— Ааааа! — зашлась вдруг криком одна из Ма. Мих оглянулся. На лужайке перед домом плыла по воздуху коза. Раздутое, полное молока вымя мерно раскачивалось над землей. Коза задумчиво жевала жвачку. Полет ее не удивил. Но зато удивил всех присутствующих. Коза доплыла до открытой двери в дом и напрочь застряла в проеме.

Мих огляделся, ища источник таких волшебных превращений. Он был материалист и законно считал, что козы просто так по воздуху не летают.

Ага! Вот, кажется, нашел!

Один из многочисленных ребятишек, пацан лет пяти, стоял, белый как мел, с закатившимися глазами, и вот-вот должен был без памяти упасть на вытоптанную траву. Мих не успел его подхватить. Пацан маленьким кульком рухнул на землю. Коза, обдирая бока, приземлилась наконец на порог и громко возмущенно заблеяла.

Мих взял пацана на руки, передал взволнованной Ма. Мальчишка уже открыл глаза, удивленно оглядывался кругом.

— Маг у вас, — громко объявил Мих. — Я и раньше такое видел. Сколько вашему мальчонке, лет пять?

— Да, около того, — озадаченно подтвердила одна из старших Ма. — Кто же такое упомнит.

— Самый возраст, чтобы возможности свои начать показывать. Контролировать он их пока не может. Вот сейчас испугался, занервничал, такая реакция и получилась.

— И что теперь?

— А теперь сами решайте. То ли в город его везите, там обучат, поступит на государственную службу, будет у вас знатный родственник. А хотите, не говорите никому, маг в хозяйстве не помешает.

— Вот те на! — всплеснула старшая Ма руками над подгоревшим вареньем. — Не было забот, жили себе не тужили. Ты бы ребенка посмотрел, все-таки лекарь, может, ему помощь нужна.

Об украденном бинокле уже никто не вспоминал.

До самого прихода мужчин с поля в доме стоял оглушительный переполох. Ма бегали и тараторили без умолку, дети галдели, младенцы орали, а налетавшаяся коза истошно блеяла во дворе. Миха не отпустили — упросили остаться и связно доложить главе семейства о происшедшем.

Что Мих и сделал, стараясь не глядеть в сторону хозяйского сына, украдшего бинокль.

Глава семейства удивился и растерялся, может быть, первый раз в жизни. Стал расспрашивать Миха о маленьких магах и их судьбе. Мих рассказал то, что знал. Хотя знал он немного. В основном то, что слышал от контеза Ваца.

Да, есть отделения при ликеях. Да, мальчиков и девочек берут туда на полное содержание. Да, мальчиков много больше. То ли такова магическая природа, то ли девочек из семей отдавать не хотят. Способных мальчиков потом берут в Университет. А оттуда прямая дорога на королевскую службу. Или в крайнем случае в магистрат крупного округа. Да, сами знаете, магов не так много, сильных совсем мало, и рождается с каждым годом все меньше и меньше.

— Как думаешь, если козу поднял — сильный маг?

— Чего не знаю, того не знаю. Это умных людей спрашивать надо.

В конце концов хозяин решил: что ни делается — все к лучшему. За что все и выпили самогонки.

У уходящего утром Миха сильно болела голова. А мешок раздулся от уложенных в него большого куска сала, круга козьего сыра, краюхи хлеба и десятка недозрелых яблок.

Днем голова болеть перестала. И захотелось есть. Пришлось остановиться прямо посреди чистого поля. Ни деревца, ни кустика вокруг не нашлось. Вода на маленьком костерке вскипела довольно быстро. Мих заварил своих фирменных травок, с наслаждением съел свежего сыра с хлебом. Откинулся на спину, распахнул руки.

Болезненный укус обжег правое предплечье. Мих дернулся, вскочил. Только и увидел, что исчезающий в пожухлой траве блестящий раздвоенный змеиный хвост. Раздвоенный хвост означал только одно: Миха ужалила Горгла. Один из самых ядовитых гадов пустыни. И что противоядия у него нет. И вообще нет. А значит, жить ему оставалось часа два-три, и умрет он, хорошо помучившись. С почерневшими, раздутыми руками и ногами, задыхаясь и хрипя кровавой пеной. Мих стукнул кулаком по сухой земле. Какая глупость! Нелепая, несправедливая случайность!

Хотелось плакать. И очень не хотелось умирать.

Мих рассмотрел укус. Обычный змеиный: два узких следа на уже слегка отекшей руке. Но это мог быть простой ужик. Даже с гадючьим укусом он справился бы: отсосал яд и все. А тут — без вариантов.

Проклятый мир! Проклятая судьба! Дернул его черт остановиться на отдых!

Нещадно палило солнце. Во рту пересохло. Перед глазами стояло красное марево. Нет, не стояло, белкой в колесе крутилось перед глазами. И, боже, как от этого было тошно. Воды! Полцарства за глоток воды! Где они, эти полцарства. Метр семьдесят восемь потрескавшейся земли. И та чужая.

От слабости не поднять головы. Сначала пекло правую руку, потом она онемела. Мих с трудом, как посторонний предмет, поднял руку, рассмотрел. Лучше бы не смотрел: черная, опухшая. Б-э-э-э.

Рвотные массы забили рот. Тонкая игла добралась до сердца. Уколола ледяным жалом.

Бросило в холод.

Мих со Светкой на катке. Лихо скользят по исчирканному коньками льду спортивные «норвежки». Голубое, до рези в глазах, небо. Озябшие руки. А под толстой, замерзшей коркой озера — вода. Много воды. Море. Океан. Мих опускается, ложится на живот. Прижимается к обжигающему льду губами. Лед пахнет блевотиной.

Мих с трудом откашлялся. Ног он уже не чувствовал тоже. Раскалывалась голова. Чугунный колокол ухал в висках. Скорее бы все кончилось.

Жара и холод. Холод и жара. Качели.

Качели. На некрашеной доске сидит Ивка и болтает босыми ногами. Мих раскачивает толстую веревку. Взлетает и опадает синяя юбка. Мелькают перед глазами коленки, пыльные розовые пятки. Звенит настырный, как комариный писк, тонкий смех. Ивка спрыгивает с доски. Прижимается к Миху. Оба падают на сухую траву. Ивкино тело давит, как могильная плита.

Все труднее и труднее дышать. Распухает шея, сжимая трахею. Рвотный вкус во рту сменяется вязким, медным вкусом крови. Мих давится раскаленной лавой.

Не могу дышать. Не могу. Не мо…

Издалека, из другой вселенной, раздается над Михом незнакомый голос: «Как ты думаешь, Хмут, этот путник еще живой?»

Мих проснулся оттого, что хотел есть. Или даже нет: он хотел жрать. Немедленно. Безотлагательно. Прямо сейчас.

Видимо, такой реакции от него и ожидали. Во всяком случае, как только он открыл глаза, немолодой, с носом, слегка напоминающим поросячий пятачок, человек протянул Миху стакан разбавленного сладкого вина и блюдце соленого воздушного печенья.

Выхлебав освежающего напитка и набив рот печеньем, Мих наконец огляделся.

Он лежал на мягком сидении кареты, весь обложенный шелковыми подушками, и, похоже, уже не собирался умирать.

Напротив Миха сидел, уперев острый подбородок в сжатые кулаки, молодой господин его, Миха, лет. В тщательно отглаженной кружевной рубашке выбеленного полотна. С тонкими чертами чуть вытянутого (Эль Греко. Да, Эль Греко, вспомнил Мих) лица и вьющимися светлыми волосами, разделенными на прямой пробор и перетянутыми кожаным ремешком.

Господин смотрел на Миха чуть озабоченно, чуть одобрительно, чуть печально. Как и должен смотреть благородный спаситель на одаренного его благодеянием страдальца.

— К-к-как ты себя чувствуешь? Мы с Хмутом очень волновались. Думали, что уже поздно спасать. Но, с-c-cлава провидению, мы успели вовремя, — незнакомец заикался, но речь его явно принадлежала человеку образованному. Такие редко случались на пути бродячего лекаря.

— Чеканка? — спросил Мих.

— А то ж, — вступил пожилой человек. — Ты уже кончался совсем. Раздутый был, черный, что твой баклажан.

Мих поднес к лицу правую руку. Ничего себе рука. Волосатая немного. А так все в порядке. Мускулистая, загорелая. Здоровый образ жизни как-никак. След змеиного укуса с нее исчез, а причудливое углубление на коже — след чеканки — еще нет.

— Надеюсь, вы понимаете, господин, — начал Мих, — что денег рассчитаться за чеканку у меня нет. Но я готов отслужить, как могу.

Знатный незнакомец только рукой махнул: «У м-меня только одно ж-желание и од-д-дна проблема. Но, б-боюсь, ты мне с ними не поможешь. Как звать тебя, путник?»