Спрятавшись за кустами, Павел прислушался. Внутри палатки отчетливо слышались какие-то странные шорохи и похрустывания, но никого вокруг не было видно, лишь налетающий ветер с шумом бил ее провисшие стены. Глядя на давно погасшее костровище, его осенила догадка, что он случайно набрел на оставленное пристанище Горелого. Кто же тогда находится внутри палатки? Он осторожно подошел к ней и заглянул вовнутрь. Никого там не увидел, но непонятные шорохи тут же стихли. Тогда, запалив лучину, он сам зашел с ней в палатку. Неожиданно какие-то мелкие зверюшки бросились мимо него наутек, в мгновенье ока разбежавшись в разные стороны, а на полу среди клочков разорванной бумаги, виднелись остатки сухарей и рассыпанная повсюду крупа.
На всем лежала тень опустошения и разыгравшейся драмы. Он хотел быстрее покинуть злополучное место, с витающим над ним духом смерти, но Павел с горечью осознал, что идти ему некуда. Чтобы избавится от тревожного чувства, он запалил большой костер на старом костровище. Победители всегда занимают места побежденных.
Пламя костра осветило небольшую полянку, густо окруженную березами и кустарником. Павел по достоинству оценил удачный выбор Горелого и стал обследовать его жилище в поисках спиртного для лечения телесных и душевных ран, но, к его изумлению, ни фляжки, ни бутылки с горячительным зельем ему найти не удалось. Удивленный и разочарованный, он нашел в одном из карманов куртки Горелого начатую пачку сигарет, аккуратно завернутую в целлофановый пакет. Павел не курил, но в безысходном желании успокоить щемящую боль, был рад и сигарете, не подозревая еще, что было там.
Сидя у костра и раскуривая сигарету, он вдруг почувствовал давно забытый запах анаши, но ему было уже все равно. Уставшее и истерзанное тело требовало забвенья. Казалось, вместе с дымом он выдыхал из себя боли и печали, а костер перед ним разгорался все красочнее и ярче. Языки пламени в нем словно ожили. Извиваясь и изгибаясь, они танцевали, как прекрасные феи. Костер выпускал над собою сверкающие снопы искр, которые, увеличиваясь в размерах, превращались в блестящие шары, переливающиеся всеми цветами радуги и испускающие из себя неземное свечение.
Постепенно сияющие фейерверк заполнил все окружающее пространство, и, блистая многоцветными оттенками, как волшебный калейдоскоп, доставляя головокружительное ощущение блаженства и полета. Даже кружащая над огнем небольшая мошка, словно диковинная птица, привлекла к себе теперь восхищенное внимание Павла.
С каждым вздохом он и сам надувался как воздушный шар, его тело наполняла такая необыкновенная легкость, что ему захотелось полетать над огнем вместе с мошкой. Внимательно наблюдая за ее круженьем, он вдруг почувствовал, как отрывается от земли и устремляется за нею вслед, раскинув руки, как крылья птицы. Деревья и кусты закружились вокруг него со все возрастающей скоростью. Павел ощущал непередаваемое блаженство свободного полета и азарта погони за мошкой, он уже различал впереди ее согнутые лапки и темное брюшко, стараясь на лету схватить ее за задние лапки. Неожиданно, преследуемая им мошка, начала быстро увеличиваться в размерах до гигантской летучей мыши, и, хищно скалив острые зубы, уже сама черной тенью, устремилась в погоню за Павлом. Он с тревогой ощущал за своей спиной холодящее дуновение от взмахов ее крыльев и слышал пронзительный писк вампира.
Спасаясь от преследования, он стал в панике искать укрытия, и, увидев внизу у костра свое оставленное тело, стремительно вернулся в него, почувствовав резкую боль от падения с большой высоты. Мышь следом с разгона впилась зубами в его плечо, жадно вгрызаясь в тело. Павел отчаянно замахал на нее руками, и нехотя оторвавшись, он улетела, оставив после себя кровоточащую рану.
Сияющие шары над костром исчезли. На смену эйфории пришло гнетущее предчувствие опасности, как гигантский паук, оно незримым коконом паутины плотно окутывало Павла, лишая его возможности и воли к сопротивлению. Обездвиженный, лишенный сил и с угасающим сознанием, он обреченно сидел перед затухающим очагом в ожидании своей дальнейшей участи, в полуобморочном состоянии, безвольно наблюдая, как огромный паук завладевает его телом. Из тьмы на него в упор смотрели сотни его блестящих глаз.
Время от времени он еще делал слабые попытки освободиться от его смертельных пут, но бдительный паук тут же набрасывал на него новые липкие витки паутины, все более сдавливая грудь и стесняя дыхание, отчего все больше мутилось сознание и покидали последние силы.
Павел чувствовал, как острое жало паука пронзало тело, отравляя ядом разложенья и высасывая кровь. И чем больше он чах и слабел, тем все более увеличивался в размерах паук, наливаясь его кровью. Уже слышалось в траве шуршанье тысяч мохнатых лап паучьего племени, спешащих к пленнику на запах крови. Дьявольским огнем горели из тьмы алчущие глаза вампиров.
Душа уже хотела покинуть захваченное вампирами тело, но в этот момент будто повеял легкий ветерок, листва на кустах с противоположной стороны поляны затрепетала, и оттуда вышел белесый призрак Горелого. Он был так же одет, как в роковой для себя день, но странным образом стал бесцветен и полупрозрачен, походя на туманный сгусток. Призрак зябко поеживался и мелко дрожал от смертельного холода, стараясь поглубже закутаться в свою короткую тужурку, на которую налипли опавшие листья и сырые комья земли. Стужей подземелья повеяло от него; словно спасаясь от жуткого холода могилы, он вылез из нее и пришел на свой прежний очаг погреться у огня. Его закрытые веки были скованны леденящим дыханием смерти, поэтому он не мог видеть Павла, сидящего на другой стороне костра. Зато Павел за языками пламени мог отчетливо видеть застывшее в предсмертной агонии бледное лицо призрака, от созерцания которого мурашки ползли по телу, что даже забылся на время зловещий паук, продолжающий высасывать кровь.
Призрак тянул свои озябшие руки к огню, и, будто постепенно отогреваясь у костра от смертельной стужи, вдруг, на глазах у Павла, начал материализовываться. Все более сгущался его туманный облик, а к лицу возвращались утраченные краски с бурыми пятнами крови. Обездвиженный Павел с немым ужасом наблюдал за подобным преображением призрака, еще даже не в силах себе представить того кошмара и реальной угрозы, что ему предстояло пережить.
Призрак неожиданно приблизил свои немощные руки к бледному лицу и задрожал в беззвучном рыдании. Очевидно, вместе с уплотняющейся плотью, к нему постепенно возвращались проблески разума, и от жуткого осознания своей горькой участи, без всякой надежды что-либо изменить, нестерпимо терзало остатки заблудшей души, уже познавшей суровые законы подземелья. Все худое тело Горелого зашлось в жестоком приступе запоздалого раскаянья и отчаяния и бездарно промотанной жизни.
Внезапно воздух содрогнулся от налетевшего мощного порыва ветра, который срывал сухие листья с деревьев и разбрасывал горящие угли костра. Все вокруг закружилось в нарастающем хаотичном движении. Березы испуганно замахали тонкими ветвями, о чем-то тревожно шепчась между собой, будто предчувствуя приближение неведомой силы. Горемычный призрак испуганно отдернул руки от лица, сомкнутые веки раскрылись, обнажив бесцветные белки – и он в упор уставился ими на Павла, обдав холодом потустороннего мира.
В этот момент налетевший, еще более сильный вихрь, сметающий все на своем пути, заставил его, с опаской озираясь по сторонам, подняться и бежать в лес, ища спасения в могиле, оставив Павла один на один с надвигающейся неизвестной угрозой, перед которой трепещет все – мертвое и живое. Даже луна на небе скрылась за рваными облаками; и поляна погрузилась в сумрак, чуть освещаемая слабыми бликами разбросанных углей.
Деревья дрогнули, и из-за них появился дышащий яростью дух убитого медведя. Он беззвучно ревел, вызывая ветер, и упрямо шел на человеческий запах в поисках Павла. Движимый сжигающим чувством неутоленной ярости, он уже ощущал его близкое присутствие, но не мог увидеть: его веки были закрыты и скованны смертью. Медвежий дух упорно кружил по поляне, размахивая лапами, и грозно ревел в приступе злобы, но вместо оглушительного рева от него теперь исходили шквальные порывы ветра, закручивающие карусели из сорванных листьев и пепла. Павел, ни жив, ни мертв, сидел у погасшего костровища, готовый от обуявшего его кошмара провалиться сквозь землю, в жутком предчувствии, что медведь скоро найдет его и заберет его душу, но не мог сдвинуться с места.
