— Зря радуешься! Для тебя найдётся не один добросовестный следователь! А я уж подберу особо исполнительного! — в ярости прохрипел красный, как рак глава госбезопасности. Но Фриновский не испугался! Спросил вдруг вкрадчиво, глядя в глаза Берии:
— А вдруг и с ним что то случится — а товарищ Берия? А вдруг что то случится с тобой? Берия застыл с раскрытым ртом: лицо его из красного, стало менять цвет на бурый… А Фриновский бил безжалостно!
— Да бог с ним — с этим майором… Тебе о себе подумать надо Лаврентий Палыч… Я тебе чуток приоткрою завесу — во что ты вляпался по скудоумию ума… Ты же знаешь, что в Ленинград пришло пять пароходов… И что в них было тоже знаешь? Берия непроизвольно кивнул, оставаясь в прострации… Так вот — это подарок "Странника". Подарок товарищу Сталину и советскому народу! И бесплатно!!! Оценил масштаб? А в этом подарке был один завод — полностью, под ключ! И все эти дела "Странник" провёл через меня. Почему он выбрал меня — не знаю… Но связь у меня с ним односторонняя — от него ко мне. Я, например, с ним связаться не могу! Тут пенсионер, конечно, покривил душой, но так было нужно. Именно в этот момент…
— Только не это главное… — "убивал" Фриновский Берию слово за словом — другое главное! "Странник" передал — через меня, товарищу Сталину, что он передаст ещё четыре-пять заводов — под ключ! А ты влез в эти дела своей слежкой и моим арестом! И что ты думаешь — будет ли дальше "Странник" слать заводы в Советский Союз? И через кого он будет это делать? Уж не через тебя ли?! Берия, от слов Фриновского, безжалостно бьющих одно за другим точно в цель, всё больше и больше, погружался в пучину невероятного отчаяния и страха! А последние слова… У него возникло ощущение, что вот он, стоящий на вершине горы с превосходством глядит вниз, на людей-букашек, копошащихся там, внизу и ВДРУГ!… Из под ног исчезает опора — целая гора! И он — на мгновение, повисает в воздухе в полнейшей неопределённости: то ли гора вновь возникнет у него под ногами, то ли он стремительно полетит вниз, расшибаясь по пути к той далёкой земле в кровь; рвя жилы и ломая кости! На Берию было страшно смотреть: бело-бурое лицо; выпученные под пенсне, глазные яблоки, широко раскрытый рот, не в состоянии вдохнуть хоть грамм воздуха и непроизвольные конвульсии, волнами прокатывающиеся по всему телу. И воздух… Тугой, спёртый сгусток страха, и туалетной вони… И тут в кабинете, словно спасение, зазвонил телефон. Прямой провод с Кремлём!
Телефон зазвонил раз, второй… На третий — особенно настойчивый, как показалось, звонок, раскрылась дверь и в проёме показалась испуганное лицо секретаря, выкрикнувшего в страхе:
— Товарищ комиссар второго ранга — возьмите трубку: звонит товарищ Сталин! И неопределённость исчезла. Испарилась, как утренний туман! Берия, дрожащей рукой поднял трубку; чтобы она не тряслась, с силой прижал её к уху. С трудом выдавил из себя:
— Я вас слушаю товарищ Сталин… На другом конце провода возникла странная пауза, а затем холодный голос Хозяина спросил:
— Товарищ комиссар второго ранга… Кто отдал приказ о аресте товарища Фриновского? Сталин не спросил: кто вам отдал приказ об аресте, давая таким образом Берии, выскользнуть из ловушки — свалив вину на другого… Берия принял её, но не совсем правильно — находясь под впечатлением ещё не прошедшего шока…
— Никто не арестовывал товарища Фриновского… — заблеял он в трубку — его просто пригласили для разъяснения некоторых вопросов… Голос Сталина заледенел: Берия не принял "спасательный круг", брошенный ему в помощь Хозяином!
— Тогда почему он увезён пол конвоем, а в доме проведён обыск?
— Товарищ Сталин… — начал запинаясь Лаврентий Берия — вы мне дали задание — выяснить кто такой "Странник"… — начал оправдываться Берия. — Я, в результате оперативной разработки товарища Фриновского выясни, что он состоит на связи со "Странником". Я решил задать ему несколько вопросов по этому "Страннику"! — голос его, к концу рапорта окреп. Лучше бы он этого не делал: Сталин дал ему возможность свалить свою вину на подчинённых, а Берия перекладывал свою вину на него — вы, мол, приказали и я выясняю… Трубка в руках начальника ГУГБ взорвалась от криков, мата и ругани! На великом и могучем русском, с вкраплениями грузинского…
— Ты! Сын вислобрюхой ослицы! — орал в трубке Хозяин, ни сколько не задумываясь о том — как воспримет эти оскорбления подчинённый. — Ишак кастрированный… Мат и брань лились из трубки рекой, а всё вытягивающийся и вытягивающийся в струнку хозяин кабинета уже не дышал под потоками Хозяйского гнева! Бледнел, синел, бурел… И вот-вот готов был грохнутся замертво! Наконец поток брани закончился и Сталин спросил уже нормальным голосом:
— Ты меня хорошо слышишь — товарищ бывший комиссар второго ранга? Берия то ли просипел, то ли прохрипел, с трудом выжимая из себя нужные слова: Я вас хорошо слышу товарищ Сталин… В трубке раздалось довольное хмыкание и Хозяин милостиво произнёс:
— Товарищ Фриновский, надеюсь у тебя в кабинете? Берия, над которым пронеслась костлявая с косой и лишь кончиком одежды мазнула по нему, ободрился и ответил уже не запинаясь:
— Конечно, товарищ Сталин — у меня! Сидим, беседуем… И ведь ни сколько не соврал — мерзавец! Ведь сидели, беседовали… А как — так это не суть важно. Для Лаврентия Павловича Берии…
— Дай ему трубку… — благодушно произнёс Хозяин… Берия сделал умоляющее лицо и протянул трубку Фриновскому. Тот пожал плечами и показал: руки, мол, за спиной скованны — как взять трубку? Берия уже махнул повелительно — давай иди сюда! Пенсионер — в отместку, видимо — показал на ноги: не идут проклятые, хоть ты тресни! На взгляд Берии секретарь подхватил Фриновского под мышки и рванул от стула вверх! Поднять то поднял, да Михаил Петрович мужчина был грузный и секретарь не удержал его (а Фриновский и не старался…) и пара рухнула на пол! Сначала упал пенсионер, а за ним, на него упал секретарь… Трудно, удержаться на ногах, когда тело, весом под девяносто килограмм, падает вниз и тянет тебя за собой, потому что руки твои прижаты локтями падающего! Стук падающих тел; мат и выкрик упавшего Фриновского: Да твою же мать! Что ж ты такой дохлый то! Жрёшь усиленную пайку, а меня удержать не можешь!!! И громко так проорал, словно играл на публику. В одном лице — Хозяина… И тот это услышал. И оценил по достоинству…Трубка в руке Берии пророкотала:
— Понял я — какие у вас там беседы… Значит так — Берия… Ты сейчас же освобождаешь товарища Фриновского… Берия согласно кивнул.
— Лично… — ты понял меня, извинишься перед товарищем Фриновским за причинённые ему неудобства. И лично — отвезёшь его домой. Дома у него — лично извинишься перед хозяйкой дома и ЛИЧНО… — напирая на это слово продолжил — поможешь хозяйке восстановить порядок в доме. Лично. Один! Уедешь после того, как в доме будет наведён прежний порядок. Не раньше! И чтобы до завтрашнего вечера семья Фриновских возвратилась в свою прежнюю квартиру! Ты меня хорошо понял товарищ комиссар третьего ранга? Берия чётко ответил, что всё понял и всё выполнит, как приказано…
— А потом я с тобой ещё поговорю… — голос в трубке стал вновь угрожающим и Берия понял, что не всё ещё закончилось для него благополучно. А я, прислонившись спиной к стене кабинета, наслаждался игрой. Невольных актёров, играющих очень правдивую сцену из длинного спектакля, под названием ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ… ну всё: делать мне здесь больше нечего — моя задумка полностью выполнена и мне пора по своим делам. Тут и без меня обойдутся… Секретарь, подстёгнутый начальственным криком, вылетел из приемной, на закрыв двери в кабинет и я, тихо вышел в приемную, а дождавшись, когда в неё ворвётся запыхавшийся секретарь с ключами от наручников, вышел беспрепятственно в коридор… И из Главного управления…
Вот такой у меня выпал заполошный конец мая… Весь в трудах, заботах; весь в мыле… И всё сам, да сам! — Ну… — в большинстве случаев… Сестрёнка, тоже, "порадовала"… Сдать все экзамены за девятый класс она сдала, а вот экстерном за десятый… Когда приехал, наконец то в Тушино — подошла с видом побитой собачки болонки и промямлила о том, что экзамены за девятый класс сдала, а за десятый — даже и не пыталась, чтобы не позорить фамилию Степановых… Не увидела в моих глазах злости, гнева, возмущения и бросившись на грудь — разревелась во всё горло… Что делать — молча гладил её по волосам и… молчал… А она не унималась — ждала от меня, по извечной женской привычке, слов утешения и сочувствия: мол, ничего страшного: ну не получилось, значит не получилось… А я, негодяй такой — молчал и её не утешал… Вот она и рыдала в голос! Наконец мне надоело: резко отстранил её и бросил:
