– Я, – говорил он, – твой смиренный ученик, прошел сотни верст, чтобы принять от тебя, святой учитель, святое дело. Допустим, что я не могу постичь волшебных путей, ведущих к долговечности. Но даже какое-нибудь незначительное волшебное наставление и то доставило бы утешение моей душе, которая ведь так ищет восприятия твоих учений. Между тем вот уже прошло два, даже три месяца, а что я здесь делаю? Только и знаю, что утром иду за дровами, а вечером прихожу домой. Позволь тебе сказать, учитель, что я у себя дома такой работы никогда не знал.

– Я ведь твердил тебе, – отвечал даос с улыбкой, – что ты не можешь у нас работать. Видишь – сбылось. Завтра утром придется тебя отпустить. Иди себе домой.

– Учитель, – продолжал Ван, – я здесь трудился много дней. Чтобы мое пребывание не оставалось без награды, дай мне, пожалуйста, овладеть хоть каким-нибудь чудесным приемом.

Даос спросил, о каком именно приеме он просит.

– А вот о каком, например, – отвечал Ван. – Я вижу, что, куда бы ты ни пошел, на пути твоем никакая стена не преграда. Вот хоть этим волшебным даром овладеть – с меня было бы достаточно.

Даос с усмешкой согласился.

Он стал учить Вана заклинанию и велел наконец ему произнести эти слова самостоятельно. Когда Ван произнес, даос крикнул: «Входи!» Ван, упершись лицом в стену, не смел войти.

– Ну, пробуй же, входи!

Ван и в самом деле легко и свободно опять начал входить, но, дойдя до самой стены, решительно остановился.

– Нагни голову, разбегись и войди в стену, – приказывал даос. – Нечего топтаться на месте!

Ван отошел от стены на несколько шагов и с разбегу бросился в нее. Когда он добежал до стены, то вместо нее было пустое место, как будто там ничего и не было. Обернулся, смотрит – он и на самом деле уже за стеной.

Пришел в восторг, пошел благодарить старца.

– Смотри, – сказал ему тот, – дома храни эту тайну в полной чистоте. Иначе – не выйдет.

Вслед за этим даос дал ему на дорогу всего, что нужно, и отправил домой.

Ван пришел домой и стал хвастать, что знает святого подвижника и что теперь никакая стена, как ни будь она крепка, ему не препятствие. Жена не поверила. Ван решил показать, как он это делает. Отошел от стены на несколько шагов и с разбегу ринулся.

Голова его ударилась в крепкую стену, и он сразу же повалился на пол. Жена подняла его; смотрит, а на лбу вскочил желвак величиной с большое яйцо. Засмеялась и стала дразнить мужа.

Ван сконфузился, рассердился.

– Какой бессовестный этот даос, – ругался он.

Тем и кончилось.

Услыхав про такие дела, кто, право же, не захохочет! Меж тем мы слишком часто забываем, что Вану подобных людей еще очень немало.

И вот является какой-нибудь дурак, которому приятней жить в отраве и болях, но он боится камня, что лечит нас.

А за таким идут еще другие, что в рот возьмут хоть чирей и язву пососут, расхваливая мощь и славу своего патрона, стараясь угодить его мечтам. Да еще ему врут, что с этими приемами-де можно идти куда захочешь, по всей земле; никто как есть тебя не остановит, да и препятствий никаких…

Действительно, сначала, когда испробует на ком-нибудь такое, кой-где и будет результат, хотя бы и ничтожный сам по себе.

А он сейчас же уж кричит, что в мире нашем поднебесном, во всей великой широте его земли, везде, везде нам надо действовать вот так!

И до тех пор, пока он не дойдет до случая боднуть, нагнувшись, головой в упор о каменную стену и кувыркнуться прямо на пол, не остановится никак.

Хэшан из уезда Чанцин отличался высокою религиозною нравственностью и чистотою жизни. Ему было уже за восемьдесят, а он был все еще бодр. В один прекрасный день он вдруг упал и не мог встать. Хэшаны сбежались со всего монастыря ему на помощь, а он уже, как говорят буддисты, погрузился в «полное безмолвие».

Между тем сам хэшан не знал, что он умер, и его душа выпорхнула и полетела к границе соседней губернии Хэнань. А там в это время знатный молодой человек с десятком конных слуг охотился с соколами на зайцев. Вдруг лошадь понесла, он упал и убился насмерть. И вот душа монаха как раз в это время встретилась с бездыханным телом, прильнула к нему и слилась с ним. Тело стало оживать.

Слуги обступили его кругом и участливо спрашивали, как он себя чувствует. Молодой человек открыл глаза и сказал:

– Как это я сюда попал?

Его подняли и принесли домой. Как только он вошел в ворота, его обступили накрашенные, насурмленные черноглазые наложницы, наперерыв засматривали ему в глаза и расспрашивали.

– Да ведь я монах, – воскликнул он в крайнем изумлении. – Зачем я здесь?

Домашние, видя, что он заговаривается, брали его за ухо и старались внятно говорить, чтоб он понял, где он и кто он. Но хэшан не дал себе труда объяснить, чего хотел, закрыл глаза и не стал больше говорить.

Когда ему давали есть обмолоченный рис, то он ел, а мясо и вино от себя отталкивал. Ночью он один, не принимая услуг ни от жены, ни от наложниц.

Через несколько дней ему вдруг вздумалось походить. Все сильно обрадовались. Вот он вышел, затем отдохнул, и сейчас же к нему явилась целая толпа слуг с денежными счетами и хозяйственными делами, друг перед другом прося его просчитать и проверить. Барич сказал, что он болен и устал, и всех их отпустил. Он только спросил их, не знают ли они дорогу в уезд Чанцин, Шаньдунской губернии. Слуги отвечали, что знают.

– Мне скучно, мне здесь не по себе, – сказал им хозяин. – Я хочу туда съездить, посмотреть на те места. Сейчас же соберите меня в дорогу.

Слуги и домашние стали указывать ему на то, что человеку, только что выздоровевшему, не следовало бы пускаться в далекий путь, но он не слушал их и на следующий же день отправился. Доехав до Чанцина, он уже смотрел на эти места, как на только что вчера покинутые, никого расспросами не беспокоил, как и куда ехать, а прямо направился к своей обители.

Братия, увидев, что приехал знатный посетитель, встретила его с низкопоклонством и чрезвычайною почтительностью.

– Куда ушел старик хэшан? – спросил гость.

– Наш учитель, – отвечали ему хором, – давно уже преставился.

Гость спросил, где его могила. Его провели. Смотрит: перед ним одинокая могила в три фута вышиной, еще не вполне покрытая травой. Монахи недоумевали, что все это значит, а он уже велел запрягать и перед отъездом наставительно говорил им:

– Ваш учитель был хэшан сурового воздержания. Вам следовало бы благоговейно чтить и соблюдать даже следы его рук, как заветы отца, не допуская, чтобы они нарушались и пропадали.

Монахи вежливо поддакивали. Гость уехал. Когда он вернулся домой с омертвелой, словно холодная зола, душой, уселся, как истукан, и никакими домашними делами не занимался.

Так прошло несколько месяцев. Раз он вышел из ворот и побежал прямо к старой обители. Там он заявил своим ученикам, что он их учитель. Те, думая, что он все еще находится в заблуждении, переглядывались и пересмеивались. Тогда прибывший стал рассказывать, как вернулась к жизни его душа, что и как он делал всю свою жизнь. Все было совершенно точно, и братия поверила. Посадили его на прежний одр и стали служить ему, как служили раньше.

Затем из барского дома стали часто приезжать и слезно упрашивать его вернуться. Хэшан не обращал на них никакого внимания.

Прошел еще год. Жена его отправила в обитель слуг с разными подарками. Золото и шелк он возвратил, оставив себе лишь холщовый халат.

Один из его друзей, побывав в тех местах, посетил его и выказал ему знаки уважения. Перед ним сидел человек, сурово молчащий, весь проникнутый истиной и большою волей. Возраста он был, как говорит Конфуций, того, когда люди только что «устанавливаются»²¹, а рассказывал о делах, случившихся более чем восемьдесят лет тому назад.