Антиохийское княжество не отличалось тем привычным уютом, что паломники находили в Иерусалимском королевстве: здесь на многие мили не виделось человеческого жилья, движение затруднял сыпучий песок. Хотя княжество было христианским государством, но сами христиане редко встречались на пути каравана. Иногда появлялись сарацины – от одного человека до несколько десятков воинов: возможно, соглядатаи, а может, и разбойники – вооружение у всех было примерно одинаковое. Они не нападали: во-первых, между христианами и мусульманами был заключен мир и обе стороны старались его соблюдать; во-вторых, разбойничьи отряды опасались воинственных тамплиеров, не единожды их бивших. Но вот караван Гуго де Пейна натолкнулся на препятствие, которое не желало уступать дорогу.
Впереди стоял отряд из десятка рыцарей и человек пятидесяти кнехтов. Судя по одежде и вооружению, то были христиане, но почему-то они изготовились к бою, и копья были направлены в сторону толпы еле бредущих пилигримов. Немногочисленность возникших на пути воинов все же не заставила магистра потерять бдительность. В них чувствовалась безупречная воинская выучка, а вооружение рыцарей стоило, по меньшей мере, стада из 45 коров – именно во столько и обходилась в среднем экипировка рыцаря.
Гуго де Пейн приказал своему каравану остановиться, чтобы смогли подтянуться отставшие пилигримы. К нему подъехал Беренгар и пояснил:
– Это Черный Рыцарь Пустыни – так он себя называет.
– Он кто: христианин? Мусульманин? Чего можно ожидать от его воинов?
– Ничего хорошего, хотя матери и крестили их в христианских храмах. Это норманны из Южной Италии. Поклоняются они не Магомету и не нашему Господу, а золоту и тем удовольствиям, что можно за него купить. Некоторых паломников из нашего каравана норманны ограбили еще по пути в Палестину, и теперь у этих несчастных нет даже куска хлеба. Однако в храбрости воинам Черного Рыцаря не откажешь, будь с ними осторожен.
Рыцарь в черном плаще не намеревался ждать, пока пилигримы соберутся в одну толпу, которую легче было бы, по крайней мере, защитить. Воин пустыни направил коня в сторону магистра. Подчиненные потянулись вслед за командиром.
Гуго де Пейн, чтобы показать свое миролюбие, снял шлем и передал его слуге.
– Приветствую тебя, Черный Рыцарь Пустыни! – произнес магистр и представился: – Я Гуго де Пейн, сопровождаю с братьями ордена Храма пилигримов, идущих из святых мест на родину.
Рыцарь в черном плаще шлем снимать не стал, но остановил коня и убрал руку с меча.
– Да будет тебе известно, Гуго де Пейн, что я строю в этих местах замок, который послужит защитой для пилигримов, держащих путь в Иерусалим. Строительство – дело затратное, и приходится просить идущих по этим местам пожертвовать что-нибудь на богоугодное дело.
– И сколько ты хочешь взять с этих нищих людей. – Магистр бросил взгляд на собиравшихся в толпу перепуганных пилигримов.
– Пусть дадут, сколько смогут, – предложил Черный Рыцарь и кивнул в сторону своих воинов. – Если мои казначеи признают собранную сумму достаточной, твои пилигримы смогут в безопасности продолжить свой путь.
– Разве ты не видишь, что они едва не умирают с голоду?
Рыцарь Пустыни рассмеялся:
– Еще ни один странник, бредущий через эти края, не сказал, что он сыт, богат и доволен жизнью. Однако ж строительство моего замка должно быть завершено.
Магистр, утомленный жарой, попытался расслабить нагрудник; из-под него выглянула полоска белоснежного хитона:
– Если б ты заботился о христианах, то помог бы мне довести этих пилигримов, по крайней мере, до владений ромеев. А я, после того как обеспечу их едой на несколько ближайших дней, смогу оставшиеся при мне деньги пожертвовать на строительство замка, – пообещал Гуго де Пейн.
Как ни странно, Черный Рыцарь Пустыни без спора согласился на это предложение. Магистр опасался какого-нибудь подвоха от рыцарей с повадками разбойников, однако новый спутник шел со своими людьми впереди каравана и не делал никаких попыток приблизиться к паломникам.
Через две мили караван Гуго де Пейна прошел мимо строящегося замка. По тому, что Черный Рыцарь отделился от воинов и принялся осматривать стройку, можно было с уверенностью предположить, что это и есть жилище, на которое взимались со всех прохожих деньги. Впрочем, особых средств на него не требовалось, так как строили крепость пленные сарацины, некоторые с исполосованными в кровь спинами. Рядом ходили воины с кнутами в руках и при малейшем подозрении на лень или неаккуратность в работе пускали их в дело.
Замок получался в виде одинокой башни; не занимая много территории, он устремился ввысь. Хотя до завершения стройки было далеко, он уже мог принять воинов и служить для них защитой. Малая площадь позволяла в короткий срок возвести стены, а развернуть широкое строительство могли не позволить соседи-сельджуки. Приличная высота стен также была кстати: с верхнего этажа, словно из орлиного гнезда, великолепно обозревались окрестности.
Дав несколько указаний и собственноручно отстегав плеткой сарацина, уронившего кувшин с водой, Рыцарь Пустыни вернулся к своим норманнам. Впрочем, недолго они исполняли обязанности проводников в надежде получить от Гуго де Пейна непонятное количество монет. Вдали показался пыльный шлейф; всадники пустыни прекрасно знали, что его может оставить только торговый караван, они по столбу пыли могли даже определить примерное количество людей и верблюдов.
Норманны по-английски отсоединились от Гуго де Пейна, как только запахло более существенной добычей.
– Беренгар, поторопи отстающих, – попросил магистр. – Кажется, у нас могут быть неприятности.
– Насколько я знаю, у Иерусалимского короля и князя Антиохии мир со здешним правителем, – с надеждой промолвил нищий рыцарь.
– Совершенно точно, – согласился де Пейн, – однако норманны, по-видимому, умчались грабить мусульманский торговый караван. Скорее всего, эмир Алеппо пожелает рассчитаться за такую дерзость. На нашу беду норманны слишком быстро передвигаются, у них имеется надежное укрытие, чтобы переждать первую ответную волну ярости. А вот мы, если не поспешим достигнуть киликийского прохода, можем ответить за дерзость Черного Рыцаря Пустыни.
Через немного времени пилигримов ожидало страшное зрелище: множество трупов сарацин валялись там, где их настигла смерть; десятка полтора раненых корчились в муках – одни из них взывали о помощи, другие просили верным ударом меча прекратить их мучения. Не меньше жалости вызвал верблюд с распоротым животом: он хрипел, слезы обиды катились из его глаз, словно это было существо с человеческой душой.
Среди пилигримов нашлись несколько человек, которые были знакомы с искусством врачевания. Кому-то из раненых остановили кровь, у одного достали из руки арбалетную стрелу, прочим перевязали раны, а безнадежного изрубленного на куски, но еще дышавшего мусульманина накрыли плащом, чтобы уберечь от насекомых, облепивших его раны. Всех раненых забрали с собой, надеясь оставить их в ближайшем селении. Время, которое пилигримы потратили на заботу о пострадавших сарацинах, дорого им обойдется.
Уже были видны между двумя скалами природные врата в Киликию, на стенах крепости, сторожившей вход в ущелье, явственно виднелись, словно муравьи, бегающие армянские воины. Но между горным краем и караваном пилигримов, поднимая гигантский столб пыли, врезалась мусульманская конница.
– Надо сарацинам сказать, что мы не виновны в гибели их соотечественников, – слышались растерянные голоса среди пилигримов. – Мы же помогли им… Несем на плечах их братьев…
Но бесполезно было надеяться, что чей-то голос будет услышан. Мусульмане собирались для атаки, а наиболее ретивые подняли копья, обнажили мечи и летели на христиан, особенно ненавистных сегодня. Магистр отдал приказ «К бою!» и сам встал во главе клина рыцарей. Вовнутрь его спрятались легковооруженные кнехты и, сколько смогли, поместились пилигримы.
Мусульманская ярость оказалась бессильной перед закованными в железо вместе с лошадьми рыцарями. Клин тамплиеров разрезал тучу мусульман, словно острый нож перезрелый плод. Особенно им доставалось от 53-летнего магистра. Гуго де Пейн и сам не ожидал от себя такой прыти. Когда его конь сделал первый шаг навстречу мусульманской лаве, у магистра мелькнула мысль: если его убьют или ранят, то будет безнадежно испорчен бесценный хитон. И он рубил мечом всех, кто оказывался в пределах его досягаемости. За магистром лежала целая просека, а он двигался вперед, не зная устали. Вот перед ним мелькнуло смуглое испуганное лицо юноши, чужие глаза жалобно просили «Пощади!». Не в силах остановить опускавшийся на голову меч, магистр в последний момент сумел повернуть его плашмя: удар пришелся на плечо, и юноша, вскрикнув, свалился с коня, но тут же встал, держась за ушибленное место.
