Когда Зинаида Григорьевна увязалась за ней в магазин, Тамара подумала: всё, задание коллектива сорвёт. Как водится, дотянули до последнего: сегодня уже провожать Зинаиду Григорьевну на заслуженный, как говорится, отдых, а подарка ещё нет как нет. Разведали, правда, повыспросили конторские – главной бухгалтерше давно мечтается о фарфоровом чайном сервизе.

И вот какая она, Тамарка, всё же молодец, как придумала – недаром Славик всё твердит, что она у него умница. Завлекла Зинаиду Григорьевну в подарочный отдел, понаблюдала: старушка как прилипла взглядом к одному сервизу, так и отойти не могла. Да и то! Дрезденский тончайший фарфор, по густо-сиреневому фону роспись золотом, изумительная плавность линий. Тамара прикинула: денег выделенных – тютелька в тютельку, даже рубль ещё остаётся на ленту атласную.

Потом потащила Зинаиду Григорьевну в детский отдел. Та, бабушка двух внуков, сразу закопалась с головой в ползунках, пинеточках, комбинезончиках, а Тамара бегом, бегом назад к сервизу – купила, упаковала и потащила к микроавтобусу. Коробка с подарком ловко упрячется за последним сиденьем, так что для старушки вечером будет полнейший сюрприз-сервиз.

А главное-то, главное: Тамара успела в обувном отделе отхватить белые «лодочки» к свадьбе. А то всё пошучивала сквозь тревогу: мол, вот в этих самых адидасовских кроссовках, в каких сейчас бегает, и к венцу идти придётся. Но вот купила-таки: одна пара её размера, 34-го, и случилась – редкий номер. А ещё она – вот тоже удача так удача! – в комиссионном отделе высмотрела новёхонький комплект французского белья и опять-таки точнёхонько её размера. У неё фигура-то именно французская – пацан пацаном. Славик в первую брачную ночь обалдеет: какие кружева, какие вырезы и разрезы, всё полупрозрачное.

До свадьбы оставалась ровно неделя. В следующую субботу она, Тамара Кузовкина, станет Тамарой Ивановной Дольской. Дай-то Бог! Тамара до сих пор боялась верить своему счастью. И что он, спорторганизатор совхоза, секретарь комитета комсомола, сильный, гибкий, красивый, с ямочкой на волевом подбородке (ух, как на певца Александра Серова похож, особенно когда поёт под гитару!), что он углядел в ней, в Тамаре? Её мальчишки-то до сих пор Тамаркой да Томкой кличут, совсем за девчонку держат. А отчим, как узнал об их отношениях со Славиком, охладил зло: кому, дескать, дура безмозглая, веришь? У тебя ж ни рожи ни кожи – балуется он с тобой… Как же, «балуется»! Через неделю супругами официально станут. Не она же к венцу Славика потащила, сам предложил…

Тамара, совсем захлебнувшись, подскочила к «рафику», прервала заворчавшего было Савелова:

– Владислав Евгеньевич, миленький, у-у-ух, простите! Знаете же – тёть Зине подарок покупала. Вот – спрятать надо. Она сейчас уже тут будет. У-у-ух! Привет, Галя! Домой?..

Только коробку заныкали, показалась через дорогу от светофора семенящая Зинаида Григорьевна. По лицу её читалось: понабрала пискунам своим целое беремя подарков. Владислав Евгеньевич повеселел, засуетился.

– Быстренько, бабоньки, быстренько! Время не ждёт. Ну-ка, опля!

Он помог Гале Лукошко затащить коляску, сумку. Все устроились, расселись. Савелов обежал микроавтобус, взгромоздился за руль, дал двигателю питание, поправил бодро очки.

– Ну, с Богом!

В это обеденное пустынное время машины на московской трассе встречались редко. Савелов, выбравшись из города, поддал газу. Сейчас прокрутят пятьдесят кэмэ, свернут на свой родной просёлок, а там до Глазково всего-то восемь вёрст. По обе стороны дороги сплошными зелёными стенами с белыми столбиками берёз тянулись дремучие лесополосы. Время от времени, на перекрёстках, они обрывались широкими проломами, и тогда в просвет далеко были видны сочные ворсистые ковры овсов, свёклы, молодой кукурузы. Жизнь бурно цвела в красках обильного лета. В салоне «рафика» при открытых окнах приятно провевало, наносило запахом зеленей. Хорошо, покойно – самый отдых, когда хлопоты позади и ты в дороге.

– Зинаида Григорьевна, – на миг обернулся Савелов, – вы уж меня простите, но, честное слово, не могу я сегодня вас проводить.

– Куда? – искренне удивилась главбух.

– Как куда? На заслуженный отдых, конечно. Ведь у вас девятого, в воскресенье, юбилей? Ну вот мы и решили сегодня устроить торжественные проводы на пенсию – понедельник-то день тяжёлый. Так что – готовьтесь. Я уже с парторгом всё обговорил. А у меня, сами понимаете, свой сегодня юбилей. Брат из Москвы приехал, сына из Воронежа ждём… Вы уж простите!

– Да что вы, что вы, – замахала сухой коричневой ладошкой Зинаида Григорьевна. – Я вообще не хочу никаких торжеств. Что вы!

– Нет, нет, Зинаидочка Григорьевна, миленькая! – всполошилась Тамара. – Тридцать пять лет на одном месте… Это же раз в жизни бывает – как свадьба!

– Ну, свадьба и не одна может быть, – хохотнул Савелов. – Я вон дважды на собственных свадьбах гулял.

– То вы, Владислав Евгеньевич… А кстати, Владислав Евгеньевич, вы домой уйдёте, а нам с Зинаидой Григорьевной отдуваться, да? Ведь дали только половину – всего сто четыре тыщи. Да и гляньте, в каком виде: одни сотенные и полусотенные – что я с ними буду делать, как делить?

Тамара вжикнула молнией клеёнчатой хозяйственной сумки и показала всем содержимое – толстые пачки 50- и 100-рублёвых купюр.

– Пожалуйста! Только-толечко четыре тыщи дали десятками. Ну как я зарплату буду выдавать? И кому? На всех не хватит.

– Ну, во-первых, – веско, начальственным голосом распорядился Савелов, – всем конторским выдашь, чтоб не лаяли. Потом – дояркам и скотникам, свекловичницам обязательно. Ну, а что останется – передовикам. Там с парторгом решите – кому. Остальным объясняйте – получат в понедельник.

Савелов опять на мгновение обернулся, заметил, как заворожённо уставилась на радужные пачки Галя Лукошко, усмехнулся:

– Что, громадные деньги? Да-а-а, здесь бы на одного, так и до конца жизни можно не работать…

Минут пять ехали молча. Савелов глянул в зеркальце:

Зинаида Григорьевна клевала носом, клонилась в дремоте к коленям. Галя Лукошко, нимало не беспокоясь, выпростала большую сдобную грудь и прижала притихшую Катерину к вкусному шоколадному соску. Тамара копошилась в своих свёртках, доставала, видно, туфли свадебные – похвастаться. Сумка с деньгами преспокойно валялась на втором сидении.

«Рафик» вдруг дрогнул, почуяв тормоза, замедлил бег и начал прижиматься к обочине, останавливаться.

– Что случилось?!

К пяти часам вечера у конторы совхоза «Глазковский» собралось всё село. Пересуды, реплики, охи, ахи.

Микроавтобус с главным инженером, бухгалтером, кассиром и зарплатой исчез бесследно, словно растаял и испарился под безжалостным солнцем. Главный агроном на своём «пирожке» уже сгонял в город, узнал в банке: деньги, правда в половинной сумме, были выданы ещё в час дня. Тёмно-зелёный «рафик» от здания банка отъехал около двух – это зафиксировал водитель «Нивы», загоравший на стоянке с утра. Агроном с участковым снова помчались по дороге в областной центр, надеясь что-либо обнаружить. Уже позвонили и в милицию – дело серьёзное.

Несколько особняком – так как-то само собой получилось – у конторы стояла кучка людей, на которых остальные избегали смотреть: уже зарёванная дочь Зинаиды Григорьевны с ребёнком на руках, тоже плачущая беременная жена Савелова, рядом – мрачные его брат и сын. Матери Тамары Кузовкиной не было видно, она, пользуясь затишьем в конторе, спешила отмыть в ней полы. Насупленный же отчим Тамары держался от родственников пропавших чуть в стороне, поближе к толпе.

И тут гомон стих, все уставились, наблюдая, как к конторе подкатывает на своём спортивном велосипеде Славик Дольский. Он был, вероятно, единственным человеком, кто не знал ещё о зловещем ЧП. Катил Славик как-то странно: переднее колесо его велика явно выписывало вензеля. Белые лампасы на адидасовских штанах Славика испачканы зеленью, локоть левой руки кровавится ссадиной, жокейская шапочка с большим пластиковым козырьком сползла на самые брови.