– Обычные, вам такие не интересны будут.

Хитров наполнил бокал и не спеша выпил. Берестов, переминаясь с ноги на ногу, продолжил:

– А знаете, что они учудили?

– И что же? – спросил Хитров, закусывая лимоном.

– Да форменное безобразие, Иван Семёнович. Напились, а потом сели за руль и протаранили забор Виктору Ивановичу.

– Деду Вите, что ли?

– Ну да.

– Дела, – протяжно произнёс Иван Семёнович, прикрыв глаза и откинувшись на спинку стула.

Берестов постоял немного, подбирая слова, а затем выдал: – Может, вы поможете чем, Иван Семёнович?

– Чем? – спросил Хитров, резко открыв глаза.

– Ну как же, вы адвокат знатный, про вас такое говорят…

– Какое такое?

– Исключительно положительное.

– Ну-ну.

– Так вот, – продолжил Берестов, – Виктор Иванович у нас душа добрая, махнул рукой на забор, дескать, сам починю. А я вот что подумал: нельзя ли как-нибудь помочь соседу, взыскать, так сказать, компенсацию за ущерб с этих гонщиц?

– Да можно и взыскать, – лениво ответил Иван Семёнович. – Езда в пьяном виде – раз, порча чужого имущества – два. Машина их где?

– Так возле их дома.

– Оставление места ДТП – это три. Дело-то перспективное. Только вот есть одно «но».

– Какое же?

– Я же ведь на отдыхе. И мне это не очень интересно.

– Ну как же, мы же соседи, – просяще сказал Николай Степанович.

Хитров вновь наполнил бокал коньяком, вздохнул и выпил. Затем, взяв дольку лимона в руку, начал говорить: – Ну смотри: если предложить твоим барышням не доводить дело до суда, ведь в случае чего им грозит лишение прав и штрафы, то можно содрать с них приличную сумму. Я могу с ними поговорить, надавить на что нужно.

– Поговорите, надавите, – заискивающе сказал Берестов.

– Но при одном условии.

– Каком?

– Пятьдесят процентов мне.

Николай Степанович махнул рукой и радостно произнёс:

– Конечно-конечно, мы всё понимаем. Я думаю, Виктор Иванович согласится.

– Ну вот, иди, объясни всё деду Вите, и если он согласен, пускай ко мне вечерком зайдёт, мы с ним этот вопрос обсудим.

– Конечно-конечно.

Хитров прожевал лимон, вновь откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Николай Степанович стоял и смотрел на адвоката.

– Николай, – произнёс Хитров.

– Да-да, Иван Семёнович?

– У тебя остались ещё ко мне какие-то вопросы?

– Нет.

– Ну тогда я тебя больше не задерживаю.

Берестов молча кивнул и с глупой улыбкой на лице удалился. Иван Семёнович, наконец-то оставшийся в одиночестве, сразу погрузился в сон и громко, раскатисто захрапел.

* * *

Ирина Николаевна открыла глаза и попыталась понять, где она находится. Вокруг всё было чужое и незнакомое. Она лежала на кровати в маленькой комнате. Напротив неё на стене висел портрет Ленина, выполненный масляными красками. Голова болела, во рту пересохло. С минуту она лежала, глядя на Владимира Ильича, а потом всё вспомнила. Вспомнила приезд в деревню, дождь, коньяк и аварию. Ей стало очень, очень стыдно. Побелкина медленно встала с кровати и вышла в коридор. Заглянула в соседнюю комнату, где должна была находиться Штольц, но там было пусто. Опираясь рукой на стену, не спеша дошла до кухни.

На кухне за столом сидела Нина Михайловна с опухшим лицом. На белой обшарпанной тумбочке стояла электрическая плитка, на которой кипел чайник.

Электрические плитки были почти у всех жителей деревни. Ну а на чём ещё готовить, если нет газа? Нет, газ-то, конечно, был в нескольких километрах от деревни, но администрация района посчитала, что газифицировать деревню нерентабельно. Домов мало, половина жителей приезжает только летом, а дедушки и бабушки уже давно привыкли зимой греться дровами да электричеством. Единственный человек, у которого был газ, – это Хитров. Газ ему привозили в газовых баллонах.

– Кофе будешь? – заметив подругу, спросила Штольц.

– Мне бы воды, – жалобно ответила Ирина Николаевна.

– В холодильнике минералка.

Ирина Николаевна открыла дверцу холодильника, достала холодную полуторалитровую бутылку минеральной воды, открутила пробку и налила в прозрачный стакан. Затем жадно начала поглощать напиток. Штольц сняла чайник с плиты и налила в чашку, в которую уже предварительно была брошена ложка кофе. Побелкина, выпив воды, почувствовала себя немного лучше и присела за стол напротив подруги.

– Нин, мне очень, очень, стыдно, – произнесла она, наблюдая за тем, как Штольц сосредоточенно мешает ложкой кофе.

– За что? – спросила Нина Михайловна, подняв на подругу глаза.

– За вчерашнее.

– Ой, да подумаешь. Ну выпили чуть-чуть, ну на машине прокатились. Твоя, кстати, была идея.

– Вот за это и стыдно. Мы же в забор к человеку въехали. Да ещё и пьяные. Что о нас люди подумают?

– Да плевать, что подумают, – ответила Нина Михайловна, делая глоток кофе. – Если жить только для того, чтобы всем нравиться, то можно сойти с ума.

– Ну так же нельзя! – встрепенулась Побелкина.

– Что нельзя?

– Мы вчера повели себя безрассудно.

– Не мы, а ты, – поправила её Нина Михайловна, разворачивая конфету и отправляя её в рот.

– Как же, мы же вместе были?

– Ну да, были вместе, а вела себя безрассудно ты.

– А ты?

– А для меня это норма, я себя всегда так веду.

– Вот поэтому муж от тебя и ушёл, – обвинительно закричала Ирина Николаевна.

– Ага, а твой от твоей правильности умер, – парировала Штольц.

Побелкина всхлипнула и громко зарыдала. По её щекам текли огромные слёзы. Нине Михайловне стало стыдно.

– Ну ладно тебе, Ир, прости дуру. Ну не плачь.

– Я не плачу, – ответила Побелкина, зарыдав ещё сильнее.

– Ир, ну прости. Хорошая ты была жена, хорошая. Ну так уж получилось, кто-то раньше умирает, кто-то позже.

– Я знаю.

– А чего тогда плачешь?

– Мужа вспомнила. Да и с Виктором Ивановичем нехорошо получилось, – произнесла учитель сквозь слёзы.

– Ну да, – заметила Штольц. – Мужик вроде нормальный, надо будет заглянуть, по-человечески извиниться.

– Но только так, чтобы он понял, что мы нормальные интеллигентные люди, – сказала Побелкина, вытирая слёзы.

– И как же это сделать?

– Не знаю, – ответила Ирина Николаевна, беря в руки конфету.

– Может, пирог испечь?

– На электрической плитке?

– Ну да, ну да.

– Ну, значит, просто зайдём, извинимся ещё раз, бутылочку коньяка презентуем, – предложила Штольц.

– Где же мы его возьмём? – задала вопрос Ирина Николаевна.

– Так у меня есть.

– То есть вчерашняя бутылка коньяка была не единственная? – спросила Побелкина, глядя в глаза подруге.

– Нет, конечно.

– Таак, и сколько же ты с собой взяла?

– Немного. Так, на первое время. Не сидеть же здесь на сухую, – возмутилась Нина Михайловна.

– Учти, я больше пить не буду, вчера это была минута слабости, – заявила учитель.

– Тебе никто и не предлагает, – сказала Штольц.

– Ладно, – примирительно произнесла Ирина Николаевна, – в обед, думаю, заглянем в гости к Виктору Ивановичу.

– Отчего же не сейчас?

– Ну как, – удивилась подруга, – надо же привести себя в порядок. Не пойдём же мы с тобой как две сухие мочалки.

* * *

Кутузов лежал в помидорах, спрятавшись под тенью растений от палящего солнца. Рядом раздались шаги. Кот повернул уши в сторону звука. Шаги раздавались всё ближе и ближе. Нехотя и лениво животное открыло единственный глаз.

– Ну, что разлёгся? – сказал дед Витя коту.

Кутузов в ответ широко зевнул, потянулся и сел на задние лапы. Дед наклонился и сорвал два зелёных помидора.

– Мяу, – протяжно издало звук животное.

– Ну чего «мяу», чего «мяу»? – начал ругаться на него Ионов. – Сколько раз тебе говорил, не лежи на грядках. Вот и вся шерсть в земле теперь.

– Мяу, – повторил Кутузов.

– Мяу да мяу, – передразнил его дед, – жрать небось хочешь?

– Мяу.

– Ну терпи до обеда, ты и так завтракал, а я ещё нет. На крайний случай мышку какую-нибудь поймай.