— Ваши тату. Они горячие, — она кокетливо перебрасывает кончик хвоста на бок и улыбается.

— Спасибо, — моё внимание снова возвращается к кружке, и официантка наконец-то уходит.

Что, чёрт возьми, мне теперь делать со своей жизнью? У меня её нет. Возможно, я замёл следы, но всё же, я параноик. Все те женщины знают, как я выгляжу, но часть меня верит, что они всё ещё меня любят, всё ещё чувствуют глубокую преданность и защитят меня. Но на самом деле, какая разница?

Я закрываю глаза и всё, что я вижу, — Ава. Это чёртова боль, и я не понимаю её. Два месяца с ней — и это всё. Она просочилась в моё существование как неизлечимая болезнь. Все звуки вокруг меня стали еле слышны: стук посуды о столы, приглушенные разговоры, плач ребёнка. «Внутри меня тьма…» Я слышу, как она говорит это. Буквально слышу, как она говорит эти слова, как будто я слушаю запись этих слов. Разум загадочная и стрёмная штука. И мне интересно, как ты собираешься отпустить вещи, когда они занимают твой разум, когда ты этого не ждёшь. Её лицо, её запах, её кожа под моими ладонями — я хочу, чтобы эти воспоминания, мать твою, свалили, прежде чем они сведут меня с ума.

Официантка снова подходит ко мне, чтобы проверить, не надо ли мне чего, и я ловлю себя на том, что я смотрю на неё, думая, что её волосы того же цвета, что и у Авы, и интересно, как легко она сломается, размышляя, как сложно было бы раздеть её. И я понимаю, как я облажался.

Глава 34

Ава

День 68 — дома

— Стокгольмский синдром, — говорит доктор Барнес. — Ты уже прочла книгу по этой проблеме, которую я тебе дала?

— Я прочла первую главу, а это не то же самое.

Она вздыхает и качает головой.

— Те чувства, я не буду говорить, что их у тебя не было, но они были искажены. Это был способ для твоего разума справиться с травмой после плена. Он просто манипулировал тобой, — она наклоняется через стол из красного дерева, пристально смотря мне в глаза. — Манипулировал.

Я отвожу взгляд от её глаз. Я ненавижу это слово. Макс говорил мне, что в этом всё и дело, и никогда слова не были настолько близко к сути. Стокгольмский синдром — думаю, что для других в это легче поверить, потому что тогда появляется причина, по которой что-то настолько порочное казалось таким правильным.

— Всё было не так, — шепчу я.

— Хорошо, прочитай, пожалуйста, книгу. Я понимаю, что для тебя это сложно, Ава, правда, понимаю, но ты должна оставить это в прошлом. Думаю, что если ты позволишь органам делать их работу, возможно, тогда ты увидишь, какой он на самом деле, — доктор делает паузу, ожидая моего ответа, но мне нечего ей сказать. Я просто наблюдаю за секундной стрелкой на часах, ожидая, когда закончится этот долбаный час.

— Ава… — я поднимаю на неё свой взгляд. Она смотрит на меня с пониманием, и это заставляет меня ненавидеть её. Не должно, но так и есть.

У неё не может быть ко мне сочувствия, может быть, жалость, а не чёртово сочувствие.

— Дорогая, — говорит она. — Ты же понимаешь, что не помогаешь, не давая полиции никакой информации, верно?

Я смотрю на неё в упор. Я надеюсь, что она почувствует отвращение, которое выражает мой взгляд.

— Мне нечего им сказать. Я знаю только его имя. Я больше ничего не знаю.

— Но ты не скажешь им даже его имени.

— Я и вам его не скажу, так что хватит уже, ладно? — я встаю со стула и шагаю к окну, остановившись, чтобы сорвать несколько коричневых листьев с увядающего растения на подоконнике.

— Ава?

Я продолжаю обрывать цветок.

— Ава?

— Что? — я стону от раздражения.

— Я знаю, ты думаешь, что защищаешь его, но он преступник, он удерживал тебя в той комнате, он заставил тебя думать, что ты любила его…

— Он не заставлял меня любить его. Вы не поймёте.

Она вздыхает. Я всё ещё стою к ней спиной и слышу, как она стучит своей долбаной ручкой по столу. Так я понимаю, что она взволнована.

— Я слушаю тебя уже дважды в неделю в течение восьми недель. Шестнадцать сеансов, а мы ни на шаг не приблизились к решению этого с первого дня.

— Здесь нечего решать.

— Есть, но у тебя должно быть желание попытаться.

Я поворачиваюсь, у меня раздуваются ноздри. Я в гневе. Кровь пульсирует по венам, и всё, о чём я могу думать, — это как бы схватить её пенал и швырнуть его через комнату. И я знаю, что это неразумно, потому что внезапно я чувствую, как слёзы наворачиваются на глаза. Как будто кто-то щёлкнул выключателем, и я разваливаюсь на части.

— Я пыталась. Правда, но вы не слушаете, что я говорю.

— Я слушаю…

— Хватит слушать меня своей степенью и послушайте сердцем. Я. Его. Любила. Я чувствовала это, и я ничем не могу доказать, что это существует. Не важно, насколько неправильным вы и любой, чёрт возьми, другой это считаете, или насколько, по вашему мнению, я ненормальная, это правда, — я пересекаю комнату по направлению к двери.

— Ава… вернись в реальность ко мне.

— Реальность? — фыркаю я. — Доктор Барнес, реальность охватывает всё, что существует, даже если эти вещи непонятны. И это чувство существует, — я открываю дверь и с шумом захлопываю её за собой, уходя из её офиса.

Когда я прихожу домой, мама сидит за столом в столовой, в очках, просматривая почту.

Она улыбается, когда я прохожу по прихожей.

— Кто-то звонил тебе насчёт… — говорит она.

— Дай угадаю, — я останавливаюсь у края стола. — Издательство, кинокомпания, и они хотят три интервью, — все хотят узнать эту историю, а я не хочу рассказывать её, чёрт возьми.

Мама морщится.

— Ты сделаешь это, только если захочешь, милая.

— Ну, я не хочу.

Она качает головой.

— Я тебя не виню. Пережить этот ад один раз было достаточно для всех нас. Как прошёл сеанс психотерапии?

— Дерьмово.

Мама вздыхает и сдвигает очки с переносицы вниз.

— Я не знаю, что сделать, чтобы помочь тебе. Я в растерянности, Ава. Скажи, что мне сделать.

— Ничего, — я обхожу вокруг стола.

— Милая…

— Я просто хочу пойти спать, мам. Я просто устала. Я не хочу говорить об этом. Я хочу спать.

— Ава, ты пыталась убить себя. Я потеряла твоего брата, я не смогу вынести, если потеряю и тебя, снова.

И вот, снова, слова, которые она бросает мне в лицо всякий раз, когда она не понимает.

— Дерьмо случается, — мямлю я.

— Ава!

— Я не знаю, чего ты хочешь! Я пытаюсь! Пытаюсь…

— Я хочу, чтобы вернулась моя маленькая девочка, — мама встаёт из-за стола, и я направляюсь в прихожую. Я не хочу обсуждать это прямо сейчас. — Ава!

— В том-то и проблема, я не маленькая девочка. Ты не можешь вылечить меня грёбаным лейкопластырем, мам.

— Следи за языком, молодая леди!

Я никогда и слова грубого ей не сказала. Я закусываю губу, меня терзает вина.

— Прости. Мне не следовало… я просто… мне просто нужно побыть одной.

Я взбегаю по лестнице, шаги эхом раздаются под высоким потолком. Она всё ещё стоит у подножия лестницы, смотря на меня, когда я исчезаю в своей спальне и закрываю дверь. Я достаю телефон из кармана джинсов, ложусь на кровать и просматриваю страницу в «Фейсбуке», читая все светские посты. И затем телефон звонит: пришло сообщение. Заголовок гласит: «Я верю, что ты его любишь».

Я быстро открываю его и читаю:

Я верю, ты его любишь.

Дорогая Ава,

Я знаю, должно быть, у вас тысячи предложений, и, возможно, вы просто не готовы рассказать свою историю, но могу пообещать, что история, которую я хочу рассказать, на самом деле ваша. Я хочу жестокую правду из первых рук. Я хочу знать, почему вы любите его, поэтому можете называть меня романтиком, но я верю, что иногда любовь находят в самых необычных местах. Я прилагаю ссылки на другие детективные рассказы, которые я пересказала, поскольку думаю, что вы увидите, что я не люблю изображать общепринятую сторону вещей. Если вы заинтересованы обсудить это, я буду очень рада поговорить с вами.