— Они никогда и не были людьми, это кадавры явившие свою суть. Големы слепленные из глины, лишь по образу и подобию, но без искры и первопричины, — Оно опустилось на пол с мягким шуршанием шести кожистых крыльев, тело было закутано в рваную мантию, а под капюшоном горели мертвым пламенем глаза.

— Не лги! Они не лишены искры, в их сердцах еще остались угольки, которые не задули твои ветра, им не под силу лишить их этого, пламя, потушенное, вновь полыхнет неистовым пожаром! — бросило качнувшееся из-под мантии кадило, оставляя за собой россыпь звездной пыльцы, светящейся теплым светом лучины, которую зажигает мать, чтобы успокоить сон своего дитя.

Оно зарычало, схватив когтистой рукой неподатливую лампу, которая тут же была накрыта черной ночью. А затем вперило в меня свой взгляд, вместе с безликой толпой внизу. Пламя в груди разгоралось все сильнее, оно больно жгло сердце, но это чувство, оно давало мне понять, что здесь, в данную секунду я все еще жив.

— Не слушай ее уговоры, как это делали тысячи до тебя, пламя освещает путь, лишь пока горит факел, а тьма вечна. Она все равно возьмет свое, Она все равно наступит, Она умеет ждать. Ты все равно ее не победишь, а огонь приносит, лишь боль и разочарование. Единственный способ выжить это открыть его ветру! Иначе тебя ждет это, — демон указал на плаху передо мной, вокруг которой был рассыпан пепел и стоящего рядом с ней слепого голема, держащего в руках окровавленный топор.

— Ты принесешь себя в жертву ради них, — оно обвело рукой безжизненную толпу, — а может быть будешь гореть ради мечты, галлюцинаций, непонятно откуда взявшихся в твоей голове от постоянной боли? Единственное утешение для тебя, это семь ветров.

На мое плечо опустилась испещренная мозолями ладонь Человека.

— Тьма отступает, когда загорается маяк, ночь не может быть вечной, за ней обязательно наступает Заря, — уголек на месте сердца горел неистовым огнем, на щеке вскипала слеза, я сжал кулак. Ночь скалилась на черного кота.

Постель была мокрая от холодного пота, а сердце неистово перекачивало кровь, работая в тишине, словно корабельный насос. Я встал с постели и протер рукой лоб. Приснится же такое, словно сошедшие прямо с картин Вильяма Бугро демонические образы. Конечно же понимаю, что в незнакомых ночлежках, тем более, где большинство даже ломаный английский не понимает, нормальные сны сниться и не должны. Потому что твое сознание постоянно находится в режиме повышенной готовности, но это уже никуда не годилось. Я отдернул занавеску. Светало. Вставало солнце, над столицей страны Басков. Похоже пора собираться и отправляться в дорогу. До мыса Рока, как раз около девяти часов пути, с учетом остановок на перекусы и отдых думаю, как раз доберусь к закату. Утро в Байонне было сонным, размеренным. Создавалось ощущение, что время среди этих узких улочек остановилось пару сотен лет назад и ничто более не вмешивалось в размеренную жизнь горожан. Ну разве что иногда доносились еле различимые звуки работы порта или местного металлургического завода, которые напоминали, что сейчас все-таки двадцать первый век. Перекусив в портовой забегаловке, вместе с отрядом филиппинцев, сошедших с сухогруза, привезшего уголь, я отправился пополнить запасы провизии в маленький магазинчик, который приметил еще вечером. Продавец серб, оказался очень приятным мужчиной, а когда во время разговора, я, призадумавшись, случайно обронил пару слов на русском, вообще отказывался брать у меня деньги за тот небольшой паек из консервов, сухарей и энергетиков, который я себе набрал. Но не в моих это принципах пользоваться людской добротой, поэтому я положил на стол всю сумму и попросил его в следующий раз помочь тому, кто действительно будет нуждаться в этом. После этого я отправился к хозяину хостела-турку, чтобы расплатиться за постой и отправиться дальше в дорогу. Мой близкий друг, уехавший жить во Францию, сносно говорит по-французски, но зато по приезду неплохо выучил турецкий, понимает по-арабски и при необходимости может сойти за серба. Раньше я этому неимоверно удивлялся, но теперь пожив немного в Европе, нашел ответ на этот вопрос. Дело в том, что простые трудяги тут, это эмигранты в первом или втором поколении. Основные посетители кабаков, ночлежек и прочих злачных мест. Волею судеб это, то куда я в первую очередь наведываюсь, посещая новый город, чтобы прощупать его пульс, ведь жизнь там бьет сильнее всего. Настоящая, не рафинированная и не вылизанная словно мальчик официант в ресторане, на котором костюм дороже твоего. А вот места, где работают такие вот мальчики, я никогда не любил, слишком уж там все ненастоящее и люди, которые только и делают, что притворяются, настолько заигравшиеся в маскарад, что потеряли за масками свои лица.

Выехав пораньше, я сэкономил себе кучу времени, по причине того, что после полудня на границе между Францией и Испанией на въезде на платную дорогу начиналась довольно крупная пробка. Нет, после московских транспортных коллапсов, она выглядела, как небольшой затор, но вот дело в том, что их я там объезжал в междурядье, а здесь таким баловаться лучше не стоит. Испания встретила меня жарким солнцем, ровными дорогами и приветливыми людьми. Поэтому время летело незаметно, его успевал обгонять только одометр отсчитывая километры, которые остались до моего пункта назначения.

Тот разговор с Марком был действительно, крайне странным, но я один раз уже послушал свой инстинкт самосохранения и ни к чему хорошему это не привело. Потому что на мой взгляд медленная смерть в болоте от недостатка кислорода, а затем долгое существование в заживо гниющей оболочке, перспектива не самая привлекательная. Хотя кому как.

На часах было уже давно за полночь, когда я проехал Синтру и повернул на дорогу, ведущую к Мысу Рока. Уже было темно и последние автобусы, с туристами, забившими память камер прекрасными фотографиями заката, которые займут почетное место в семейных архивах и втридорога купленными магнитиками, отправились восвояси. Судя по количеству автомобилей, местная гостиница была практически пуста. Охранник даже ухом не повел, когда я припарковал там свой мотоцикл и подняв воротник куртки, чтобы хоть как-то защититься от пронизывающего ветра, направился к стеле.

— Это место, где кончается земля и начинается море, — я тихо повторил цитату Луиса Камоэнса, вырезанную в камне, проведя по ней кончиками пальцев.

Прислонившись к памятной табличке спиной, закурил. Внизу разбивались о скалы волны, стихия неистовствовала, темноту ночи освещал маяк. Когда-то это место было отправной точкой для экспансии Европейцев в Америку. Это был последний край родной земли, который видели моряки, уходя вдаль, в неизвестность пучины. Жаль, что все это кончилось кровавой бойней и уничтожением целой цивилизации, осколки которой до сих пор живут в резервациях, тихо спиваясь.

Тишина, ветер, море. Мысли в голове замедлялись, упорядочивались. Так бы и продолжал сидеть здесь, но нужно было закончить одно дело. Я подошел к маяку и встал около большой дубовой двери. По телу пробежала волна мурашек, а перед глазами, словно наваждение стояла картина из сна. Было поздно уже, что-то переигрывать. Округу огласил громкий стук, изнутри раздались шаркающие шаги. После чего я услышал скрипучий голос.

— ¿Qué haces aquí? (Ты что здесь делаешь?), — испанский я не знал, но трудно было не догадаться, что спрашивал меня старик.

— Я пришел встречать Новую Зарю, — выдало пересохшее горло после того, как я смерил колотящиеся сердце.

Костер

— А вот это уже был переломный момент, точка невозврата, — тихо прошептала Тень.

— Почему ты так считаешь, мне кажется, что все началось гораздо раньше, — возразил я.

— Нет, дорогой друг. Раньше были лишь незначительные изменения. Ты в любой момент мог снова стать прежним, вернуться на исходную. Эта же ночь изменила тебя настолько, что утром глаза в твоем теле распахнул совершенно другой человек, — он продолжил задумчиво перебирать струны, подбирая мелодию.