Он смотрел на нее своим загадочным взглядом, касающимся ее рта, а потом привлек ее ближе. Как только она приблизилась к массивному предмету мебели, за которым он работал по ночам, он открыл ящик и достал оттуда бежевую папку. Не говоря ни слова, он протянул папку ей. Заинтригованная, она приняла ее и раскрыла. На самом верху лежала старая газетная статья, пожелтевшая по краям, помятая, будто ее доставали и трогали множество раз. Она прочитала заголовок: «Финансовая империя со штаб-квартирой в Бостоне закрывается. Банкрот». В вырезке, датированной пятнадцатью годами назад, была черно-белая зернистая, нечеткая фотография здания и красивого мужчины с темными волосами и пронизывающим взглядом непонятного цвета. Надпись под фото гласила: «Роберт Эллисон, председатель и совладелец «Дайгтон Груп». Она нахмурилась. Имя казалось знакомым, но ни о чем ей не говорило.

Статья, следовавшая за первой, выбила воздух из ее легких. Некролог. О Джессике Эллисон. Еще одна фотография. На этот раз сногсшибательной женщины, в чьих чертах было что-то знакомое. Тоже датируемая пятнадцатью годами назад. Причина смерти указана не была.

А заголовок последней вырезки вызвал боль в ее груди. «Бывший предприниматель из Бостона совершает суицид в своем доме».

— Твой отец? — выдохнула она, когда ее мозг, наконец, узнал Роберта Эллисона. У мужчины, стоящего в нескольких футах от нее, было такое же острое, угловатое телосложение. Рот был тверже, не так изогнут, а черные волосы короче, но форма глаз, высокомерный изгиб бровей... Это все было такое же, как у Лукаса.

Он отрывисто кивнул.

Опустившись в кресло, она достала первую статью и взялась за чтение. Спустя двадцать минут она успела изучить все три вырезки и просмотреть другие бумаги в папке. Фотографии мужчины и женщины — Роберта и Джессики Эллисон — с маленьким мальчиком. Еще несколько вырезок о Джессике со страниц о светской жизни. Свидетельство о смерти Роберта — умер от огнестрельного ранения в голову. Будучи ярой фанаткой сериалов CSI и Анатомия Грей, она поняла, что значит этот термин. Выстрел из пистолета. Свидетельство об официальной смене имени Брендона Эллисон на Лукас Оливер.

О Боже.

Она подняла голову и встретила его суровый взгляд. Ничто из только что прочитанного ею не было общеизвестной информацией. После их первой встречи она прошерстила интернет в поисках информации о Лукасе Оливере. Но личность его отца и самоубийство, его мать, ее смерть, его настоящее имя — о Боже, его настоящее имя — не возникли ни в одном из результатов. Что?.. Почему?..

— Почему ты показываешь это мне? — прошептала она, с трудом выдавливая вопрос из напряженных голосовых связок.

Он невесело усмехнулся.

— Сегодня мне напомнили о возможности рисковать. Поступив так со своей матерью, ты пошла на огромнейший риск. Отторжение. Если ты можешь, то и я могу, — он кивнул на папку. — Это моя ужасная, голая правда. Вот почему я приехал в Бостон. Вот почему я такой, какой есть.

И все же статьи были всего лишь частью истории. Они рассказали о трагедии и смерти его родителей. На фотографиях были запечатлены мгновения, теперь навсегда замороженные во времени. Свидетельство открывало обезличенные зафиксированные факты.

Сидней положила папку на стол.

— Расскажи мне, — прошептала она.

Он остался стоять, подпирая плечом оконную раму, выражение его ярких глаз было отстраненным и твердым как алмаз, губы сжались в суровую линию. Его большое тело напоминало статую, негибкую и неподвижную.

— Мои родители никогда не были, что называется, счастливо женаты. Мой отец души не чаял в матери, любил ее до умопомрачения — возможно, и одержимости. Но она не любила его до такой же степени. Он был старше больше, чем на десять лет, и вскоре ей надоело проводить время дома со стариком, я слышал, как она частенько бросала это в ходе ссор. Она заводила романы на стороне — это было ее любимым хобби наравне с шопингом. А мой отец закрывал глаза на ее наглую неверность. Пока не произошло предательство, которое он не мог игнорировать.

Его поза и интонация не изменились, но все же она почувствовала перемену в нем. И она постаралась подготовить себя к его откровению.

— Мне было четырнадцать. В тот день из-за простуды я не пошел в школу. Мне надоело сидеть в своей комнате, и я спустился на кухню перекусить, тогда и услышал их ссору в кабинете. Ничего необычного в этом не было, разве что был всего лишь час пополудни. Отец никогда не возвращался с работы так рано. Помню, как остановился у приоткрытой двери, подслушивая, мой живот болел. Но не из-за болезни. Я знал, что что-то изменилось. Мой отец никогда не кричал, как бы мать его не выводила. Но на этот раз он кричал на нее. Его партнер по бизнесу. Его лучший друг. Человек, которому он доверял больше всего. Она спала с ним. Он был опустошен. Я никогда до этого не слышал такой боли в его голосе. А она... ей было плевать.

Лукас не смог скрыть горечи и гнева. Они просочились наружу, сжигая холод в его голосе, хотя лицо оставалось бесстрастным. Ее пальцы чесались от желания коснуться его, попробовать успокоить боль единственным известным ей способом. Единственным способом, который он позволил бы применить.

— С того самого дня все закрутилось со скоростью света. Отец перестал ходить на работу, просто закрылся у себя в кабинете. Он не мог встретиться лицом к лицу с человеком, предавшим его с человеком, которого он любил больше всего на свете. А его партнер сполна насладился отцовской скорбью. Не прошло и трех месяцев с тех пор, как отец узнал о них, его друг… — Лукас выплюнул это слово — …основал собственную компанию, убедил клиентов последовать за ним и оставил моего отца с загнивающим бизнесом на пороге банкротства. Он пытался разобраться с этим, когда мама… — он замолчал, выпрямился и подошел к бару. Прошло несколько долгих мгновений, пока он налил себе напиток и выпил его одним махом, и глазом не моргнув. После он налил себе еще одну порцию и продолжил рассказ, держа бокал в руке, — мы с мамой попали в аварию.

Сидней всхлипнула, ужас сжал ее сердце безжалостным кулаком.

— Так вот, как ты получил...

— Эти шрамы? Да. Пока она ругалась со своим любовником, светофор с желтого сменился на красный, а она и не заметила. Нас протаранило, и мама потеряла управление и врезалась в дерево. Она умерла мгновенно.

— О Боже, Люк, — прошептала она. — Ты оказался запертым в машине с ней.

Еще один короткий кивок головой.

— Мама была мертва, у меня была поломана рука, и появились неизлечимые шрамы, а бизнес, созданный моим отцом, пропал, был украден. Думаю, мамина смерть стала тем самым моментом для него. Пусть она и предавала его раз за разом, а потом и вовсе ушла от него, он продолжал любить ее. Однажды, спустя три месяца после аварии, он сказал мне, что я должен поехать на лето в Чикаго. Вырваться из Бостона подальше ото всех воспоминаний. Я не хотел уезжать, но отец был непреклонен. Мой рейс был назначен на утро вторника, но, когда машина приехала в аэропорт, я солгал и сказал водителю, что забыл свой билет. Мы вернулись домой, и я пошел прямиком к отцу в кабинет, готовый поссориться с ним. Но, когда я распахнул дверь, я увидел...

Он остановился, на его челюсти дергался мускул, а пальцы сжали бокал так крепко, что побелели. Будучи не в силах оставаться в кресле, она поднялась и подошла к нему. Высвободила бокал из его руки. Обернула свои руки вокруг него. Прижалась к нему крепко-крепко, будто так она могла передать ему частичку своего тепла. Будто так она могла впитать его боль. Прошло несколько секунд. Затем его руки обвились вокруг нее.

— Должно быть, он сделал это, как только я уехал. Запах, кровь... — он содрогнулся, дрожь охватила и ее. — После я узнал, что он все подготовил до... до. Проживание с моим дядей, его сводным братом, о существовании которого я даже не подозревал. Усыновление. Изменение имени. Оставил мне записку, в которой говорил, что хочет позволить мне начать жизнь заново, без тени его имени и наследия. Я бы с радостью носил его имя, — прорычал он. — С гордостью. Но таковым было его последнее желание, и я не мог отказать ему в этом. Но, стоя над его могилой, я пообещал, что верну все, что было у него украдено.