– Хоть талер.

– Так будьте надежны, барин, ступайте себе, – напутствовал Андрюха своего господина, как та Василиса Премудрая Иванадурака.

На всякий случай погрозив денщику пальцем (гляди не заиграйся!), Княжнин решительно направился к двухэтажному каменному дому, почти вплотную примыкавшему к гетманскому.

Купеческому слуге, наряженному гайдуком и, очевидно, выполнявшему роль охранника, вместо ответа на вопросы «Что пану угодно? Как доложить?» Княжнин небрежно швырнул сюртук и шляпу. Явственнее открывшаяся позолота на его парадном мундире должна была указать, кто здесь задает вопросы.

– У себя ли господин Фриланд? – спросил Княжнин на ходу. Фамилию владельца торговой компании он только что прочитал на вывеске. – Впрочем, довольно будет и приказчика.

Расторопный приказчик уже сам появился в вестибюле. Настороженно глядя на Княжнина, спросил по-русски:

– Шем могу служит?

Немец, ясное дело. Ну и хорошо, порядок должен знать.

– Я новый плац-майор[28] Вильно полковник Княжнин. Лично проверяю устройство печных труб, дабы не случилось пожара. Давеча из-за худой трубы едва не погорел дом с взводом наших гренадеров. А рядом с вами дом гетмана, сами знаете. Времени у вас много не отниму, идемте сразу на чердак.

Сдерживаясь, чтобы не шагать через ступеньку, Княжнин стал подниматься вверх. Приказчик забежал перед ним:

– Сюда исвольте. У нас фсе содержится ф испраффность…

– Все так думают, однако ж пожары случаются. Я сам из инженеров, знаю, как оно должно быть. Так и есть, – сказал Княжнин уже на чердаке, указывая пальцем на кирпичную кладку трубы с отбившейся штукатуркой. – Так. Неси-ка бумагу, чернила, запишешь, что надобно сделать. Успеете до завтрева – обойдетесь без денежного взыскания. Да вели еще принести чашку кофе, что-то забегался я нынче.

Едва только приказчик, изобразив на лице полное понимание, скрылся в люке, Княжнин, попросив у Господа прощения за то, что пришлось прибегнуть к обману, подошел к небольшому чердачному окну, которое заприметил еще с улицы, без труда открыл его, подтянулся, перенес ноги на крышу, потом, не нанеся никакого урона своему мундиру, переместился туда целиком и закрыл за собой створки – пускай себе приказчик гадает, куда исчез шебутной плац-майор.

Тем временем внизу разыгрывалось цирковое представление.

Воспользовавшись тем, что евреи в субботу не торгуют, какой-то окрестный крестьянин привез продавать три или четыре мешка репы, хорошо сохранившейся в его погребе. Его-то Андрюха и надумал использовать в своей операции.

– За сколько продадите полпунделя[29] репки, дяденька? – деловито спросил он, подойдя к мужику, торговавшему прямо со своей двухколой тележки, в которую на смену с ним запрягался какой-то его родственник, судя по всему, брат.

– Грош и четыре денария, – недоверчиво посмотрев на мальчика, одетого в ушитый сюртучок нестроевого солдата, ответил крестьянин. Чтобы тот не сомневался, Андрюха тут же показал, что деньги у него есть.

– А давайте, дяденька, я вам даю грош, а вы в меня этой репкой кидаете. Коли хоть раз попадете – я вам второй грош отдаю и более ни одной репки не беру. Которой попали – последняя. А коли ни разу не попадете, собираю с улицы все свои полпунделя и уношу. За грош. А за четыре денария я славно баранок поем. Как?

Мужик почесал в голове и переглянулся с братом.

– Ни в жизнь не попадете! – громко подзадоривал его Андрюха, так, чтобы слышали прохожие.

– Гляди, як закачу у башку, зашибу насмерть! Давай грош! Не на шутку разохотившийся продавец отвесил все двенадцать с гаком фунтов ядреной репки и высыпал эту горку черных снарядов перед собой на двуколку, служившую прилавком. Выдвинул непременное условие:

– Чур, дальше того столба не отбегать!

– Идет! Только вы мне дайте вашу пустую торбу, чтобы мне потом меньше было работы репки собирать, – легко согласился Андрюха и, поскольку велено ему было шума устроить побольше, закричал на всю улицу:

– Господа прохожие! Берегитесь, чтобы дяденька вас репкой не зашиб! Прошу покорно ту, что мимо пролетит, не воровать!

Такой анонс привлек сразу нескольких уличных зевак, ожидавших увидеть сейчас что-то не совсем обычное.

Первым делом Андрюха поймал небольшой мешок, который ему кинул продавец, тут же нащупавший своей костистой пятерней увесистую репку: «Ну, держись!»

Когда в него полетел первый корнеплод, Андрюха изобразил на лице ужасный испуг, который словно бы поверг его в оцепенение. Он замер и увернулся от летящей ему прямо в лоб репки только в самое последнее мгновение. Рука у мужика оказалась твердая – пролетев мимо Андрюхи, репка тюкнулась кому-то у него за спиной прямо в пах, так, что бедолага съежился, не в силах ни протестовать, ни открыть ответный огонь. К счастью, это оказался не военный, а такой же мужичина из предместья.

– Эту возьмите себе, дяденька, за увечье, – сказал Андрюха, будто бы у него был глаз на затылке. Публика за спиной у Андрюхи благоразумно расступилась. Деланый испуг на лице мальчишки сменила задорная улыбка. Следующие три или четыре репки он ловко поймал одной рукой и отправил в мешок. Следующие «снаряды» получалось ловить только через один – на помощь продавцу, не удержавшись, пришел его брат. Однако несмотря на то, что и у того лапища работала, будто праща, задеть Андрюху не удавалось, даже бомбардируя его вдвоем. Маленький циркач уворачивался играючи, даже с изяществом. Зрители, наблюдавшие эту необычную корриду, сопровождали ловкие действия мальчика восхищенными возгласами, кто по-польски: «Ах, курва!», кто по-русски: «Ну, пострел, что делает!», кто по-здешнему:

«Ах, я ж табе…». Какая-то сердобольная горожанка подбирала улетевшие мимо репки и складывала их в кучку, у кого-то из военных чесались руки самому попробовать пульнуть в вертлявую мишень, показать этим мужикам, как настоящий гренадер умеет бросать гранату.

При таком усердии метателей первоначальный запас «снарядов» быстро подходил к концу, но вошедшие в раж торговцы, кажется, готовы были распатронить на Андрюху весь арсенал. Только тот умудрялся не только следить за всем, что в него летело, но и на соседнюю крышу бросить взгляд. Представление можно было заканчивать.

На одно короткое мгновение, когда нога скользнула по покрытой замшелой зеленцой старой черепице, Княжнин пожалел о том, что затеял. Но тут же отогнал прочь вредные сомнения – коли уж дело начато, только вперед! Он намеренно избавился от сюртука, чтобы не стеснял движений: предстояло выполнить небольшой акробатический экзерцис. Не гнушаясь помогать себе руками в мягких, с шершавинкой, замшевых перчатках, таких удобных для фехтования (эфес никогда не выскользнет из ладони), быстро переместился к краю крыши, почти примыкавшему к дому Миллера. Окно, в которое предстояло проникнуть, присмотрел заранее, с улицы. Оно по-прежнему открыто. Скорее всего, это комната, смежная с кабинетом Косаковского. Проветривается, пока гетман в кабинете.

Здесь, на краю, Княжнин задержался. Один решающий прыжок. Ошибиться нельзя. Ладно, если, грохнувшись на землю, сломаешь себе что-нибудь. Главное – каков будет позор! Секунда – и ты из приличного офицера превращаешься в калеку и посмешище. Посему – прочь эти мысли, просто нужно подготовиться, проделать движение мысленно.

Чтобы получить надежную опору для толчка, Княжнин с усилием вытащил из кровли одну черепичину, поставил на ее место ногу, проверил, не поедет ли под ней вниз остальная черепица. Между вторым и третьим этажом в доме Миллера есть небольшой декоративный карниз – на него носками, и тут же правой рукой в открытое окно, будто делая выпад, и схватиться внутри за раму. Все остальное просто. Разве что внутри в него сразу могут выстрелить, но это вряд ли, ставка на неожиданность должна сыграть.

Андрюха внизу устроил такое представление, что самому захотелось поглазеть… Прочь, прочь! Только прыжок…