Я сочла себя избранной.

Эти страницы могут внушить мысль, что у меня не было иной жизни вне стен Юмимото. Это не так. Моя жизнь вне компании была очень содержательной.

Однако, я решила не рассказывать здесь о ней. Прежде всего, потому что речь не об этом. И потом, учитывая количество моих рабочих часов, время на эту личную жизнь было достаточно ограничено.

Но основной шизофренической причиной была следующая: когда я, пребывая на своем посту в туалетах 44 этажа, убирала нечистоты после посещения какого-нибудь служащего, я не могла представить себе, что где-то там, вне этого здания, через 11 остановок метро, было место, где меня любили, уважали и не видели никакой связи между мной и щеткой для унитазов.

Когда во время работы ночная часть моей жизни всплывала у меня в мозгу, я могла думать только одно: "Нет. Ты выдумала этот дом и этих людей. Если ты думаешь, что они существовали до того, как тебя сюда назначили, ты ошибаешься. Открой глаза: что значит плоть человеческая в сравнении с вечностью фаянсовой сантехники? Вспомни фотографии разбомбленных городов: люди мертвы, дома скошены, но унитазы гордо возвышаются к небу, рассевшись на насестах водопроводных труб в состоянии эрекции. Когда произойдет апокалипсис, города превратятся в сплошные леса из унитазов. Тихая комната, где ты проводишь ночь, люди, которых ты любишь, все это успокоительные иллюзии. Существам, выполняющим столь жалкую работу, по мнению Ницше, свойственно создавать себе иллюзорный мир, земной или небесный рай, в который они пытаются верить, чтобы найти утешение в своих зловонных условиях. Их воображаемый эдем настолько прекрасен, насколько гнусна их работенка. Поверь мне: кроме уборных на 44 этаже ничего больше не существует. Все только здесь и сейчас".

Тогда я подходила к окну, пробегала глазами одиннадцать станций метро и смотрела в конец пути. Там невозможно было ни разглядеть, ни вообразить себе никакого жилища. "Ты прекрасно видишь: эта тихая обитель -- плод твоего воображения".

Мне оставалось только прислониться лбом к стеклу и выброситься из окна. Я единственный человек, с которым произошло такое чудо. Дефенестрация спасла мне жизнь.

Должно быть, и по сей день по городу разбросаны мои останки.

Прошли месяцы. С каждым днем время теряло свой смысл. Я уже была не способна определить, тянулось ли оно медленно или быстро. Моя память стала похожа на рычаг для спуска воды. Вечером я его нажимала. Воображаемая щетка устраняла остатки нечистот.

Некое ритуальное очищение, не приводившее ни к чему, поскольку каждое утро мой мозговой унитаз вновь обретал ту грязь, с которой расставался вечером.

Большинство смертных верно подметило, что туалеты -- благоприятное место для медитации. Для меня, ставшей туалетной кармелиткой, представился случай для размышлений. И я поняла там одну важную вещь: жизнь в Японии -это работа.

Конечно, эта истина была уже неоднократно описана в экономических трактатах, посвященных этой стране. Но одно дело прочесть, другое дело -прожить. Я могла реально ощутить, что это значило для служащих компании Юмимото и для меня самой.

Моя участь была не хуже участи других. Просто она была более унизительной. Но этого было не достаточно, чтобы я позавидовала положению остальных. Оно было столь же ничтожно, как и мое.

Бухгалтера, проводящие по десять часов в день за переписываем цифр, были в моих глазах жертвами, положенными на алтарь божества, лишенного всякого величия и таинственности. На протяжении вечности покорные рабы посвящали свою жизнь действительности, обгонявшей их: раньше, по крайней мере, они думали, что в этом есть нечто мистическое. Теперь же они не могли больше себя обманывать. Они зря проживали свою жизнь.

Япония -- страна, в которой самый высокий процент самоубийств. Я лично удивляюсь тому, что самоубийства не происходят там еще чаще.

Что ожидало бухгалтера с мозгом, иссушенным цифрами, вне стен предприятия? Обязательная кружка пива в компании таких же измученных, как и он сам, коллег, часы в переполненном метро, уже заснувшая супруга, усталые дети, сон, засасывающий подобно водовороту, редкий отпуск, с которым никто не знает, что делать: во всем этом нет ничего, что заслуживает название жизни.

Самое большое заблуждение -- считать этих людей привилегированными по отношению к другим нациям.

Наступил декабрь, месяц моего увольнения. Это слово могло бы удивить: мой контракт заканчивался, а значит, речь об увольнении не шла. И все-таки это было так. Я не могла дождаться вечера 7 января 1991 и уйти, ограничившись несколькими рукопожатиями. В стране, где до недавнего времени, по контракту или нет, нанимались на работу навсегда, невозможно было покинуть рабочее место, не исполнив при этом всех формальностей.

Чтобы соблюсти традиции я должна была заявить о моем уходе на каждой ступени иерархической структуры, то есть четыре раза, начиная с подножия пирамиды: сначала Фубуки, затем господин Саито, потом господин Омоши и, наконец, господин Ганеда.

Я мысленно подготовилась к этой миссии. Само собой разумеется, необходимо было соблюсти главное правило, а именно: ни на что не жаловаться.

К тому же, я получила отцовские инструкции: эта история не должна была ни в коем случае повлиять на хорошие отношения между Бельгией и страной Восходящего Солнца. Значит, нельзя было дать понять, что хотя бы один японец повел себя некорректно по отношению ко мне. Единственная причина, которую я имела право назвать, - поскольку мне необходимо было объяснить причину, по которой я покидала столь завидный пост, - могла быть передана только от первого лица единственного числа.

Логически это было совсем не трудно сделать, я должна была принять все заблуждения на свой счет. Это было смешно, но я решила, что служащие Юмимото были бы только признательны мне за то, что таким образом они не теряли лица и сразу опровергли бы меня, протестуя: "Не говорите о себе так плохо, вы очень хороший человек!"

Я попросила мою начальницу об аудиенции. Она назначила мне встречу после обеда в пустом кабинете. В тот момент, когда я увидела ее, бес шепнул мне: "Скажи ей, что в качестве мадам Пипи ты можешь заработать больше в другом месте". Мне пришлось побороться с нечистым, чтобы усмирить его, и я уже готова была расхохотаться, когда уселась напротив красавицы.