Чем больше Сварог к ней приглядывался, тем больше убеждался: она выглядела совершенно спокойной, ни тени волнения или тревоги. Хотя и Канцлер, многоопытный боец на фронтах всевозможных дворцовых интриг и борьбы с заговорами (или внезапно нагрянувшими серьезными напастями вроде Багряной Звезды и Радианта), сейчас порой недвусмысленно проявлял и беспокойство, и тревогу, и волнение — не говоря уж обо всех остальных, в том числе и Свароге. Очень уж серьезное предприятие ждало их всех завтра…

Да и Яна в поминавшихся случаях никогда не оставалась ни беспечной, ни бесстрастной. А сейчас она держалась совершенно иначе — такое впечатление, что заранее, без малейших сомнений, уверена в своей завтрашней безоговорочной победе. Легкомыслием это никак не объяснить — во всем, что касается особо важных дел, она давно избавилась и от тени легкомыслия…

— Яночка, — осторожно сказал он. — Ты мне так и не расскажешь, что задумала?

— Уж извини, нет, — сказала она достаточно твердо. — Первый раз в жизни такое — и, надеюсь, в последний. Понимаешь… И ты, и кто бы то ни было из вас не способен мне абсолютно ничем помочь. К чему же вас сейчас грузить ненужными знаниями, когда у вас достаточно будет своих забот? Ты только пойми меня правильно. Я тебе доверяю, как никому другому, ты самый близкий мне человек, но тут чистой воды деловой прагматизм. Ты должен понять, ты сам такой…

— Да ладно, все я понимаю, — сказал Сварог и встал. — Увы, не могу остаться. Выполняю совет Канцлера, в иных случаях имеющий силу приказа, — как и ты. Тебе предписано ночевать сегодня в Хелльстаде, а мне — на земле…

Яна подошла вплотную, заглянула в глаза:

— Ты, правда, не обиделся?

— Глупости, Вита, — ответил он искренне. — Когда это я на тебя обижался? Все правильно: деловой прагматизм, я и сам такой… До завтра…

Легонько притянул ее к себе, поцеловал в щеку, бережно отстранил и пошел к двери, не оглядываясь — плохая примета, и здесь тоже…

В зале, где обычно собиралась Ассамблея Боярышника, стоял полумрак. И оттого, что танец был медленным, и оттого, что проявила себя во всей красе беззастенчиво привезенная из империи Каниллой не виданная здесь новинка — цветомузыка. По стенам и потолку мигали, вытягивались цепочками, сплетались в сложные узоры и загадочные знаки, разноцветные огни, мерцали, проплывали сверху вниз и справа налево, и слева направо, и снизу вверх столь же яркие, блиставшие всеми цветами спектра фигуры, похожие то ли на колдовские замки, то ли на неведомые здесь иероглифы, — но ровным счетом ничего не означавшие. Первое время земные члены Ассамблеи довольно долго не танцевали, не занимались ни играми, ни флиртом — только стояли и, как завороженные, любовались невиданным прежде зрелищем. Потом малость пообвыклись. Собственно говоря, Канилла и этой выходкой безбожно нарушала какой-то из мелких, третьестепенных законов Империи, касавшийся поведения ларов на земле, но к таким мелочам она относилась с восхитительным пренебрежением, сказавши Сварогу с лукавой улыбкой: цветомузыка не на площади играет огнями для всеобщего обозрения, а в закрытом для посторонних доме, для небольшого числа людей, не склонных болтать о том, что они здесь видели. И вряд ли Канцлер, даже если прознает, будет поднимать шум из-за такой ерунды. Особенно если учесть, что его собственная дочка, вот уже полгода живущая во дворце своего земного друга графа из Латераны, привезла с собой кое-какую бытовую технику заоблачного производства…

Сварог считал, что она совершенно права — коли уж Канцлер (ну, в интересах дела) закрывал глаза и на вещи посерьезнее — компьютер у Интагара, замаскированные под земные самолеты виманы, еще кое-что…

Он танцевал с Вердианой — сам приглашать не стал бы, пожалуй, чтобы лишний раз оба не вспоминали об однажды случившемся на Сильване, но так уж вышло, что пригласила как раз она — когда Канилла объявила «белый танец», в силу символики некоторых цветов именовавшийся здесь «сапфировым». Сама, разумеется, прямиком пошла к Гаржаку, а Вердиана — к Сварогу. Не отказывать же было?

Музыка, богатством тонов неизмеримо превосходившая все, что могли дать земные музыкальные инструменты, была сочинена за облаками, а вот стихи, как здесь часто случалось, когда-то были написаны Асверусом:

Вердиана, положив руки ему на плечи, размеренно колыхалась в ритме танца — и все время, закинув голову, неотрывно смотрела Сварогу в глаза. Это его чуточку обеспокоило (помнил, что однажды у Томи случился очередной нахлыв, и на сей раз объектом оказался именно он. К счастью, это потом прошло). Однако вскоре ему все сильнее стало казаться, что тут что-то другое — глаза Вердианы право же, были полны тревоги. Что обеспокоило его еще больше — неужели что-то случилось? Но что могло случиться? Герцог Латери, к радости не только Вердианы и многих от него зависимых, но и могильных червей, давненько уж пребывает ниже уровня земли, или, по немецкой пословице, смотрит, откуда растет картошка (пословицу как-то рассказал на больших совместных учениях знакомый капитан-десантник из ГДР). А с какой-либо другой стороны опасностей для нее не предвиделось никогда. В конце концов, что ей может грозить здесь? И если бы ей понадобилась помощь, непременно сказала бы, Сварог с нее давно взял обещание: немедленно обращаться к нему при любых житейских неприятностях. И все же ее глаза, сомнений нет, исполнены нешуточной тревоги…

Она за время танца так и не произнесла ни слова, только смотрела неотрывно большими красивыми глазами, полными нешуточной тревоги, — а он не стал пока что ничего спрашивать. Когда танец кончился, вспыхнул свет и цветомузыка погасла, стали выкатывать столик для очередной игры, какой-то новой, уставленный загадочными фигурками из черного дерева и хрусталя, дисками, разбитыми на разноцветные секторы, стеклянными полушариями с разноцветными узорами. Все сгрудились вокруг него. Сварог, к подобным играм не питавший ни малейшего интереса, предался одному из своих любимых развлечений — устроился на диванчике в углу рядом со столиком, где красовалась вычурная бутылка «Золотого ревеня».

С приятностью смотрел, как в бокал из марранского хрусталя с наведенным золотом вензелем Вердианы и искусной гравировкой льется искрящаяся, золотисто-зеленая струя отличного вина. Наступила краткая передышка перед предстоящей завтра схваткой — все обговорено, противник не делает пока никаких неожиданных ходов, видимо, целиком полагается на завтрашний день.

И совет Канцлера — из тех, что порой имеют силу приказа — он выполнил в точности…

После того как участники совещания разошлись, Канцлер сказал ему, хмурясь:

— Императрица будет сегодня ночевать в Хелльстаде. Я ей это предложил, — он скупо усмехнулся. — И она не имела ничего против, наоборот… Ей там что, так уютно?

— Гораздо, чем в Келл Инире, — сказал Сварог. — Прилетайте как-нибудь в гости, сами посмотрите. Я вас давно приглашал. Когда мы отправлялись в Крепость Королей, по замку прошли быстрым шагом, и вы ничего толком не видели…

— Когда-нибудь выберу время… — не в первый раз сказал Канцлер. — Так вот… Вам тоже сегодня не ночевать ни в вашем маноре, ни в девятом столе… пожалуй, и в Латеранском замке тоже. У вас наверняка найдутся надежные места — с вашей-то тайной полицией… Только, сразу уточню, не в Хелльстаде. В Хелльстаде я не смогу с вами связаться, если вдруг понадобитесь — мало ли как может обернуться. Не смотрите так. Это не какие-то персональные меры безопасности для императрицы и вас. Я тоже буду ночевать в… месте, о котором мало кто знает. И все остальные члены штаба — тоже.