Газета была раскрыта на вкладке городских новостей, на странице ВЗ. «Что ж, могло быть и хуже», — подумал Уилл, торопливо пробежав глазами заголовки. Ага, вот! «Убийство в Браунсвилле: бордельный след». И ниже — несколько крошечных абзацев. И подпись. Уилл посвятил этому вопросу свой первый день в журналистике, который пришелся еще на времена его учебы в Оксфорде, где он числился автором студенческой газеты «Черуэл». Какую подпись выбрать: Уильям Монро-младший или просто Уилл Монро? Поломав голову над этим пару часов, он решил, что лучше с самого начала заявить о своей независимости и самостоятельности. С тех пор все свои заметки он подписывал коротко: «Уилл Монро».

Он внимательно изучил первую полосу вкладки городских новостей и основной выпуск, машинально отмечая, как идут дела у коллег. Не обнаружив в номере имен прямых конкурентов, он довольно хмыкнул и в приподнятом расположении духа направился в душ.

Пока он одевался, в его мозгу начала оформляться пока еще смутная идея, которая стала обретать более или менее четкие очертания лишь к тому моменту, когда он вышел на улицу и быстрым шагом направился по Корт-стрит. По пути ему попадались в основном молодые парочки. Одни толкали перед собой яркие коляски, другие наслаждались неспешным завтраком в уличных кафе. Все эти люди, так похожие на них с Бет, буквально заполонили в последние годы некогда прозябавший, а ныне весьма респектабельный Бруклин. Уилл свернул на Берген-стрит и пошел в сторону метро, как вдруг внезапно поймал себя на мысли, что он на этой улице единственный, кто куда-то торопится. Для кого выходные, а для кого и обычный рабочий день…

Добравшись до редакции, он, не теряя времени, отправился прямиком к Хардену. Тот потягивал кофе и с нескрываемой неприязнью на лице листал «Нью-Йорк пост».

— Глен, что ты скажешь на это: «Анатомия убийства: реальная жизнь, таящаяся за сухими цифрами криминальной статистики»?

— Конкретнее.

— Я понимаю, судьба Говарда Макрея заслуживает лишь нескольких строчек где-нибудь в самом неприметном углу газетного номера. В конце концов, в Нью-Йорке каждый день кого-то убивают. Но с другой стороны, если попытаться выяснить, что он был за человек… Что у него была за жизнь… Как вышло, что она прервалась именно в тот момент и именно от удара бандитского ножа, а не текла себе преспокойно дальше… А?

Харден отшвырнул от себя «Пост» и наконец поднял глаза на вошедшего.

— Уилл, посмотри на меня внимательно. Кто я такой, а? Обыватель из благополучного нью-йоркского пригорода. По утрам у меня одна забота: вовремя доставить дочерей в школу. — Самое удивительное, что Харден не проецировал сейчас на себя образ среднего читателя, он действительно рассказывал о самом себе. — А теперь скажи, какое мне дело до какого-то там мелкого сутенера, которого грохнули на бандитской разборке в этом чертовом Браунсвилле?

— Ты прав. Я ведь с этого начал. Говард не более чем очередная строчка в полицейском протоколе. Но разве интересно изо дня в день читать одни и те же сухие сводки, в которых речь идет будто и не о людях вовсе, а о каких-то неодушевленных предметах? А если читателю хоть раз сказать, что в этом городе убивают таких же, какой… И объяснить, за что их убивают… Это что, не интересно?

Харден задумался. У него сейчас ощущался дефицит репортеров. Спасибо еврейскому Новому году, на пару дней опустошившему корреспондентские залы. Вот только в такие дни поневоле вспоминаешь, как много среди твоих сотрудников евреев, которые всегда рады под благовидным религиозным предлогом устроить себе внеплановый отдых. Нехватка людей занимала в это утро все мысли Хардена. Но ему было стыдно признаться Уиллу, что он настолько очерствел и что история убийства Макрея его совершенно не волнует.

— Я тебе вот что скажу, Уилл. Сходи туда еще раз, поболтай с людьми, попробуй раскопать что-нибудь занимательное. Получится — тогда и поговорим.

Уилл попросил таксиста следовать в нескольких метрах. Во-первых, ему в любой момент могла вновь потребоваться машина. Во-вторых — и, откровенно говоря, это была главная причина, — ему было как-то спокойнее от осознания того, что его кто-то сопровождает. Уилл понимал: от этих улиц можно ждать чего угодно.

Примерно через час он уже начал жалеть о проявленной инициативе. Офицер Федерико Пенелас, который первым из полицейских прибыл на место происшествия, отвечал на вопросы неохотно и явно не собирался тратить свое драгоценное время на молодого журналиста.

— Когда вы прибыли, там уже было много людей?

— Нет.

— Но кто-то же был?

— Пара-тройка местных. И женщина, которая позвонила в полицию.

— Вы с ней поговорили?

— Снял показания, записал в протокол. — Пенелас на несколько секунд задумался, словно что-то вспоминая. Наконец вспомнил. — И поблагодарил ее от лица всего Управления полиции Нью-Йорка за помощь в расследовании преступления.

Это явно был очередной перл из сочинений неизвестного полицейского спичрайтера.

— А это вы накрыли труп одеялом?

Пенелас впервые улыбнулся. Насмешливо и снисходительно. Он словно хотел тем самым сказать Уиллу: «Тоже мне криминальный репортер!»

— Ни в коем случае. У полиции для трупов имеются глухие мешки на молнии.

— Откуда же взялось одеяло?

— А я почем знаю? Когда мы приехали, тело было уже прикрыто. Наверно, та женщина пожертвовала. Все-таки человек был… Мне самому пару раз приходилось закрывать убитым глаза. Дань уважения. И потом, в фильмах это всегда показывают.

Пенелас отказался, впрочем, назвать имя женщины. Уиллу пришлось звонить офицеру по связям с общественностью, с которой он уже успел познакомиться прошлой ночью. Та чуть поломалась, но потом все-таки уступила.

Получив нужное имя, Уилл отправился на поиски. Высокий, в легких светлых брюках и синем пиджаке, он смотрелся в этих кварталах на редкость дико и неуместно. Здесь жили почти сплошь темнокожие и охотники за «американской мечтой». Дома, правда, не походили на убогие лачуги, но давно требовали капитального ремонта. Стены были украшены граффити всех мыслимых цветов и стилей, каждое второе крыльцо воняло мочой, тут и там на Уилла смотрели черные провалы разбитых окон.

Он сразу же установил для себя правило: заговаривать только с женщинами. Чего греха таить, так было меньше шансов вляпаться в неприятную историю, но Уилл не стеснялся признаться себе в этом. Один известный военный корреспондент утверждал, что в «горячих точках» лучше всего работают именно трусы. Сорвиголовы лезут на рожон и погибают, так и не успев ничего толком сделать. Здесь не Ближний Восток, но также шла бесконечная война между уличными бандами, наркоторговцами. И еще неизвестно, где опаснее было находиться.

Первая женщина, с которой ему удалось побеседовать, ничем Уиллу не помогла. Вторая тоже. Третья слышала названное имя, но не могла вспомнить где. Зато она позвонила соседке, та позвонила еще кому-то, и в итоге Уилл увиделся наконец с той, кого так долго искал.

Это была пожилая дородная негритянка по имени Роза, Уилл безошибочно угадал в ней прихожанку одной из местных церквей. Благодаря таким, как она, Браунсвилл еще не окончательно утратил человеческое лицо. Роза охотно согласилась побывать на месте преступления.

— Ну столько уже раз повторяла, повторю снова. Пошла я в магазин за хлебом и колой. Вижу, что-то валяется. Сначала подумала, мусор кто-то до помойки не донес, свалил прямо на мостовой. Или старую мебель. Рассердилась. А подошла поближе и поняла, что была не права. Да. Вблизи ошибиться было трудно, хотя темень стояла вокруг такая…

— Тем не менее вы сразу поняли, что перед вами мертвое тело?

— Вот когда подошла к нему, как к тебе сейчас, тогда и поняла. Стою над ним, смотрю и думаю себе: не-е-ет, это не мусор и не мебель, это человек под одеялом…