Адарлину снова скрутил болезненный позыв к рвоте, страх душил её и рисовал в воображении ужасные картины, мешая думать.

– Я, конечно, постараюсь найти что–нибудь, что закроет твою спину и правое бедро, но… – служанка недовольно цокнула языком, переведя взгляд на лицо девушки в отражении зеркала. Её губы удрученно скривились, при виде уродливого бугристого шрама, который пересекал лицо Адарлины, начинаясь от левой щеки и оканчиваясь у правого глаза, просто чудом его не задев.

Это был последний «подарок» от жены бывшего хозяина.

Адарлина росла и хорошела с каждым годом. К двадцати годам она превратилась в красивую девушку, совершенно не похожую на рядовых рабынь. Густая копна волос, цвета чернее вороньего крыла, всегда выделяла её из ряда белесых и русых невольниц. Из–за постоянных работ в поле её кожа приобрела мягкий здоровый загар, который скрывал присущую голодающим бледность. Цвет глаз – дар от природы – небесно–синий, яркий и насыщенный, переливающиеся серебряными вкраплениями, был предметом зависти многих знатных дам. Адарлина была хорошо сложена и достаточно крепка для тяжелого физического труда, но постоянный голод и плети, гуляющие по её спине и всему телу, подрывали не только здоровье, но и психическое равновесие.

Так или иначе, Адарлина была довольно красивой рабыней, и лишь вопрос времени, когда хозяин захотел бы её в свою постель. Его женушка узнала об этом прежде, чем он успел осуществить задуманное. Хозяйка ворвалась в покои, когда, обмелевшая от ужаса Адарлина была прижата хозяином к постели. Госпожа накричала на мужа, стащив Адарлину за волосы с кровати. И, полная беспощадной ярости, покалечила неповинную девушку, выхватив из камина раскаленную кочергу и ударив ею Адарлину по лицу. Когда пылающее железо коснулось её, рабыня потеряла сознание. Ей помнилась только ослепительная вспышка боли и звон в ушах, а дальше темнота.

Она очнулась только через пару дней, от адской боли, которая не утихала ещё несколько недель, разъедая её лицо и сводя с ума.

Адарлина просто чудом не лишилась глаза и носа. Однако теперь её лицо рассекал широкий, слегка бугристый шрам, не теряющий своего розоватого цвета.

В скором времени, хозяйка дома решила продать её: не важно кому и куда, лишь бы избавиться от ненавистной рабыни. Снедаемая ревностью, она таскала Адарлину за волосы и шипела: «Отправишься в Публичный дом. Там тебе самое место, шлюха».

Это были её последние слова, сказанные Адарлине. Как бы девушка не пыталась её уверить, что она ни за что бы не легла в одну постель с чужим мужем. Не говоря уже о том, что жирный, потный изувер вызывал у неё тошнотворное отвращение. Но как не вымаливала она прощения, в отчаянии прося отменить сделку, жестокое сердце помещицы не откликнулось. Невинную Адарлину продали в Главный дом удовольствий Фааса.

– Что–нибудь придумаем, – пробормотала женщина, вырвав Адарлину из задумчивого оцепенения.

Девушка дрожала от холода, сковывающее её нагое тело, и от беспредельного страха перед грядущей ночью. Видимо бывалая женщина всё же решила сжалиться над ней, потому что в следующее мгновение на её плечи опустилось тяжелое сухое полотенце. Адарлина тут же завернулась в него. Сердце разрывалось от горя.

– Придумаем, – бубнила женщина, подхватывая тряпье и ведро с ванной утварью, – придумаем.

Адарлина так ничего и не сказала, женщина вышла за дверь. В мертвой тишине щелчок замка прозвучал, словно приговор. Внутри Адарлины что–то с треском надломилось, и этот звук оглушил её. Неожиданное рыдание сорвалось с её губ, спазм скрутил всё тело. Задыхаясь от горьких слёз, она повалилась на пол и разрыдалась во весь голос, вкладывая в крик всю свою ненависть, страх и отчаяние…

*

Адарлина не могла определить, сколько прошло времени. Она всё ещё лежала на полу и опустошенно смотрела в пространство. В комнату вернулась служанка и принялась причитать над её скрючившимся телом. Слёзы уже кончились, уступив место тяжести в голове и полному опустошению. Сквозь пелену в ушах, она слышала обрывки бормотания женщины.

– Давай–ка, давай–ка, девонька, поднимайся, – она подхватила Адарлину под руки и, не без труда, поставила–таки её на ватные ноги.

Адарлину качало из стороны в сторону.

– Наряд я тебе откопала, надеюсь, хозяин не слишком разозлиться, – бормотала женщина, очевидно понимая, что до её слов Адарлине нет дела. – А на лицо я тебе одену полумаску, шрам будет почти незаметно. Давай, давай, девонька!

От её подбадриваний Адарлине не становилось легче. Однако, здравые мысли стали постепенно проявляться в её сознании. Из двух страшных зол, она могла выбрать чуть менее отвратительное. Если ей повезет, то в полумаске и в более–менее закрытой одежде, Адарлину купит какой–нибудь господин и заберет её к себе из этого проклятого Публичного дома. А когда он увидит все её уродства, Адарлина будет умолять его на коленях не отдавать её обратно, и согласиться на всё, лишь бы остаться в его доме. Пусть лучше над ней будет надругаться один хозяин, нежели бесконечное количество горожан, посещающих Публичный дом. Ей может повезти. Может повезти.

Поглощенная мыслями, Адарлина не заметила, как оказалась одета. Вернее, такую легкую полупрозрачную ткань невозможно было назвать одеждой. Адарлина практически не ощущала её на своем теле.

Два серебряных обруча с драгоценными камнями опоясывали её шею и талию, они лишь слегка придерживали невесомый деграде тёмно–синего цвета, который струился по телу девушки, облизывая каждый изгиб.

Адарлина сочла бы наряд безумно красивым, ей никогда не приходилось даже прикасаться к такой роскошной ткани, если бы не его полупрозрачность, позволяющая разглядывать очертания её тела, и до ужаса откровенный вид спереди.

От кольца на шее спускались только две широкие полосы, прикрывающие её груди, а сбоку от талии шел широкий разрез, полностью оголяющий её здоровое бедро.

В таком наряде, пусть и невероятно красивом, будто сотканном из ночи и звёзд, Адарлина ощущала себя голой и беззащитной. Собственно, именно такой она и была, поскольку никакого нижнего белья наряд не предусматривал, и сквозь обворожительную блестящую ткань отчетливо проглядывались ореолы сосков и треугольник темных волос между ног. Облачившись в это, Адарлина почувствовала себя товаром, готовым к продаже. Её затрясло.

Заливаясь краской от стыда, Адарлина смотрела на себя в зеркало.

Темно–синяя ткань переливалась искрами, словно звёздное небо. Она удачно скрывала все изъяны: как шрамы, так и последствия продолжительного голода. Наряд преобразил её, сделав неискушенную рабыню невероятно соблазнительной.

– Садись, – велела женщина, – ещё не всё.

Адарлина послушно села. Ткань приятно холодила разгорячённую кожу, но лишний раз напоминала, что прилегает к обнаженному телу.

Женщина ещё раз расчесала волосы, но, к удивлению Адарлины, не стала больше ничего с ними делать, оставив спадать на спину густыми блестящими волнами. Наверное, сквозь тонкую ткань сзади всё же просматривались бугристые шрамы. Женщина не стала наносить на лицо Адарлины никаких снадобий красоты, её ресницы и так были черны и густы, так же, как и волосы, а губы достаточно чувственные, нежного розового цвета.

– Так, теперь повернись–ка, – велела женщина.

Адарлина повиновалась.

– Голову закинь.

Она исполнила и этот приказ, и тут ей в глаза упало по солоноватой капельке. Глаза стало нестерпимо жечь.

– Ох, мне больно, – Адарлина попыталась отереть глаза, но женщина шлепнула её по запястью.

– Не тронь! Так твои чудаковатые индиговые глазки хоть немного заблестят. Они – твое единственное спасение, ведь большая часть лица будет скрыта полумаской.

С этими словами она приложила вещицу к лицу Адарлины, аккуратно надев на ухо и подвязав ленты под волосы так, чтобы они были незаметны. Полумаска была сделана из плотного прохладного материала и была довольно тяжелой. Она полностью скрывала лоб, спускалась по левому глазу, как раз по линии шрама, и заканчивалась на середине щеки. Белая роспись на черной поверхности, украшенная сверкающими камушками, идеально сочетались с тёмно–синим нарядом Адарлины. Служанка действительно постаралась.