— Кораблёва — я всё слышу! Чем ругать себе под нос мужлана, чурбана бесчувственного и прочее… прочее — лучше иди ка ты на свои лекции… Настя вскинула голову, сверкнула глазами:
— И во всём то ты лучший, и всё то ты умеешь и всё то ты слышишь… Прямо страшно с тобой рядом — такой неумехой себя чувствуешь!
— Ну так в чём дело Кораблёва: иди к своим медикам и не будешь чувствовать себя ущербной — ухмыльнулся я. Настя покачала головой:
— Нет Мишенька — так легко ты от меня не отделаешься! И потом: мне, как работнику зарплата положена! Вот и свозишь меня поужинать после работы! Я чуть не задохнулся от возмущения:
— Да ты с такой работой и на тарелку супа не заработаешь!
— Так я не требую везти меня в ресторан — я же с понятием! — выпалила в ответ наглая девица — отвези куда попроще… Я ухмыльнулся.
— Опять какую-нибудь пакость придумал Степанов! Ну что я тебе такого сделала, что ты меня не любишь — такую лапочку?! Вот так — подкалывая друг друга, пикируясь, переругиваясь, с трудом дотянули до обеда… Я дотянул… Ну вот как так можно? Нужно закрутить гайку — так присядь на корточки и закручивай! Нет — эта… Этот… помощничек встанет, наклонится; прогнёт спинку и водит попкой, обтянутой плотными штанами — туда-сюда… Старается она, видите ли! А у меня от её усердия — косоглазие появляется! Или подойдёт сзади, прислонится так — легонечко грудью, аж огонь по венам и мурлычет на ушко: а что это ты делаешь? А тут ещё мой "Рембрант" через каждые пять минут меня отрывает от работы! Посоветоваться ему надо!!!
Пикассо — твою ж мать! А сам стоит и слюни пускает! Или зовет — вроде как меня — оценить его работу… Да что я — работы его не видал что ли? А моя работница смотрит умоляюще — ну давай сходим, посмотрим хоть одним глазком! А посмотрев — хвалит этого "Репина" таким голоском, что он готов наизнанку вывернуться, чтобы ей угодить! Да — страшная эта сила красота! А кто то еще брякнул, не подумав: Красота спасёт мир! Да такая красота его погубит!!!
В общем не выдержал я такого издевательства, плюнул в сердцах и предложил — чтобы отвязаться, закончить на сегодня. И поехать пообедать… Пообедал девицу, довёз до здания института; отправил на лекции и вздохнул спокойно, когда мамзель скрылась за дверью… Поехать на работу? Да ну её — настрой не тот! Домой поеду — в ванну! Хоть остыну, да помечтаю о несбыточном…
А чего мечтать то? Вот же она, мечта: рядом — бери, да пользуйся! — иронично прошелестел у меня в голове голос оппонента-реалиста…
Ага… — скривился я на его сентенцию — эта мечта — как граната с выдернутой чекой! В любую минуту может взорваться своей непредсказуемостью! И похоронить меня под воздействием своего легкомысленного характера гулёны за чужой счёт. Здесь всё не так выпукло, как у нас, но зато тут более тоталитарно! Вон как она, стоя со мной в обнимку, улыбалась Фриновскому! Я, конечно, понимаю — эта привычка у женщин в крови — как вторая кожа! Но ведь мужчина об этом может и не догадываться! И что тогда? Кто я — пусть и не простой автослесарь против зам наркома?! Вот то-то и оно! А эта дура этих раскладов не понимает и обижаться начнёт, когда я всё это ей начну выговаривать. Она же по другому не умеет. Но считает, что это ничего не значит! Короче: быть рядом с такой — реально получать проблемы! А мне это надо? У меня и так забот полон рот! Я вон в Тушино — как на работу езжу — если не через день, то через два дня точно… И сегодня уеду: очень уж мне не хочется завтра с Кораблёвой встречаться. Вернее наоборот — очень хочется, но не нужно! А значит — надо себя чем то занять… В случае с Малышевой — я уехал в Испанию. А в случае с Кораблёвой — куда? Ну… — пока?… Пока — в Тушино…
За делами и хлопотами ка то буднично — для меня, прошла встреча сына с отцом. Все сроки уже прошли и добавочные тоже: я уже думал навестить Ворошилова и выразить ему своё Фе… отрезанием части тела. Пальца или уха, как обещал, но решил выждать ещё три-четыре дня… Видел — не всё зависит от наркома обороны, хотя он мог бы и посильнее напрячься! Но — не пришлось: через четыре дня после последнего срока Борисов-старший стоял на перроне вокзала…
Вышел на перрон усталый, но не сломленный мужчина в ватнике и с фанерным самодельным чемоданом. Лёгким — ну какие вещи могут быть у зека, хоть и бывшего… И тут сын подошёл… Обнялись крепко — как водится… Я стоял рядом — в невидимости и "мониторил" обстановку, чтобы им никто не мешал… Вышли из вокзала; сели в такси и в Универмаг. Приодеться — я дал Колюне две тысячи рублей на экипировку. А что — хорошие ботинки — 400 рублей! Половина зарплаты обычного работяги! Правда — ХОРОШИЕ… Приоделись — как мне потом рассказывал Коляныч и в наркомат. В вестибюле Борисов-старший показал документ о реабилитации. Помурыжили его на входе и отвели в кадры… А там — о нём уже было распоряжение самого наркома! И дела пошли быстрее и веселее… Выдали командирскую книжку со званием комбриг; материальную безвозмездную помощь в размере 6 месячных зарплат — аж 8000 рублей! И направление на получение вещевого довольствия и направление в санаторий среднего командного состава — под Москвой. На лечение. Сроком на двадцать пять дней… Коля проводил отца в санаторий; вернул мне 2000 рублей и начал было горячо благодарить, но я оборвал: мягко, но настойчиво.
— Коля. Я тебе обещал вытащить отца из зоны — я свое слово сдержал! Вот и хватит об этом! Вернётся отец — поговори с ним, узнай — что он думает относительно тебя. И решай — как тебе дальше жить…
В хлопотах и заботах: о Родине; о близких; о будущем я и себя не забывал… Я теперь — лицо неприкосновенное: могу ездить где хочу и как хочу! Кроме государственных и военных объектов, разумеется… В отделе кадров НКВД СССР на должности начальника сидит Литвин Михаил Иосифович — очередной иудей. В мае его должны назначить, переводом, начальником 4 го отдела ГУГБ НКВД в СПО — следственно-политический отдел. Ну а пока он сидит на кадрах — грех его не использовать! И вот я, "зайдя" в управление — "попросил" Литвина о пустячке… И он мне в этом "пустячке", естественно — "не отказал"…
Литвин вызвал зама и приказал принести ему чистые книжки удостоверений сотрудников наркомата. Двадцать штук. И зам принёс. В связке. И прошёл мимо секретаря, намеренно "светя" этими бланками. А ушёл без них! А я, через некоторое время — ушел, в невидимости, с этими самыми удостоверениями. В сам отдел кадров. Где мне каллиграфическим почерком, со всеми тайными метками и знаками, выписали два удостоверения. Удостоверение особо уполномоченного СПО ГУГБ НКВД и удостоверение личного порученца первого зама наркома, комиссара второго ранга Фриновского. Оба удостоверения с моей фотографией и печатью. И званием — капитан (не поскромничал для себя, любимого). Только фамилия была другая — Любимов… Как и нарком лёгкой промышленности… Но имя — чтобы не путаться — Михаил…С такими удостоверениями мне сам чёрт не брат! И моим помощникам — если всё сложится как надо: тоже пригодятся такие убойные документы сотрудников НКВД. А когда Литвину придётся сдавать дела — всплывут эти 20 бланков удостоверений. И с него спросят — зачем брал; куда дел. И это будет только первый камешек "в его огород"…
Приехал в Тушино; зашёл, сначала к Дергачёву — в котельную. Посидели, потрындели за жизнь… Слегка коснулись политики… Думаю — предисловие намеченного мною разговора мы миновали…
— Товарищ полковник… А не надоела ли вам жизнь истопника? Не хочется ли кости старые размять, да тряхнуть стариной?
— И что ты хочешь мне предложить — неугомонный ты наш! — насмешливо, но с затаённым интересом, спросил Дергачёв…
— Я, для начала — в общих чертах спросил… — начал туманно. — А если я скажу — что хочу предложить, то тогда у вас будет только один путь — со мною! Отступления и отказа даже не подразумевается. Тайна умрёт вместе с её хранителем! — ответил жёстко.
— Да же так… — протянул бывший полковник, подобравшись. — А знаешь — скупо улыбнулся он — ты на плохое не позовёшь. Я в деле! И под твоим, разумеется, командованием! — зачем то встал Дергачёв. Ну раз так… Усадил его напротив и стал делиться планами. По окончании истопник сидел молча, наверное минуты две-три, с полу отвисшей челюстью. Потом помотал головой и выдохнул:
