«Кажется, я знаю, что мне сегодня приснится», – подумала Эжени, краснея, но Леон её смущения не заметил. Сегодня он был в хорошем расположении духа.

– С нами Бог, – ответил он. – Знаете, мадемуазель де Шане, в тех местах, где я родился, ходит поговорка: «Господь любит детей, дураков и пьяниц».

– И к кому же вы себя относите? – это было очень дерзко и совсем некстати, но Эжени не сумела сдержаться. Впрочем, Леон не разозлился, лишь усмехнулся.

– Все мы – дети мушкетёров, раньше я был дураком, а иногда бываю и пьяницей, значит, мне должно повезти втройне.

– Кажется, вы успели попасть под влияние Бертрана, – покачала головой Эжени, пытаясь сдержать улыбку. – Он любит такие шутки.

– Любит, – согласился Леон. – Знаете, Эжени, может, это странно прозвучит, но он… напоминает мне моего отца. Мы с ним не успели узнать друг друга как следует, но думаю, он так же бы смеялся перед охотой и бесстрашно бросился бы на Зверя, появись тот перед ним. Мы с отцом были вместе всего несколько дней, но я узнал о нём больше, чем за всю свою жизнь.

Заинтригованная Эжени уже хотела расспросить капитана – ей внезапно захотелось узнать про Портоса как можно больше – но тут к ним подошла Анжелика и без лишних слов кинулась брату на шею.

– Леон! – судя по дрожащему голосу, она едва не плакала.

– Успокойся, сестра, – он погладил её по волосам и посмотрел на Эжени едва ли не извиняющимся взглядом. – Ну-ну, Анжелика, не стоит так печалиться, я ведь не на войну иду.

– Мне приснился дурной сон, – она шмыгнула носом и отстранилась. – Должно произойти что-то плохое, я чувствую.

– С кем, со мной? – Леон, по-видимому, не был сильно обеспокоен словами сестры.

– Не знаю… Я даже не помню, что мне снилось! Но Леон, пожалуйста, будь осторожен!

– Я всегда осторожен, – он пожал плечами и взлетел в седло. – Я везучий, сестрёнка, ты же знаешь.

– Не говори так, – покачала головой Анжелика. – Вдруг спугнёшь удачу?

– Не спугну, – Леон протянул сестре руку, и та крепко сжала её. – Мадемуазель де Шане пожелала мне достаточно удачи, чтобы выжить в сегодняшней охоте.

Он мягко высвободил руку, улыбнулся сестре, кивнул Эжени и, развернув Дьяволицу, отъехал к друзьям. Себастьян де Шане встал во главе колонны и помахал дочери рукой:

– Жди нас, Эжени!

– Не скучай, сестра! – прозвенела Инесса, подъезжая к нему.

– Я привезу вам голову Зверя! – Бертран рубанул воздух железной рукой.

– Анжелика, мадемуазель де Шане, счастливо оставаться! – вразнобой закричали дети мушкетёров.

Всадники двинулись прочь. Анжелика махала им, пока их было видно, подпрыгивая на месте. Эжени тоже подняла руку, но почти сразу же опустила её. У неё возникло странное давящее чувство – как будто и отец, и Инесса не испытывали никакой грусти при расставании. Они оставили её всего на день, но легко оставили бы и на год, как будто она ничего для них не значила. Инесса увлечена своим Бертраном, а отец всегда любил младшую дочь больше, чем старшую.

«Может, я несправедлива к ним?» – размышляла Эжени, глядя на Анжелику, которая всё ещё махала всадникам и слала воздушные поцелуи. «Но ведь на меня никто так не смотрел, как Рауль смотрит на неё. Меня никто не обнимал так, как она обнимала брата. Инесса даже не называла меня «сестрёнкой»! Интересно, а Леон смотрит на Жаклин д’Артаньян так же, как Рауль на Анжелику? Он любит её? Или просто желает её? Или я всё выдумала, и ленточка, которая сейчас лежит в моём столе, ничего не значит?»

Неожиданно налетел резкий порыв ветра, и Эжени поёжилась.

– Пойдёмте в замок, – тихо сказала она. – Здесь холодно, а ваш брат вряд ли обрадуется, если вы простудитесь.

***

Свежий ветер, треплющий волосы, неумолчный лай собак, крики загонщиков, ровный стук копыт – всё это напоминало Раулю о тех днях, когда они с отцом охотились в лесах графа де Ла Фер. Атос научил сына всему тому, что он умел сейчас, и у Рауля всё ещё покалывало сердце, когда он вспоминал строгие глаза и спокойный размеренный голос отца. Прошло больше года с момента его смерти, и нельзя сказать, что она была неожиданной, но как же иногда всё-таки больно вспоминать тех, кого нет с нами! Сердце снова закололо, и Рауль невольно поморщился, прижав руку к груди.

– Всё в порядке? – с ним поравнялся Анри.

– Да просто старая рана напомнила о себе, – ответил Рауль, стараясь, чтобы голос звучал как можно беззаботней. – Чувствую, то приключение в таверне будет ещё долго напоминать о себе.

– Рауль, вы неподражаемы! – усмехнулся Анри. – Только вы можете назвать «приключением» сражение, в котором вам в сердце прилетел кинжал!

– Но сердце оказалось твёрже, – пошутил Рауль и поглядел в сторону Леона. Тот ехал рядом с Инессой и о чём-то расспрашивал её.

– Вижу, ваша сестра не любит охоту и всё, что с ней связано, – заметил дю Валлон. – Она всегда была такой тихой?

– Мы с Эжени во многом непохожи, – Инесса отвела от лица выбившуюся прядь. – Она любит ездить верхом, но не видит веселья в охоте. Её всегда тянуло к книгам и вышиванию, а меня – к танцам и песням.

– Она кажется печальной.

– Эжени всё ещё переживает после смерти мамы. Она ушла так… быстро, – Инесса закусила губу. – Чахотка. Отец так и не оправился до конца после этого. Он всегда был тревожным, а теперь он переживает за меня. И за Эжени тоже, – добавила она после паузы, – но меньше, ведь она всегда была более рассудительной. Бедная наша мама, она так и не дождалась нашей с Бертраном свадьбы!

– Простите, – Леон склонил голову. – Я не хотел будить ваши воспоминания.

– Ничего, я уже привыкла. Время, знаете ли, лечит даже самые тяжёлые раны. Оно вылечило Бертрана, вылечило меня, излечит и отца с Эжени. Мы с ней разные, но я порой беспокоюсь за неё. Вы можете меня понять, господин дю Валлон, ведь у вас тоже есть сестра, и вы с ней тоже сильно отличаетесь.

– Анжелика – чудо, – усмехнулся Леон, и глаза его потеплели. – Я люблю её, забочусь о ней и готов защитить её от любой опасности. И если бы я увидел, что она горюет, я бы сделал всё, чтобы осчастливить её.

Раулю почудился в этих словах упрёк, но Инесса де Шане его не расслышала.

– Эжени тоже заботилась обо мне, когда мы были детьми, – с рассеянным видом кивнула она. – Да и потом, когда мы воспитывались в монастыре, она иногда заступалась за меня и брала на себя вину за мои мелкие шалости. Я не была кроткой, видит Бог, не была, но я в этом совершенно не раскаиваюсь!

Рауль опустил голову и поспешно отъехал в сторону, чувствуя, как сердце начинает биться сильнее. Капитан Леон был не единственным человеком, любящим Анжелику и готовым защитить её от любой опасности. Он, граф де Ла Фер, готов был снова подставить грудь под кинжал и сразиться с троицей монахов, если бы ему пришлось защищать баронессу дю Валлон. К счастью, за тот год, что они были знакомы, ему не так часто приходилось это делать, кроме того, Анжелика вполне могла сама постоять за себя. Рауль и сам не заметил, как его первая всепоглощающая страсть к Луизе де Лавальер сменилась сначала привязанностью, а потом и любовью к Анжелике дю Валлон.

Анжелика, милая, чистая и невинная Анжелика, не замечала огня в его глазах, не слышала боли в его словах – она была по-прежнему добра и ласкова, считая Рауля своим другом. Он же не смел проявить свои чувства, боясь спугнуть Анжелику, как птицелов боится неловким движением спугнуть сидящую на ветке певчую птицу. Вот только Рауль совсем не хотел ловить её – он хотел любоваться её красотой, наслаждаться её пением издали, и его вполне устраивало нынешнее положение вещей. И только иногда, обычно в ночные часы бессонницы, ему приходило в голову, что жизнь не вечна, а молодость коротка, что Анжелика с её милым личиком и добрым нравом непременно выйдет замуж, а он… Что ж, ему тогда останется только уйти в монастырь. «В женский», – добавил он, вспомнив Портоса, и невесело улыбнулся собственной шутке.

– Приветствую вас, господа! – послышался впереди раскатистый голос. За поворотом дороги показался всадник на невысоком буром коньке. Когда он подъехал ближе, Рауль узнал отца Роберта.