— Понимаю, — кивнул священник, — я уже в том возрасте, когда надобно сидеть и переписывать труды былых братьев, или просто коротать время в обществе книг, но епископ считает, что наставление юных умов на путь истинный мне сейчас нужнее.

Лау сочувствующе кивнул и поджал губы. Будто в подтверждение слов Жозефа из дальнего окна каюты раздался громогласный смех.

Мужчины снова предались любованию ночным морем. Легкий ветерок шуршал парусами и оснасткой, обдувая лица и колыша волосы. Здесь было спокойно, прямо как дома.

— Вас что-то тяготит, любезнейший? — настоятель пристально смотрел на печального норманна. — Поделитесь, станет легче.

— Это вряд ли, — Лау выпустил густой клуб дыма, который развеялся, стоило ему вырваться из рта.

Хотя…

— Я впервые так далеко от дома, — тихо промолвил сейдман, стараясь не смотреть на священника, — и так долго.

— Тоскуете по семье?

— У меня нет семьи, — признался Лау.

— Ну, на то, видимо, воля Ваших богов, — норманн удивленно поднял глаза на священника. — Да бросьте, я сразу понял кто Вы. Язычников видно из далека, вы по-другому смотрите на мир.

— Осуждать будете?

— Зачем? Лично я убежден, что вера не зависит от того, во что Вы верите. Главное, что верите, а детали это уже не так важны, — кротко улыбнулся мужчина. Грохот и звон разбитого стекла заставил собеседников встрепенуться и одновременно пойти на источник шума. Гремело в каюте паломников, оттуда же, к слову, доносились уже изрядно захмелевшие голоса и смех. Когда отец Жозеф распахнул дверь, то удивленным взорам предстала картина, достойная хорошего трактира, а не обители монахов.

Стол был заставлен пустыми винными бутылками, судя по запаху, из-под кагора. Кто-то из послушников мирно спал на своих кроватях прямо в одежде, кто-то дремал за столом, уронив на него голову. Неспящие же либо стойко пытались пить, либо сидели в обнимку с полураздетым пиратом, который вещал о своих любовных похождениях.

— А потом я приказал ей завернуться в простыню и сказал, что сейчас покажу ей, как трахаются тюлени! — Морган от души шарахнул по столу под громкий хохот упитых мальчишек и звон бутылок. — Увлекательное получилось зрелище. Ей даже понравилось, как она стонала…

— Это что еще такое?! — ужаснулся святой отец, просачиваясь в каюту.

— О! Папаша, — радостно гаркнул Браун, крепче стискивая плечо одного из послушников. — Присоединяйтесь! Парни, у нас еще осталось винишко?

— Плбтылки херса, — другой паренек, сидящий чуть поодаль, вскинул вверх руку с остатками пойла.

Лау никогда еще не было так стыдно, а потому он даже заходить туда побоялся — опасался, что попросту придушит наглого попутчика голыми руками. Все происходящее Ниссен видел словно сквозь мутное стекло, а звук был глухим, как из-за толстой стены.

— Вы что выпили все вино для причастия? — отец Жозеф беспомощно наблюдал, как его подопечные стыдливо отводят пьяные глаза.

— Ой, там было-то…– пират махнул ручищей, опасно накреняясь в сторону.

— Два ящика!

— Подумаешь!

Внутри норманна закипала ярость, которая никогда не была ему присуща, но сейчас он с удовольствием дал ей волю.

— ХВАТИТ! — гаркнул взбешенный сейдман, да так, что вокруг все испуганно притихли. Ему невольно вспомнилась мать, которая в порыве гнева могла спокойно запустить в оппонента все, что было под рукой. Однажды Улла метнула в одного обнаглевшего от ее радушия торгаша топором, который тот пытался ей продать втридорога. К несчастью, не попала.

— Эй, Снеговик, ты чего…

— Закрыл пасть, — прорычал Лау, испепеляюще глядя на Моргана, который под его взглядом удивленно притих. — В каюту. Быстро.

Потрясенный такой метаморфозой пират шмыгнул мимо северянина и быстрым шагом направился в их общую комнату. Ниссен же молча вышел от церковников и еще долго курил в тишине морской ночи.

Когда он вернулся в каюту, Морган насуплено сидел на своей койке, исподлобья поглядывая на попутчика. Не боялся, просто опасался, что тот снова взорвется, потому что хорошо помнил удар сковородой по лицу. Шаман молча стянул сапоги, скинул куртку и улегся в постель, укутываясь одеялом по самую макушку. Ему надо расслабиться, очистить свои мысли от гнева, но стойкий запах церковного вина и ладана, лезущий в ноздри, не давал этого сделать. А еще он буквально кожей чувствовал прожигающий взгляд южанина, который тихой мышью сидел в паре метров от него.

Лау не знал, сколько времени он пролежал, пытаясь отогнать мрачные мысли, но море сделало свое, и вскоре норманн уже видел привычные северные красоты во сне. Проснулся он от того, что жутко затекли руки. В окно пробивались робкие утренние лучи, тихо шумела за бортом вода, а на соседней койке сидел Морган с победной ухмылкой на устах. Ниссен попытался потянуться, но вдруг понял, что у него связаны руки. Сейдман рывком сел на постели и уставился на хитро стянутый вокруг запястий моток веревки.

— Твоих рук дело? — северянин попытался хоть немного пошевелить руками, но тщетно — узел крепко держал его в тисках.

— Будешь знать, Белобрысый, как на меня орать, — Браун едва не светился от самодовольства.

— Развяжи немедленно.

— Нет.

— Морган…

— Не-э-эт, — пропел пират, удобнее устраиваясь на койке. — Я лучше полюбуюсь, как ты будешь кряхтеть и выкаблучиваться.

— Это не смешно, — Ниссен осматривал узел со всех сторон, но не мог понять, с какой стороны ЭТО надо развязывать.

— Еще как смешно. Я б даже сказал «обхохочешься», — откуда-то из недр пиратских карманов нашлось яблоко, которое Браун с громким хрустом надкусил, — Кстати, нож можешь даже не искать, он у меня.

Как бы в подтверждение слов мужчина выудил из-за спины ножны из светлой кожи с торчащей из них деревянной ручкой. Северянин задумчиво поджал губы и снова уставился на узел. Отобрать нож? Морган попросту успеет убежать, так как его койка ближе к выходу. Попробовать распутать самому? Один Всеотец только знает, насколько хитро там закручена веревка. Краем глаза Лаури видел, как Браун испытующе смотрит на него. И пес бы с ним, но тошнота начинала подкатывать вновь, а склянка лежала на дне сумки и со связанными руками крошечную пробочку не вытащить.

— Ладно, — сдался сейдман, устало вздыхая, — Чего ты хочешь?

— Чтобы ты встал на колени и умолял меня быть с тобой ласковым и нежным, — оскалился пират, вгрызаясь в гладкий бок яблока.

Воздух в каюте едва не трещал искрами от напряжения. На палубе, несмотря на ранее время, уже во всю кипела работа. Выкрики людей причудливо перемешивались с плеском волн, чайками и шумом снастей. Морган, почти не моргая, смотрел на Ниссена, ожидая его ответной реакции. Лау, в свою очередь, ждал, когда же закончится эта дурацкая выходка. Яблоко с хрустом пожиралось. Тошнота подкатывала.

— Ждешь, пока начнешь снова блевать? — по всей видимости, сейдман начал нехорошо бледнеть, но продолжал упрямствовать.

— Да пошел ты, — огрызнулся мужчина, глубоко вздыхая.

В Брауне сейчас боролись два начинания: проучить зарвавшегося Снеговика и ни в коем случае не допустить того, чтобы тот не выблевал свои внутренности раньше положенного. В голове билась одна мысль: «Просто попроси помощи, чертов упрямец!». Но вместо мольбы о том, чтобы развязать его, Ниссен просто повернулся лицом к свету, струящемуся из окна, и принялся разглядывать узел еще внимательнее.

Упрямство всегда было его выдающейся чертой, а потому он не пойдет к кому-то за помощью, а сам разберется, как выпутаться, даже если убьет на это весь день.

Первый позыв, заставивший Лаури закашляться, подкатил через четверть часа, но норманн стойко держался, продолжая соображать, как же справиться с узлом. Второй приступ кашля едва не вывернул его наизнанку и сбил с почти правильной, по мнению северянина, мысли. Морган же продолжал наблюдать

— Может, тебе водички? Или сразу ведро? — огрызок яблока прилетел сейдману в макушку, но тот никак не отреагировал. — Эй, Белобрысый!