– Спасибо вам, отец, – и она улыбнулась счастливейшей из своих улыбок.
***
Было уже совсем темно, когда Эжени наконец освободилась от утомительных расспросов сестры и поднялась в библиотеку. Корнель, утомлённый переживаниями этого дня, мирно уснул на шкафу, а Эжени зажгла свечи и стояла, глядя в темноту. Скрип двери заставил её вздрогнуть, но она тут же выдохнула с облегчением, увидев Леона.
– Инесса замучила меня расспросами, – призналась она. – Я рассказала ей многое… но не всё. Как расскажешь о той ужасной тревоге, которую мы испытывали, когда вы трое уехали в лес? Как объяснить, почему всё произошло так быстро и неожиданно, если я сама это не вполне понимаю? И, в конце концов, я постыдилась рассказывать ей о снах…
– Что же такого было в этих снах? – капитан подошёл поближе и с осознанием того, что имеет на это полное право, погладил её по волосам, запустил пальцы в густые пряди. Эжени доверчиво прижалась к нему и склонила голову на грудь.
– Много такого, о чём стыдно рассказывать, – она подняла глаза, лукаво глядя на жениха. – Как странно, я ведь всегда готовилась к тому, чтобы стать старой девой. Меня это даже не пугало! И вот теперь я – невеста, и мой жених – храбрец, победитель Зверя, капитан королевских мушкетёров, барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон…
– Без тебя ничего бы не получилось, – Леон провёл рукой по её спине, ощущая дрожь сквозь тонкую ткань платья. – Без твоей помощи мы так и гонялись бы за Зверем, не подозревая о хозяине, Рауль и Анжелика таились бы друг от друга, а Жаклин скакала бы верхом и падала в обмороки, не догадываясь о ребёнке.
– Вы её уже не любите, да? – негромко спросила Эжени.
– Нет. А может, и никогда по-настоящему не любил, – легко ответил капитан, зарываясь носом в её волосы. От них пахло чем-то цветочным – не сладким и приторным, а едва заметным и слабым. Леон притянул невесту поближе, погладил по голове, шее, плечам, спине, чувствуя, что дрожь утихает.
– Как я испугалась, когда Роберт намекнул мне, что Шанталь мог попытаться отравить вас! А как мне было страшно, когда вы уехали в лес! Я так боялась, я думала… мне всё время что-то мерещилось…
– Тише, тише, – Леон поцеловал её в висок. – Знаешь, я ведь тоже… Когда я понял, что ты могла умереть от яда… что я мог потерять тебя навсегда… – он замолчал и снова уткнулся в её волосы.
– Мне сегодня будут сниться кошмары, – Эжени подняла голову, погладила его по щеке, убрала от лица прядь непослушных волос, скользнула рукой по шее, потрогала белый кружевной воротник, спустилась ниже, под рубашку…
– Не будут, – уверенно ответил Леон, кладя руки на её талию и опуская их ниже, на бёдра. – Прижмись ко мне, радость моя, – лицо Эжени осветилось улыбкой, и он подумал, что ему следует почаще называть её так. – Прижмись ко мне, и все кошмары отступят.
– Леон, это нехорошо, – с ласковым укором произнесла Эжени, прислоняясь спиной к шкафу. – То, что мы делаем, совершенно неприлично…
– Но тебе ведь нравится? – он прикоснулся к её часто вздымающейся груди, в то время как Эжени уже распускала шнуровку на его жилете.
– Нравится, но… охх, – она застонала, когда Леон прильнул губами к её шее, – но мы ведь ещё не… ах! – она дёрнулась, когда он прикусил ткань на её груди, – не муж и жена… Неужели вы, – её глаза широко распахнулись, когда Леон опустился перед ней на колени, – неужели вам так не терпится?
– Конечно, – выдохнул он, сминая юбку Эжени. – Разве вы не знали, что кровь и охота распаляют в мужчинах страсть?
– Знала… – в полузабытьи прошептала она, чувствуя, как Леон гладит её ноги, – а может, это и не страшно… когда тебя любит Зверь.
========== Эпилог ==========
Первые дни осени в Бургундии выдались тёплыми и солнечными, деревья ещё сохраняли свою зелень, хотя кое-где листья уже поблёскивали золотом и медью. Небо было чисто-голубым, солнце уже не обжигало, но ласково грело, изредка налетавший ветер трепал гривы лошадей и играл волосами всадников. Дети мушкетёров покидали земли Себастьяна де Шане, и Эжени отправлялась с ними.
Она сидела на Сером Ветре, выпрямив спину и оглядываясь кругом, пытаясь запомнить каждую мелочь – ведь неизвестно, когда она в следующий раз увидит родные края. Впрочем, Инесса и Бертран собирались играть свадьбу в конце осени и, разумеется, приглашали Эжени и всех детей мушкетёров. Её собственная свадьба прошла быстро, а предшествующие ей дни и вовсе пролетели незаметно. Готовилось приданое, шилось свадебное платье – синее, богато украшенное вышивкой и лентами, Инесса порхала вокруг, засыпая сестру вопросами и тут же переходя на мечты о свадьбе с Бертраном: «Я хотела, чтобы платье было красное, но теперь думаю, лучше пусть оно будет винного цвета, а воротник вышит жемчугом…» Эжени рассеянно кивала, руки её старательно заканчивали вышивку – того самого золотого льва, который послужил поводом к их с Леоном взаимному объяснению в любви.
Свадьбу сыграли скромную: гостей было немного, пир особой пышностью не отличался, и вскоре после полудня Эжени, Леон и остальные дети мушкетёров тронулись в путь. Им пора было возвращаться в Париж – поведать королю о победе над Зверем в землях шевалье де Шане. Чучело Зверя было почти готово, и Себастьян обещал отправить его в Париж. Эжени в эти дни, когда выдавалась свободная минутка, забегала к чучельнику и подолгу всматривалась в Зверя. Чучельник выполнил свою работу искусно: чёрный волк казался ещё крупнее, чем на самом деле, стеклянные желтовато-зелёные глаза его поблёскивали, в широко разинутой пасти были видны острые клыки и длинный язык.
«Что заставило Шанталя совершить это?» – часто спрашивала Эжени саму себя. «Должно быть, сначала он подобрал волчонка из благих намерений, намереваясь воспитать его, как собаку, но потом решил превратить его в оружие. Что двигало им? Ненависть к соседям, отравившим его жизнь? Ненависть к красивым девушкам, не любившим его? Ненависть к насмешникам? Неужели он не боялся ни людского суда, ни Божьего наказания, идя на это? Или он не верил ни в дьявола, ни в Бога?»
Зверь смотрел на неё блестящими мёртвыми глазами, и раскрытая пасть его казалась растянутой в ухмылке. По спине Эжени пробегала дрожь, и она спешила развернуться и уйти – прочь из тёмного и тесного помещения, к солнцу, свету и друзьям.
Она очень сдружилась с детьми мушкетёров за последние дни – они приняли её как свою, хотя её отец не был героем Франции, и это ей очень льстило. По ночам ей иногда снились кошмары, но днём они растворялись в лучах солнца, в смехе Анри и Рауля, в улыбках Жаклин и Анжелики, в ласковом, чуть насмешливом взгляде Леона. Встречаясь с ним глазами, Эжени краснела и со стыдом вспоминала ту ночь, проведённую с капитаном в библиотеке.
… Первые лучи солнца проникли сквозь стекло и осветили шкафы, ровные ряды книг в них, стоящий возле окна стол, чернильницу и перья, смятые листы бумаги, отобразились ровными золотистыми прямоугольниками на паркете, осторожно коснулись белых кружев рубашки и края смятого голубого платья. Леон неторопливо потянулся и сел, щурясь от яркого света. Эжени, напротив, быстро выпрямилась и нервным движением оправила платье – к вчерашним пятнам от вина прибавились пыльные разводы.
– Что мы с вами наделали! – прошептала она, не в силах оторвать взгляда от следов на полу.
– Разве тебе не понравилось? – Леон, в отличие от неё, выглядел как никогда невозмутимым и довольным жизнью.
– И вы ещё спрашиваете! Конечно, понравилось! Я… я никогда не чувствовала себя такой счастливой. Вы… вы… Леон, вы подарили мне рай.
– Благодарю, – польщённый капитан склонил голову. – Никогда не слышал от женщин подобных слов.
– Но мне так стыдно! – Эжени поёжилась. – Это такой позор! Я теперь чувствую себя нехорошей, скверной, падшей женщиной!
– Ну-ну, перестань, – Леон притянул её к себе и обнял за плечи. – Мы ведь с тобой уже помолвлены.
– Всё равно… Я вчера была сама не своя, – Эжени, прильнув к его груди, нервно перебирала пальцами ткань платья. – Мне теперь стыдно смотреть людям в глаза. Если кто-нибудь узнает, я буду опозорена на всю жизнь.
