— По-моему, я выразилась предельно ясно. Мне не нужна ваша забота, это раз. Мне не нужна ваша помощь, это два. А три: я не желаю выходить за вас замуж. Это все. Засим имею честь откланяться.

Она развернулась и направилась к двери. Господин Ренуар застыл на месте, смотря ей вслед широко раскрытыми глазами, в которых стояло изумленное непонимание. Впрочем, он скоро опомнился и кинулся за ней следом.

— Мадемуазель! Постойте, мадемуазель! Вы не можете вот так взять и уйти. Мы еще не все обсудили.

Клэр резко обернулась.

— Неужели? — спросила она, сузив глаза.

— Вы отказываете мне, потому что дали слово другому, не так ли? Господину герцогу?

— Что за бред! — вырвалось у нее, — вы не в своем уме. Я никому не давала никакого слова, да будет это вам известно, месье.

— Раз не давали, тогда почему отказываете мне?

— Господин Ренуар, — четко проговорила Клэр, — я устала повторять вам одно и то же. Я уже говорила, что не хочу быть вашей женой. Вы это слышали. И если вы думаете, что для того, чтобы я согласилась, достаточно повторить это предложение много раз, то вы ошибаетесь. Мне жаль, что вы испытываете ко мне какие-то чувства, но я здесь не причем. Я ничего не делала для того, чтобы их вызвать.

— Вы разбиваете мне сердце, — тихо промолвил Ренуар, прижав руки к вышеупомянутому органу, — вы дали мне надежду, а теперь…

— Что? Я точно уверена, что никакой надежды вам не давала. Напротив, я уже несколько раз говорила, чтобы вы оставили меня в покое. Или вы думаете, что это означает нечто противоположное?

— Но мадемуазель, я…

— Довольно. Говорю вам в последний раз: я не желаю выходить за вас замуж для того, чтобы ожидать какой-то там влюбленности. У меня много поклонников, из которых я всегда смогу выбрать кого-нибудь, более достойного.

— Значит, я вас недостоин? — вскричал Ренуар.

— Считайте, как хотите. Я вас не люблю, и вы мне не нравитесь. Это все, полагаю.

И оставив убитого господина Ренуара стоять в дверях, она быстро прошла по коридору и поднялась по лестнице наверх.

По большому счету, ее можно было понять. За эти несколько дней произошло столько событий, что девушка совершенно выдохлась и на всевозможные объяснения просто не хватило выдержки. Правда, по прошествии некоторого времени, она пожалела о своей резкости и даже грубости. Не стоило этого говорить. Нужно было сослаться на свои расстроенные чувства и на то, что в данный момент она ни о чем другом просто думать не может. Но что сделано, то сделано. Теперь о господине Ренуаре следовало забыть и стараться не встречаться с ним более никогда. Потому, что отверженный мужчина, тем более, в столь резкой форме, обид никогда не забывает. Он вспомнит это и через двадцать лет, и через тридцать.

Так что, спустя одиннадцать месяцев Клэр вспоминала эту в высшей степени неприятную беседу с досадой и морщась при этом.

Тетя Жозефина знала лишь один способ борьбы с депрессией: молитву. И именно к этому она настойчиво склоняла племянницу. Клэр не протестовала, но молитвы, сколько бы она их не читала, удовлетворения ей не приносили. Она никогда не была ревностной прихожанкой и, как и любой нормальный смертный, о боге вспоминала лишь тогда, когда что-то случалось. Гораздо эффективнее ее успокаивало обычное чтение, когда девушка могла забыть о реальных горестях и погрузиться в выдуманные.

Счастливая в браке Франсин взяла привычку заботиться о госпоже, как о собственном ребенке. Она настойчиво убеждала ее развеяться, заняться каким-нибудь делом, постоянно тормошила ее и почти силком выгоняла на прогулки. Впрочем, депрессивное состояние Клэр прошло почти окончательно. В последнее время она ловила себя на мысли, что было бы очень неплохо поехать куда-нибудь, к примеру, навестить родственников, подруг, посетить чье-либо торжество, наконец. Или пригласить гостей в дом. Для начала старую подругу Соланж, которая, кстати, не оставила ее в одиночестве, но понимая состояние Клэр, не навязывала свое общество и ждала, пока та придет в себя.

Пока же они только переписывались. Именно последнее письмо подруги навело Клэр на мысль о переменах. Соланж сообщала, что родители подыскали ей подходящего жениха, говорила о свадьбе, как о деле решенном и обещала, что непременно пришлет подруге приглашение на это знаменательное событие. А самой Клэр давно пора перестать хандрить и зажить полной жизнью. В ее-то возрасте и с ее внешностью следует как можно скорее обзавестись дюжиной поклонников и подыскивать себе жениха.

С первой частью письма Клэр была полностью согласна. Она и сама хотела пообщаться с людьми, да и мысли о поклонниках не вызывали в ней протеста. Но вот намек на то, что ей пора бы наконец устроить свою личную жизнь, вызывал в ней неприязнь. С нее было более, чем достаточно двух кандидатов на роль супруга. Это были такие кандидаты, которых не пожелаешь и врагу, особенно первый. Но главное было, конечно, не это. Существовала куда более серьезная причина. В роли собственного мужа Клэр никого не могла представить. Никого, кроме одного человека, о котором девушка запретила себе думать вообще. Потому, что эти мысли не приносили ей облегчения. В этом случае ничего нельзя было поделать. Думать об этом бессмысленная, а главное, опасная затея.

Но на свадьбе подруги Клэр была бы не прочь побывать. Она отписала Соланж, что непременно примет ее приглашение, когда таковое последует, и что она очень рада за нее и надеется, что та будет счастлива в своей новой ипостаси.

В один прекрасный день, когда за окном была чудесная погода, светило солнышко и дул легкий ветерок, Клэр сидела в мягком кресле, погруженная в очередную книгу. Сюжет казался ей забавным, и она частенько фыркала. За этим занятием ее и застала вошедшая Франсин.

— Госпожа, вы опять сидите сиднем, — с укором проговорила она, — ну сколько можно!

Клэр подняла на нее глаза

— Я сижу потому, что стоя читать не очень удобно, — отозвалась она со смешком.

— Да не об этом речь, — служанка махнула рукой с досадой, — сколько можно читать! Вы скоро нагрузитесь знаниями по самую маковку.

— Не ворчи.

— А что тут сделаешь, если вы сознательно изолируете себя от окружающего мира. Так нельзя, госпожа.

— Да я просто читаю! — возмутилась Клэр несправедливыми обвинениями, — что мне уже, и почитать нельзя? С кем, по-твоему, я могу сейчас пообщаться? С тетей Жозефиной? Благодарю покорно!

— С мадам Верне вам вообще говорить не стоит, — с редкой прямотой сказала Франсин, — у нее на уме только душеспасительные беседы под вязание.

Клэр рассмеялась, найдя, что служанка весьма остроумна.

— Вам следует пойти прогуляться, госпожа, — выразила, наконец, свою мысль Франсин, — возьмите лошадь и прокатитесь верхом. Это вас взбодрит.

— Странно, — глубокомысленно заметила Клэр, отложив книгу, — впервые слышу от тебя, что мне следует взбодриться. До сих пор ты утверждала, что во мне предостаточно бодрости.

— Если вы о шалостях — то да. Хотя, если уж на то пошло, сейчас я была бы рада любой вашей шалости, госпожа.

— Уверена, когда я ее устрою, ты по-другому запоешь, — фыркнула девушка и встала, — ну хорошо, ты меня уговорила. Поеду на прогулку. Вели Шарлю приготовить коня.

Франсин, обрадованная столь скорым согласием, развела бурную деятельность. Она не только распорядилась насчет коня, но и помогла Клэр переодеться в более подходящую для верховой езды одежду, а уж причесывала ее так тщательно, что у девушки сложилось впечатление, что ее по меньшей мере отправляют на важный прием. В довершение всего, служанка принесла новехонькие перчатки из замши и торжественно вручила их госпоже.

— Ну, это лишнее, — возразила та, — я их еще ни разу не надевала.

— Все когда-нибудь случается впервые, госпожа, — философски отозвалась Франсин.

— Но это самая обычная прогулка. Для нее достаточно будет простых стареньких перчаток, тех, коричневых. Эти годятся для более важных случаев.

— Но вы все равно никуда не выезжаете.