. Каждый из них торопливо купил Тане по одному стаканчику мороженого. Глядя на слегка колеблемый ветром простынный экран, Таня слышала, кроме коронных песен фильма, кроме Гребенщикова и Цоя, еще почему-то как бы параллельно песню «Уральская рябинушка». Может быть, потому что неподалеку располагалась танцплощадка с баяном. Она сидела между двумя парнями, явно сходящими по ней с ума: «Справа кудри токаря, слева кузнеца»… Кудри были у Бирюкова, он вообще был довольно видный, хоть и скромный парень. Таня тоже была скромная девушка. С ней ничего такого раньше не было.

Она часто будет вспоминать этот вечер. В течение более чем 20 лет. Вольно или невольно. Будут сменяться генсеки, которые тоже хотели перемен. Или не хотели? Некоторые точно не хотели, и неизвестно, кто был прав. Не трогайте систему, предупреждали там на самой верхотуре. Или предупреждали саму верхотуру откуда-то снизу и сбоку. Будут сменяться даже президенты… Изменятся название и границы страны… Один президент, через многие года, вдруг по ТВ неожиданно для Тани скажет, что «Уральская рябинушка» – его самая любимая песня.

Когда наконец завершился длинный политический киножурнал перед второй серией, Вадим Коробкин громко подвел итоги первой серии: «Классный фильм! Уровень где-то в районе «Вишневого сада» Чехова. Тоже обнадеживает. Вот поверьте, братцы: у нас у всех скоро будет счастливое будущее». Татьяна Друбич продолжала сидеть в кабинке фуникулера, Гребенщиков продолжал петь про город золотой.

– Ну, тихо вы там, не мешайте смотреть. Счастливое будущее, не надо смеяться, – одернули с заднего ряда.

А того, кто одергивал, тоже стали одергивать.

– Будет будущее, – словно отражая провокацию, прошептал Вадик Бирюков. – Тавтология. Хочу сказать другое. Танюша, вы не случайно похожи на Татьяну Друбич. Может быть, из всех нас троих именно и только вас ждет счастливое будущее. Татьяна Друбич не в актрисы сначала пошла, а в медицину. – Он робко, но жадно, посмотрел ей почему-то в переносицу. – Но я не обязательно здесь подразумеваю кино. Может быть, вы будете счастливы сугубо в личной жизни, для женщины это первостепенно. В законном браке. С каким-нибудь тоже медиком. – Продолжая глядеть на Танину переносицу почему-то с болью, он словно хотел отгадать ее будущее: орел или решка? Законный брак мог обеспечить только он. – В личной жизни счастье важнее, – продолжал он вслух рассуждать немного по-школьному, словно на уроке. И в то же время, словно слегка забывшись, как это делают маленькие, но уже хорошо говорящие дети. – В общественной жизни счастливым быть очень трудно. Потому что это – борьба и поедание кого-то. Сегодня ты, а завтра я.

– Какие отсталые взгляды! – опять громко возразил Вадим Коробкин. – Напротив же, все личное быстро осыпается, Герцен правильно писал.

Несколько растерянные, даже слегка ошалевшие, коллеги расходились маленькими группками после позднего ночного сеанса. Но по аллее парка все шли одной колонной, как на демонстрации, которая еще всем предстояла назавтра. Слегка посвежело, но уже по-летнему пахло сырой землей и какими-то сладковатыми листочками, усыпанными росой. Хорошо-то как! Вадим Бирюков молча мерил свои шаги в такт Таниным. Перед распадом колонны по разным улицам Вадим Коробкин решил опять овладеть общественным мнением.

– «Мы ждем перемен»! Прекрасная песня. Виктор Цой! Как смело. У нас и правда скоро будут перемены. Во всей стране, а не только у Танюшки. Будет настоящая общественная жизнь, а не мещанское личное счастье. Мы еще увидим небо в алмазах.

Народ секунду потоптался на месте и, не прощаясь, продолжил путь кому куда следовало.

– К власти придут сильные коммунистические лидеры! – горячим шепотом стал выкликать новые лозунги Вадим Коробкин, адресуя их аудитории из двух человек. – Не чета этим старперам и некрофилам.

– Как ты сказал? Старперы я, допустим, понял, хотя это грубо. Среди нас есть девушки. А что такое некрофилы? – сделал стройную стойку Вадим Бирюков.

– Нельзя и слова сказать. Ты стукач что ли? – озираясь по сторонам, прошептал Вадим Коробкин.

– Сам ты стукач, – степенно, неторопливо отреагировал второй Вадим. – Провокатор. Вызываешь на откровенность – приемчик, известный всему миру.

– Мальчики, не ссорьтесь! – хлопнула Таня по руке Вадима Бирюкова. – Вадик, уймись. – Таня для простоты звала его Вадик, а того, Коробкина, – Вадимчик. Последний был откровенно мал ростом.