– Нет, не смеюсь. Я вами восхищён и увлечён, и вы мной тоже, если судить по вашей песне и по льву, которого вы с таким старанием вышиваете, – капитан кивнул на кресло. – Вы мне нравитесь, Эжени, нравитесь гораздо больше, чем ваша сестра или Жаклин.
Эжени глубоко вздохнула, глаза её заблестели, но по щекам не покатились слёзы. Она подошла чуть ближе, одну руку протянув к Леону, другой словно готовясь оттолкнуть его, и негромко проговорила:
– Знаете, мне снилось, что по ночам вы превращаетесь в Зверя и рыщете по лесу. А я иду в лес, там вы находите меня, возвращаетесь в человеческий облик, и мы с вами…
Не договорив, она сделала шаг, другой, потом кинулась к Леону так же порывисто, как часом ранее Анжелика, обняла и поцеловала в губы. Леон, изумлённый её неожиданным поступком, шагнул назад и упёрся спиной в шкаф. Отталкивать Эжени было немыслимо, помимо того, тепло её губ, нежность её кожи, щекочущие рыжие пряди уже брали над ним вверх. Он прижался спиной к шкафу, обнимая девушку, гладя её спину, плечи, руки, сминая ткань платья, оказавшуюся необычайно тонкой.
– Как во сне, – Эжени оторвалась от него, судорожно глотнула воздух и прильнула снова. С неожиданной смелостью куснула за губу – Леон тихонько рыкнул. «Что же мы такого вытворяли в её снах?» – мелькнуло у него в голове, но прежде, чем он успел понять это и попробовать осуществить, тишину библиотеки разорвал резкий крик, и чёрная молния взвилась в воздух, явно намереваясь атаковать капитана.
– Корнель! – Эжени отшатнулась от Леона и погрозила ворону кулаком. – Не смей! Вернись на место!
Ворон, однако, не слушался её и продолжал кружиться под потолком, возмущённо каркая. Леон рассмеялся, чувствуя небывалую лёгкость во всём теле.
– Точно, ревнует. Кажется, мне надо уходить, а то он перебудит весь замок.
– Это безумие, – Эжени отошла к окну и жадно вдохнула свежий вечерний воздух. – Простите, я не должна была этого делать…
– Вам не понравилось? – усмехнулся капитан.
– Очень понравилось… но мне так стыдно! Простите, мне не следовало целовать вас…
– Радость моя, – Леон не знал, почему у него вырвалось это ласковое обращение, но оно ему очень понравилось. – Перестань извиняться передо мной. Это лучшее из всего, что ты могла сделать.
– Это было так неожиданно, – Эжени прижала руки к пылающим щекам. – Позвольте покинуть вас, мне необходимо всё это обдумать.
– Это твой дом, ты можешь не спрашивать моего позволения, – Леон поклонился, подмигнул бесившемуся наверху Корнелю и покинул библиотеку, насвистывая какой-то незамысловатый мотив. Впервые за последнее время ему было легко, и он ощущал себя вполне счастливым.
***
Следующее утро пришло вместе с дурными вестями – Зверь, словно мстя за Великую охоту и за неудавшееся нападение на Инессу, растерзал ещё одну девушку – молодую крестьянку Агнессу Фурнье, старшую сестру Мари Фурнье, Мари-Цветочка, убитой Зверем несколько недель назад. Узнав о нападении, дети мушкетёров единогласно изъявили желание осмотреть тело – даже Анжелика и Жаклин решились поехать, хотя Анри, Рауль и Леон проявили редкостное единодушие, уговаривая их остаться.
– Стыдно мне, дочери д’Артаньяна, бояться крови и мёртвых тел, – воинственно выставила подбородок Жаклин. С утра у неё всё не заладилось: спалось плохо, вино казалось кислым, еда – недосоленной, а тут ещё и весть о новом убийстве окончательно испортила настроение, но уговоры мужа и друзей только подогрели её упрямство.
– Я с вами не разлучусь! – Анжелика стиснула зубы, не скрывая свою досаду, и поглядела прямо в глаза брату – тот склонил голову, не выдержав её напора. Эжени тоже подала голос, что немало удивило Жаклин:
– Я тоже поеду. Раз уж я взялась за это дело, надо довести его до конца.
Никакие уговоры отца и сестры не могли на неё подействовать. Впрочем, уговоров было не очень много – Себастьян с Инессой отправлялись к Бертрану Железной Руке и не могли тратить время на споры с Эжени. Так и получилось, что вскоре после завтрака шестеро всадников уже неслись по дороге к расколотому молнией кресту – именно там было найдено тело.
Отца Роберта, к огромному облегчению всех детей мушкетёров и Эжени, на месте не было – никто не призывал к покаянию и не грозил пламенем из пасти Зверя. Тело девушки, закрытое белым покрывалом, было видно издалека, возле него стояли, опустив головы, несколько мужчин из местных жителей – среди них Жаклин узнала Шанталя. Анри спешился первым, подошёл к телу, опустился на колени и смело откинул край покрывала. Анжелика поспешно отвернулась и перекрестилась, у Эжени и Жаклин выдержка оказалась лучше, хотя Жаклин ощутила горький привкус во рту и заметила, как побледнела де Шане.
Платье несчастной Агнессы Фурнье было разорвано и сплошь покрыто бурыми пятнами, на горле и животе – страшные раны. Возможно, при жизни она была красавицей, но теперь её лицо было искажено ужасом и страданием, светлые вьющиеся волосы спутались и местами потемнели от крови. Мужчины, более привычные к крови и смертям, быстро осмотрели тело, кое о чём переговорили с крестьянами, и те, осторожно завернув покрывало, понесли Агнессу Фурнье туда, где она должна была обрести последний покой.
– Такое ощущение, что она бежала по дороге от деревни к замку, – произнёс Рауль. На его лбу уже не было повязки – теперь его пересекал тонкий, но всё же заметный красноватый шрам. – Она была убита ночью, может быть, даже на рассвете. Что ей могло понадобиться в замке в такое время?
– Может, она видела что-то и хотела рассказать де Шане? – предположила Жаклин. – Может, заподозрила кого-то в связи со Зверем?
– А он догадался и натравил на неё Зверя? – Анри огляделся, словно ожидал нападения прямо сейчас. – Что же она такое видела? Надо бы поговорить с её семьёй…
– Там семьи-то – пьяница-отец да брат, совсем ещё мальчишка, – бросил Шанталь. – Есть, правда, тётка, но она живёт не с ними. Мать у них умерла несколько лет назад, Мари-Цветочек растерзал Зверь, а теперь пришёл и за второй сестрой. Видать, по вкусу ему пришлась семейка…
– Шанталь, перестаньте! – зло бросила Эжени. – Вы говорите просто отвратительные вещи!
– А вы не слушайте, – огрызнулся Шанталь.
– А вы будьте повежливее с дамой, – посоветовал ему Леон. Жаклин удивило это неожиданное заступничество, Шанталя, по-видимому, тоже. Он открыл рот, явно намереваясь что-то возразить, но Жаклин этого уже не услышала – в ушах вдруг зашумело, мир поплыл перед глазами, и она едва успела спешиться перед тем, как всё вокруг окончательно потемнело, и земля сама кинулась ей навстречу.
Когда она вынырнула из темноты, вокруг неё плыли и качались испуганные лица детей мушкетёров. Анри осторожно похлопывал её по щекам и брызгал водой из фляжки. Жаклин попыталась подняться, но тело вдруг стало точно свинцовое, и она упала обратно на постель. Постель… откуда здесь постель? Она сощурила глаза и различила вокруг себя очертания комнаты – тёмной и закопчённой, с низким потолком.
– Где я? – слова казались тяжёлыми и неповоротливыми, точно камни. «У меня был обморок», – медленно дошло до сознания. Кажется, раньше она падала в обморок всего один раз – когда ещё девочкой училась ездить верхом и свалилась с лошади. Тогда над ней так же плыло и качалось испуганное лицо отца, теперь – лицо мужа…
– В доме Шанталя. Ты не приходила в себя, и мы отвезли тебя сюда, – пояснил Анри. Жаклин, морщась, оперлась на его плечо и села – комната снова качнулась перед глазами, но уже не так сильно. Дети мушкетёров смотрели на неё встревоженно, Эжени возилась где-то в углу.
– Здесь ничего нет, – она с досадой повернулась к остальным. – Только плётки да старые ошейники, больше ничего. Я не жду в доме охотника нюхательных солей, но хоть вино или воду… какое-нибудь питьё!
До ушей Жаклин донёсся скрип, и Эжени быстро отошла к постели – Шанталю явно не понравилось бы, что так нелюбимая им господская дочка роется в его вещах. В комнату вошёл охотник и с мрачным видом протянул Анри бутылку с тёмной жидкостью – судя по запаху, это было вино, причём вполне приличное. Анри наполнил любезно предоставленный Шанталем стакан, разбавил его водой из фляжки и протянул жене. Жаклин с жадностью сделала несколько глотков – она побаивалась, что её вырвет, но вкус у вина был вполне приятный, и она сразу почувствовала себя лучше. Затем Анри налил себе, а потом стакан обошёл всех детей мушкетёров и Эжени.
