Я никогда этого не делаю, но не суть.
— Был неподалеку.
Абсолютная ложь, но ей не обязательно быть в курсе.
Она выглядит усталой. Молодое лицо состарилось с тех пор, как я связался с Макдениэлсами. На маме джинсы и футболка в пятнах с логотипом «Развеянных песков». Обычно она тщательно следит за чистотой и порядком. Может я и не вырос в деньгах, но мои родители всегда учили меня гордиться тем, что мы имеем. Вот почему я понимаю, как плохо у них обстоят дела.
— Когда ты в последний раз спала, мам?
Она приподнимает бровь в манере, которая заставляет вас чувствовать себя подростком, которого поймали на краже спиртного из припасов отца.
— Так и не научился говорить комплименты?
— Ты знаешь, о чем я, — стону я и облокачиваюсь на стол, пока что-то наверху стучит. — Уверен, что ты слишком много работала. — Громыхание становится громче и я вскидываю подбородок к потолку. — Эй, что это за звук и где папа?
Она вздыхает и закатывает глаза.
— В комнате 309.
— Опять?
Комната 309 годами была занозой в наших задницах. Если не водопровод, то электропроводка, или приборы, или сраное нашествие насекомых. Я бы поклялся, что комната проклята, если бы верил в такое дерьмо.
— Да. В ванной прорвало трубу и все затопило. Он там уже несколько часов пытается спасти что можно.
— Пиздос.
— Следи за языком, — предупреждает мама, тыча в меня пальцем. — Мне не нравятся такие разговорчики.
Она не шутит. Я все еще ощущаю вкус мыла с седьмого класса, когда при ней назвал учителя сукой.
— Ну, тогда то, что я сейчас скажу, станет еще более своевременным.
Вытянув ладони, она качает головой и начинает отступать.
— Больше никаких плохих новостей, Кэррик. Не думаю, что мое сердце выдержит.
— Ничего плохого, мама, — обещаю я, притягивая ее поближе. — Вам с папой больше не нужно волноваться за мотель. Долга нет.
Я жду криков или, может, улыбки признательности. Но получаю лишь суженные глаза и поджатые губы.
— Что значит «нет»?
— Выплачен. Вы начинаете все с чистого листа.
Чистый лист.
Мой выбор слов не ускользает от меня.
Наконец, глаза мамы расширяются, а руки в шоке закрывают рот.
— Ты издеваешься? О, боже мой, Кэррик, я не могу поверить, что... — Ее голос затихает, когда подозрение затуманивает взор. — Это она сделала, не так ли?
Дерьмо.
Я чешу затылок и вздыхаю. Хотелось бы избежать этого разговора, но эта женщина — настоящая ищейка.
— У нее есть имя, мама, и какая разница, кто это делает? Мотель в безопасности, и вы с папой можете спать спокойно.
Отойдя обратно к столу, она отводит взгляд и начинает навязчиво перетасовывать бумаги.
— Это важно, потому что это кровавые деньги, сынок. Она хочет откупиться.
— Нет, все не так, — настаиваю я. — Мама, ты понятия не имеешь, что происходит у тебя под носом.
Она держится за край стола.
— Тогда почему бы тебе не рассказать мне?
В течение нескольких секунд мы просто молчим. Не могу ей соврать. Она все равно поймет, так что мне пора либо тонуть, либо учиться плавать, ведь воздух уже на исходе.
Я вздыхаю.
— Я слишком много на себя взял. Тарин хватанула меня за яйца. Сначала она шантажировала меня деньгами, которые я взял у ее семьи, чтобы основать центр, потом вашим долгом, дядей санинспектором, и вот теперь Шайло…
— А что насчет Шайло?
— Она ненавидит ее, мама, — признаюсь я. Капельки пота выступают на моем лбу. — На благотворительном забеге она заявила, что если я порву с ней, то она втопчет в грязь нас двоих. Тарин сумасшедшая.
Я жду, когда мама скажет, как разочарована во мне, но выражение на ее лице смягчается.
— Ты любишь ее.
— Да. Всегда любил.
— Я знаю. Лучше бы ты этого не делал.
Я вздыхаю со смесью облегчения и обиды.
— Согласен. Так было бы проще.
Мама не смущается моим признанием.
— Мы не выбираем, в кого влюбляться, сынок. Иначе это не называлось бы любовью. Мы влюбляемся, потому что не можем это контролировать. Все вроде спокойно, а потом, прежде чем ты успеешь понять, земля уходит из-под ног, сердце больше тебе не принадлежит, и ты падаешь, — она подчеркивает свою точку зрения, опуская руки к земле.
Меня вдруг осеняет.
— Бабушке с дедушкой нравился папа?
Она фыркает и морщит нос.
— Ты что, смеешься? Он увез меня из Спартанбурга в восемнадцать лет, мечтая о мотеле в Миртл Бич. Они ненавидели его за это, но их мнение не имело значения. — Улыбка растягивает уголки ее рта. — Я бы поехала с ним через всю страну и жила бы в палатке.
— Я буду жить в палатке ради нее.
Дотянувшись до моей руки, она сжимает ее.
— Это самое главное. Теперь я спокойна.
***
Сидя на парковке мотеля, я жду звонка Шайло и обдумываю мамины слова.
«Мы не выбираем, в кого влюбляться».
Я бы абсолютно точно не выбрал Шайло, но слишком поздно. Земля ушла, мое сердце мне не принадлежит и я упал.
— Прости, — не уверен кому это говорю — Шайло за ложь или самому себе за то, что я мешок с дерьмом. Уверен лишь в том, что как бы я ни обещал ей начать все с чистого листа, я не могу рисковать потерять ее, рассказав, что творил.
Поскольку я еще не потратил ни копейки, то найду способ вернуть деньги на ее счет, и каким-нибудь образом постараюсь держать ее подальше от Тарин, пока не выясню, какого хера та задумала. Мне придется. Другого варианта нет.
Включив радио, нахожу идеальную для моего настроения станцию и откидываюсь на подголовник. Под тяжелые гитарные риффы, тянуться к кнопке, чтобы прибавить громкость, как слышу сигнал мобильного. Увидев ее великолепное лицо на экране, вырубаю музыку и отвечаю.
— Закончила, красотка?
— Приезжай немедленно, — в панике кричит мужской голос.
Мое сердце бешено колотится, и я тут же завожу машину.
— Фрэнки? Что случилось?
— Шайло арестовали.
ГЛАВА 31
Шайло
Келли машет рукой мне перед уходом со встречи. В течение нескольких секунд я меняю свое мнение десяток раз, но в итоге нерешительно останавливаю ее ладонью.
— Как прошел твой визит к детям?
Уровень шума в комнате повышается. Раздается скрежет стульев об пол — люди пробираются к столу с закусками. Отпустив свою первоначальную враждебность по поводу этих встреч, меня действительно стали заботить судьбы этих мужчин и женщин. Я стыжусь, что когда-то считала себя выше их, будто они были головорезами-отбросами, а я — элитной преступницей.
Все это чушь собачья.
Глаза Келли опускаются, а мое сердце замирает. Ее бывший муж пытался держать ее подальше от близнецов, поэтому я поговорила с Уиллом, и он дал мне контакты лучшего адвоката в городе по домашним делам. Я всю неделю была как на иголках, надеясь услышать хорошие новости.
— Келли, нет. Скажи, что он больше не препятствовал вашим встречам.
Прежде чем я успеваю начать тираду, она поднимает голову и улыбается.
— Все удивительно! Просто отлично. Жизнь прекрасна!
— Ты говоришь загадками, — я смеюсь, возвращая ей огромную улыбку. — Что именно прекрасно?
Ее руки оборачивают меня, прежде чем я успеваю увернуться от объятий.
— Шайло, даже не знаю, как тебя отблагодарить. Этот адвокат невероятен. Я всем тебе обязана.
Я отстраняюсь и скрещиваю руки на груди. Не осуждайте. Прогресс велик, но мне все еще не нравятся прикосновения посторонних людей. Я стараюсь, но ведь и Рим не был построен за один день...
— Ты мне ничего не должна, Келли. Я просто сделала то, что сделал бы любой другой.
Келли поднимает подбородок и качает головой.
— Скромность тебе не идет. Прими заслуженный комплимент и смирись с тем, что ты на самом деле хороший человек, как бы ни хотелось тебе этого признавать.
Хммм. Когда жители Каролины стали столь проницательными? Возможно, пора ограничить доступ к новостному каналу.